I.
Это было влияние чего-то, он был уверен. Он чувствовал, что его тело было использованным и поношенным, как будто вся Вселенная легла неподъемным грузом на его плечи, как будто она мучительно выжимала из него каждый рваный вдох. Его голова кружилась, тошнота засела где-то внутри живота. Он не мог многого вспомнить о том, что произошло прошлой ночью, что уж говорить о том, что он не мог вспомнить, почему он чувствовал себя так дерьмово. Он просто пошел в бар выпить пару бокалов алкоголя. Райан точно не помнил никаких драк, которые оставили бы столько синяков, сколько у него сейчас было. Он сел и оглядел незнакомую комнату. Она была почти полностью темной, хотя над его головой висела темно-красная лампочка, погружавшая комнату в странный раздражающий свет, который заставлял волосы на затылке вставать дыбом. Моргнув пару раз, Райан отделался от дезориентации и понял, что он лежал на большом диване, полностью обтянутом, судя по ощущениям, шелком. Висевшая под потолком лампочка освещала ткань так, что Райану начало казаться, что он сидит в луже крови. Слегка трясясь, он попытался слезть с дивана, но услышал звяканье цепей, вызванное его действиями. Он закусил губу. Это было неправильно. Это не могло быть правдой. Этот подвал, красный шелковый диван, полки, полные чего-то… Это не могло быть реальностью. Это должен был быть какой-то ночной кошмар. Конечно, Райан читал о похищениях и сексуальных маньяках, но, когда он читал об этом, он никогда не думал, что это случится с ним в жизни. Внезапно, по помещению разнесся низкий звон часов. Его эхо звучало вокруг Райана, заставляя сердце биться сильнее, особенно когда он услышал звук шагов над собой. Звук приближающихся шагов. И Райан ничего не мог сделать, кроме как сидеть на диване и пытаться снять с себя наручники, отделявшие его от побега из этого ада.II.
Они нашли его после нескольких часов безуспешных поисков. Среди покидающих вечеринку людей были парочка трезвых, которые наткнулись на свернувшегося калачиком, избитого и находящегося в почти бессознательном состоянии человека на пустой темной аллее. Тут же вызвали скорую. В четыре часа утра, Патрик Стамп был доставлен в Главную больницу Монровиля и находился в полубессознательном состоянии всю оставшуюся ночь. Медсестры слышали, как он бормотал чье-то имя во сне, но никто из них не мог распознать его. Они слышали, как он всхлипывал и плакал, смотрели на то, как он ворочался во сне и просыпался от ужасных кошмаров. Но, наконец, в воскресенье утром, Патрик наконец-то проснулся с осознанием того, где он, и его не пришлось накачивать обезболивающими. Он моргнул пару раз, привыкая к утреннему свету, и всхлипнул от боли, что приносило ему каждое действие. Ему было плохо. — Утра, — прошептал тихий голос. Если бы на телевизоре не был выключен звук, Патрик бы даже не услышал его. Тем не менее, голос ошарашил его, и он немного подпрыгнул, фокусируя взгляд на фигуре около кровати. Это было нечто в виде Пита Вентца. И он выглядел дерьмово: его глаза были красными и опухшими, подводка была смазана, губа кровоточила и была разорвана, будто он кусал ее большую часть ночи. Патрик щурился, пытаясь разглядеть расплывчатый силуэт своего парня до тех пор, пока Пит внезапно не надел на него пару очков. — Брендон показал мне, где ты хранишь запасные, — прошептал Пит все тем же тихим голосом, как будто он боялся говорить нормально. — С-спасибо, — запнулся Патрик. Больница наполнялась гулкой тишиной, которая пугала Патрика. Но всем, о чем он мог думать, было то, насколько много Пит знал о нападении. Знал ли он все ужасные детали? Знал ли он насколько отвратительным теперь был Патрик? Знал ли он, что Патрик больше не был таким же идеальным, как раньше? Знал ли он, что он теперь был использованным? Никчемным? — Т-ты в порядке? Патрик помотал головой и закусил губу, пытаясь сдержать слезы, набегающие на глаза. — Э-это больно… Пит кивнул и дотянулся до руки Патрика, но Стамп быстро спрятал ее под одеяло. — Врачи сказали, что у тебя пара ребер сломаны. Несколько сильных ушибов. Кровоизлияния… Патрик шмыгнул носом. — Я убью их за то, что они сделали, Трик, ты знаешь это? К-когда найду, кто это сделал, я убью их. П-прости, Пит. Мне очень жаль, — всхлипывая, прошептал Патрик. — Ч-что? — Если ты не хочешь быть здесь, то э-это нормально, П-пит, — пробормотал Патрик. Его лицо было красным, а слезы текли, не переставая. — Трик, что не так?! — Пит все-таки сплел пальцы Патрика со своими, засунув руки под одеяло. И, несмотря на то, что Патрик пытался вырваться из его хватки, Пит крепко держал его. — Т-ты хотел быть первым, кого я поцелую, — заплакал Патрик. — Ты хотел быть первым во всем для меня… Мне так жаль, Пит. — Нет! — Пит замотал головой, поднося трясущуюся руку Патрика к своим губам, целуя каждый сустав. — Нет, нет, нет, не говори так, Трик. Не говори так… — Я такой отвратительный, Пит! — Патрик всхлипнул. — Черт, я такой ужасный и… и уродливый… Обожемой, я же мог остановить их! — Патрик, нет! — в этот раз глаза Пита наполнились слезами, но он продолжил целовать ладонь Патрика, его запястье и выше по руке. — Ты такой красивый, Трик. Ты не отвратительный. Не говори так… — Н-но это правда! — вскрикнул Патрик. — Как ты вообще можешь смотреть на меня?! Встав, Пит забрался на узкую больничную кровать, прижимаясь к своему парню и легко целуя его трясущиеся губы. Патрик трясся в его руках, но Пит обнял его и уткнулся носом в его шею, покрывая поцелуями и ее. — Ты прекрасен, Трик. Идеален. И м-мне очень жаль, что это случилось именно с тобой. Ты можешь говорить со мной в любое время. Когда захочешь. Только если ты и правда этого захочешь. Я не собираюсь заставлять тебя говорить о том, о чем ты не хочешь, и делать то, чего ты не хочешь, но я, в то же время, хочу помочь тебе справиться с этим. То, что они сделали с тобой — отвратительно. Ты — нет. И никогда не будешь. — О, Господи, Пит, — Патрик задыхался на каждом всхлипе. — О-они изнасиловали меня! — Я знаю, — Пит шмыгнул носом, и по телу Патрика пробежала волна мурашек. — Мне так жаль. — К-как ты вообще можешь смотреть на меня сейчас? — Патрик крепко зажмурился, надеясь, что это не часть кошмара, в который его погрузили наркотики. — Как ты вообще сможешь ко мне хоть раз притронуться? — Патрик, я люблю тебя, — прошептал Пит ему на ухо, прежде чем поцеловать и его тоже, — и я всегда буду рядом, чтобы обнять тебя или поцеловать или позаботиться о тебе… или прикоснуться к тебе…, но только если ты сам этого захочешь. Ладно? Он кивнул. Пит опустился поцелуями по линии скул, особенно осторожно целуя темный синяк. — Но это не так важно сейчас, хорошо? Что действительно важно, так это твое восстановление. Я… я пойду. Тебе надо поспать. Пит медленно, почти нерешительно, отпустил Патрика и сел на кровати. Он почти встал с нее, когда рука схватила ворот его толстовки, немного потянув ее вниз. Тихий голос прошептал: — Останься. Пожалуйста? Улыбнувшись, Пит кивнул и лег обратно. Он притянул Патрика близко к себе и пронаблюдал, как младший, уязвленный парень прячет свое лицо в вороте толстовки Пита. Он мог чувствовать сбивающееся дыхание Патрика и сдерживаемые всхлипы своей кожей, поэтому Пит поцеловал макушку Патрика. — Не плачь, — пробормотал он, но он не это имел в виду. Всегда было хорошо поплакать после чего-то плохого. Просто, Пит не знал, что говорить, когда кто-то расстроен. — О-они не остановятся, — прошептал младший. — И… и это не закончится. К счастью я… немного… немного отстранился от происходящего. Я… я думал о тебе. Всем, чего мне хотелось, был ты, — всхлипнул он. Пит крепче сжал парня в объятьях, оставляя на его макушке еще больше поцелуев. — И я есть у тебя, Трик. И ты никогда меня не потеряешь. Я, черт возьми, люблю тебя, хорошо, Патрик? Ты — это все, чего я хочу в этой жизни, и ты — лучшее, что со мной случалось. Там, в Чикаго, ты спас меня. Теперь моя очередь тебя спасать. Слезы все текли, но, когда случается несчастье, не так много ты можешь сделать, чтобы остановить их. По крайней мере, думал Пит, лучше иметь разбитое сердце, чем быть бессердечным. Это подходило им обоим.III.
Переулок Эбботтс был похож на скелет. Это была всего лишь оболочка от того, что здесь было когда-то. Нет, конечно же, ряды дешевых домов с дешевыми квартирами были такими же, с трещинами на фундаменте, ямами в асфальте и машинами-развалюхами, припаркованными по сторонам дороги. Конечно же, все было так же, но кое-что здесь сильно поменялось, заметил про себя Уильям, приближаясь к своей старой квартире в черном мерседесе Гейба. Даже сама квартира была такой же, в самом деле. Все те же полки, усыпанные крошками, потертый ковер, переполненная мусорная корзина и завал из посуды в раковине. Все было так же, но в то же время здесь чего-то не хватало. Ну, или Уильяму чего-то не хватало. Он не мог точно сказать, пока пытался вставить ключ в замок и открыть дверь в первый раз за несколько, по ощущениям, дней. Зайдя в прихожую, Гейб обвил его талию руками, пытаясь успокоить, и прошептал на ухо что-то вроде: «Ты в порядке?» Уильям кивнул, но он врал. Он всегда врал. Другим или себе — это не имело значения. Подзажившие шрамы на его руках были единственным доказательством того, что Уильям был честным хоть раз в своей жизни. Если бы их не было, он бы непременно принялся уверять себя, что прошлая ночь была сном. Райан не мог пропасть, и он не мог отдать Гейбу ту часть души, которую никогда никому не показывал. Виновную часть. Уязвимую и всхлипывающую сторону себя. Себя, не являющегося ничем, кроме плоти и крови. Уильяму хотелось бы, чтобы люди думали, что он неуязвим. Так всем бы было проще. Он не любил, когда люди суетились над ним, и он ненавидел открывать себя, чтобы потом было больно. Он ненавидел винить себя. Но Уильям не был таким уж сильным, это было очевидно. Он страдал, он плакал, он ломался. Но Гейб лечил его. Гейб был как шрамы. Он чинил все поломки. Он лечил Уильяма буквально, перебинтовывая его раны и позволяя выплакаться на своем плече, какую бы вину не чувствовал за собой Беккет. Уильям хотел знать, был ли Гейб спасением от нехватки кого-то в его жизни. — Они найдут его, — прошептал Гейб. Уильям кивнул, чувствуя себя потерянным. — Я знаю, — сглотнул он, — я просто должен привыкнуть к его отсутствию. Райан ведь всегда был здесь, чтобы помочь мне. — Ты хороший друг, Уильям. Но ты пока не можешь ничего сделать. Уильям снова кивнул, плюхаясь в кресло, которое Райан обычно забивал для себя. На этом кресле было и пятно от чернил с тех пор, как взорвалась любимая ручка Росса, и даже намек на перегревшуюся батарейку от ноутбука. Уильям только почувствовал, как скучает по Райану еще больше. — Д-думаешь, он в порядке? — решился он спросить. Гейб кивнул. — Я уверен, что да. Уильям вздохнул и попытался расслабиться в кресле, по ощущение присутствия Райана продолжало преследовать его. — Я сделаю кофе, — пробормотал Гейб, большей частью для себя, и ушел в крошечную кухню, начиная готовить. Он взял пару ложек, чашки и молочник, стараясь греметь как можно громче, чтобы разогнать давящую тишину этого места. Гейб никогда не знал Райана. Пит знал его, но не Гейб, но было что-то в том, как Уильям заботился о своем соседе, что заставило Гейба хотеть, чтобы худой парень сейчас переступил порог. Конечно, Гейб и Уильям только начали встречаться, но Гейб заботился о Уильяме. Он заботился о нем так, как, Гейб был уверен, он бы никогда не стал заботиться о ком-то другом. Прошлой ночью, Гейб, пребывая в эйфории, слушал, как сердце Уильяма и его собственное бьются в унисон. Прошлой ночью, Гейб целовал порезы на его тонкой коже, и те старые слова о том, что как бы ты не любил человека, ты отступишь, когда увидишь лужи его крови вокруг тебя, не были верными. И, конечно же, Гейб не любил Уильяма. Он его едва знал, если уж на то пошло. Но Гейб однозначно заботился о Беккете, и если это не была форма проявления любви, то Сапорта не был уверен в том, что вообще понимает значение этого слова. Скоро, квартирка наполнилась терпким ароматом кофе, и Гейб осторожно присел на подлокотник кресла, в котором сидел Уильям, рассматривая свои кеды, как будто в его обуви содержались ответы на все вопросы. — Я должен остаться здесь, Гейб, — тихо проговорил Уильям. — Когда Райан вернется, я хочу, чтобы он знал, что все осталось так же. Гейб согласно кивнул. — Если хочешь, я проведу ночь у тебя. — Я большой мальчик, — помотал головой Уильям. — Это ничего не значит. Все мы живые люди, и все мы страдаем. — Мне кажется, если ты останешься сегодня, я никогда не захочу, чтобы ты уходил, — запустив руку в волосы, ответил Уильям. — Мне и не надо будет никуда уходить, — пробормотал в ответ Гейб, целуя щеку Беккета. Уильям грустно улыбнулся, но все разы, когда он слышал эти слова прежде, они нарушались.IV.
В то время, когда Пит навещал Патрика в больнице, дом был почти пустым и одиноким. Брендон проснулся в тишине, сделал домашние дела в тишине и, наконец-то, включил музыку так громко, что соседи пожаловались на шум и попросили сделать потише. Брендон всегда любил шум, он всегда растворялся в ощущении окружающих его звуков. Райан всегда был тихим. Он всегда был молчаливым и предпочитал слушать звуки, а не производить их. Брендон всегда терпеть этого не мог. Он был один этим утром. Он еще думал над приглашением Даллона посетить Солт Лейк Сити. Конечно же, Брендону хотелось уехать от призраков Куперстауна и ветра, нашептывающего имя Райана каждым своим дуновением. Ему хотелось стереть из своей памяти асфальт с отпечатками ног Райана на нем и прилив, напоминающий своим рокотом, что поцелуи были теперь просто воспоминанием. Но что-то в этом городе держало его. Что-то тянуло его, словно магнитом притягивая на его плечи непосильную ношу прошедшей любви. Спенсер пришел часов в одиннадцать, как и обещал. Он не постучал, он не вытер ноги об коврик и даже не дернулся в нерешительности, закидывая ноги на журнальный столик, когда он откинулся на диван, отпивая из бутылки с холодным чаем. — Все в порядке, Брендон? — нарочно спросил он, хотя и знал ответ. Брендон пожал плечами и потеребил шлевку на джинсах, стараясь не думать о Райане. Но все было бесполезно — Райан был повсюду. Особенно сейчас, когда он пропал. — Они найдут его. Он будет в порядке, Брендон. — Но он все равно не будет любить меня. — Разве ты не с Даллоном? — в ответ на это Брендон лишь снова пожал плечами. — Что не так? — фыркнул Спенсер. — Он хочет, чтобы я поехал с ним в Солт Лейк Сити. Он хочет увезти меня от всего этого. Спенс, я думал, я готов двигаться дальше, но я не знаю! — Ты до сих пор любишь Райана? — вскинул Спенсер бровь. Брендон раздраженно выдохнул. — Конечно я до сих пор люблю его! Я всегда буду любить Райана! Он был моим первым… во всем. Н-но я и правда хочу быть с Даллоном. Он — это что-то новое, освежающее, стабильное и… защищающее… Он — это все, чем я хотел, чтобы Райан был. — Тогда будь с Даллоном, — просто сказал Спенсер. — Это не так просто! — повысил голос Брендон. — Что, если бы я сказал тебе просто идти и быть с Джоном? — Это другое, Брендон. Потому что Джон не заботится обо мне так, как Даллон о тебе. — Я едва знаю его! — Но все-таки знаешь. И, может быть, ты не знаешь о нем всего, но это и есть то, для чего нужны отношения, Брендон. Отношения — это возможность меняться вместе с кем-либо. Тело Брендона осело на подушках дивана, когда он осознал то, что сказал Спенсер. Отношения нужны были, чтобы меняться. Они были еще и для того, чтобы в полной мере ощутить боль, злобу, похоть, грусть и… страсть. Брендон скучал по присутствию страсти в своей жизни. Райан забрал искру, что горела в нем, и Даллон заново зажег ее. Брендон любил ощущения, когда их губы двигались в поцелуе и пальцы сплетались вместе с телами до полного растворения друг в друге. Но это до сих пор не значило, что Брендон хотел уехать в Солт Лейк Сити с Даллоном, даже если и не навсегда. Потому что, что если Куперстаун был лишь клеем, склеивающим их отношения? Что если их новоявленные чувства друг к другу не смогли бы выжить в городе, в котором не было боли и драмы? Что если их отношения были выстроены на постоянных попытках заменить прошлые? Это казалось глупым, но, убрав город, все места и воспоминания, вы бы получили просто Брендона Ури и Даллона Уикса. Вы бы получили просто оплошавшего ребенка и овдовевшего гробовщика. Подо всем этим были только плоть и кровь. Они были не более чем сложной системой циркуляции крови. Они были не более чем артериями и капиллярами. Нейронами и синапсами. Ударами сердца и пульсами. Пульс Даллона длился в голове Брендона, как звук аккордов его гитары. Если они все были лишь блоками нервов, то имело ли что-то значение? Даже самое сложное существо на Земле было не более чем разным набором протеинов и молекул. Брендон и Даллон ничем не отличались. Они были людьми до самого ядра. И быть людьми было больно, потому что, отрезанные от домов, воспоминаний и ассоциаций, они были голы. Они были доступными и уязвимыми. Ничего более, чем клетки, посылающие сообщения по телу. Как мог кто-то любить скопление клеток, когда все мы — такое скопление? Брендон сказал все это Спенсеру потому что он не знал, что делать. Он хотел плакать или играть на гитаре, или, возможно, написать самую грустную песню в мире. Но ничего из этого не казалось правильным. — Брендон, — Спенсер помотал головой. — Ты смотришь на все это под неправильным углом. Конечно, если разбираться, мы все одинаковые. Вы оба люди. Но вы ведь разные люди. Есть теория, что мы, ну, сделаны из звезд. Что весь газ из звезд внутри нас.Что, внутри, мы все состоим из звездной пыли. Брендон, даже если мы все — простой космический мусор, это не делает нас теми, кем мы являемся в жизни. Мы просто используем тот материал, что нам дан. Брендон, Даллон заботится о тебе. И это не потому что ты точно такая же масса клеток. Это потому что ты — это ты. Ты — Брендон, и у тебя большое сердце и широкая улыбка и ты милый, хорошо? Брендону хотелось верить в это, но всем, о чем он мог думать, было то, что у них с Райаном не было ничего похожего, кроме того, как их кровь циркулировала по их венам. — Я могу спросить у тебя кое-что, Брендон? — Конечно, — ответил Брендон, пытаясь игнорировать ничтожные мысли, которые могли быть побочным эффектом отношений с Райаном. Если Брендон и Даллон были звездами, то Райан, наверное, был черной дырой. — Я согласился на ню-фотосессию с Шейном. Я не знаю, что мне делать. — Что ты имеешь в виду? — Ну, я думаю, я просто делаю это, чтобы заставить Джона ревновать. До сих пор. Я хочу быть в отношениях с Шейном, но я все равно буду с Джоном, если он решит обратить на меня внимание. Это несправедливо. — Совсем нет, — согласился Брендон, —, но в первой любви всегда есть что-то особенное. Это как будто ты обязался любить их потому что они представили тебе это прекрасное чувство. Проблема в том, что они обычно становятся первыми, кто разбивает тебе сердце. — Так что мне делать? — Делай то, что хочешь. Не то, что хочет Шейн, и не то, что хочет Джон. Я провел много времени будучи услужливым для всех, Спенсер. Я устал от попыток угодить людям. Я просто устал. Улыбка Спенсера была грустной и страдальческой, но, в сознании Брендона, это было не больше, чем пульсар.V.
— Это полная бессмыслица! — Что ты имеешь в виду? — Меррик подходил под чертово описание! У нас было чертово описание, и Рэй все меняет. Он не гомофоб, он гей. Мы снова вернулись к началу! — Фрэнк, успокойся, — громко прошипел Джерард. — Я знаю, что ты хочешь отомстить за Джамию, но не надо терять голову. Мы не должны начинать с начала. Мы можем оставаться под прикрытием. Мы узнаем все о баре, в котором был Райан. Этот человек должен был бывать там несколько раз перед тем, как похитить парня. — Тогда что с Келлином Куинном? Его забрали просто с улицы. Джерард покачал головой. — Я не думаю, что Келлина похитил наш маньяк. Это похищение было слишком непредсказуемым. Слишком внезапным. — То есть, у нас еще и не один больной ублюдок? — Кажется, да, — кивнул Джерард. — Блять, — Фрэнк застонал и сел на диван в их съемной квартире. — То есть, по твоим словам, мы должны проверить гей-клуб и привлечь внимание убийцы? — Либо мы выступим в качестве приманки, либо он еще кого-нибудь накачает, — согласно промычав, сказал Джерард. — Как я вообще должен доверять тебе? — простонал Фрэнк. — Ч-что? — лицо Джерарда окаменело. — Ты хочешь, чтобы я доверил тебе свою жизнь. Как я могу это сделать? Еще неделю или две назад ты думал, что я какой-то тупой ребенок, помешанный на панк-роке! — Фрэнк не знал откуда взялась вся эта внезапная ярость. Может быть, это было из-за того, что его самоотдача становилась слишком реальной для него. Может быть, он не был таким бессмертным, каким он изначально думал, что был. Он мог умереть в любой момент. Джерард трясся от паники, и его пальцы с трудом подобрали сигарету, зажигая ее. Парень утонул в облаке дыма, все так же трясущимися пальцами держа сигарету. Он глубоко вдохнул. — Отлично, Фрэнк. Я заставлю тебя доверять мне единственным способом, который я знаю… я буду доверять тебе. Он не знал, почему ему вообще нужно было доверие Фрэнка. Джерард мог просто вызвать Рэя и попросить его помочь. Но каждый раз, когда мозг Джерарда обдумывал этот вариант, он не мог справиться с воспоминанием о том, как приятно было ощущать губы Фрэнка на своих собственных. Как будто детектива прошибало электричество, заставляя чувствовать себя живым. Он наконец-то поцеловал губы, не имевшие вкуса зависимости. Эти губы были слаще. Джерард помолчал, вдыхая, прежде чем заговорить. — Я никому никогда этого не говорил, ладно? Но я доверяю тебе в этом всем, Фрэнк. Я не уверен, почему. Может быть, потому что ты и есть ребенок, помешанный на панк-роке. Я не знаю. Я думаю, я просто осознал, что слишком стар, чтобы быть таким циничным. — Ну так, что ты хочешь мне рассказать? — Я хочу рассказать тебе почему я больше не пью. Фрэнк замолчал и кивнул. Джерард продолжил: — Все началось с парня. Его звали Берт. Он был моим лучшим другом, его выгнали из полицейской академии, но я не потерял с ним контакт. Он продолжал приглашать меня на вечеринки. К тому времени, он медленно стал увеличивать количество выпитого алкоголя, медленно начиная подсаживаться на тяжелые наркотики. Он катился вниз по наклонной, — Джерард замолчал и прочистил глотку. — Я хотел спасти его. Не знаю, почему. Я думаю, я просто влюбился в него. Я думал, что, может быть, я смог бы стать для него рыцарем на белом коне. Как бы то ни было, я влюбился в него и начал пить, чтобы стать ближе к нему. Атмосфера в комнате поменялась. Они оба чувствовали это. Воздух был тяжелее вокруг них, и звенящая тишина танцевала в сигаретном дыме. — В конце-концов, наши отношения превратились сначала в редкие перепихи, которые ни к чему не обязывали, а потом мы… внезапно стали бойфрендами на постоянной основе. Ну… или на неком подобии постоянной основы. Он сказал, что любит меня и пообещал мне лучшую жизнь, и я использовал все свои силы на то, чтобы помочь ему избавиться от зависимости. Однажды он чуть не умер от передозировки у меня на руках, и-и я заставил его поклясться бросить ради меня. Он пообещал, что бросит, сказал, что любит меня, и я был слишком глупым, чтобы видеть, когда он врет. — О-он умер? — спросил Фрэнк, когда тишина стала невыносимой. — Нет, — прошептал Джерард, очнувшись, — нет, он не умер. Он сказал мне однажды, когда я перестал давать ему денег, что он использовал меня. Использовал для того, чтобы ебать меня и брать деньги на наркоту. Он сказал мне, что я был для него никем, поэтому я начал пить еще больше, чем прежде. Я стал пить столько, что я почти что стал таким же, как он, Фрэнк. Я потерял себя. — Как ты восстановился? Глубоко вздохнув, Джерард ответил: — Мой напарник, Рэй, заметил, что-то, что я много пью, влияет на меня. Он уговорил меня пройти курс реабилитации. Он помог мне восстановиться после Берта. Джерард затушил почти догоревшую сигарету в тишине. Эта история не была такой уж задевающей за душу, но она, по некоторым причинам, отражалась внутри Фрэнка. Он не смотрел на Джерарда и не видел в нем того упрямого детектива, каким он ему казался раньше. Он видел парня с разбитым сердцем, кто был отвергнут слишком много раз. — Прости, — прошептал Фрэнк. — Это не твоя ошибка, — тихо произнес он в ответ. — Но сейчас я доверяю тебе, Джерард. — Спасибо. Прежде чем Фрэнк мог понять, что он делает, он встал, подходя к Джерарду. Не думая, он наклонился к нему, крепко обнимая. Джерард застыл в его руках, но Фрэнк не убрал рук. Он слушал биение сердца Джерарда. Фрэнк слушал его сбитое дыхание. Фрэнк чувствовал, как трясется его тело. Но ничего из этого не имело значения. Если что-то действительно и имело значение, так это то, что Фрэнк держал Джерарда, и Джерард сдался его прикосновениям, прижимаясь сильнее. И Фрэнк держал Джерарда очень долго.VI.
Темз Стрит была почти пустой воскресным вечером. Она выглядела, как город-призрак: множество кофеен были уже закрыты, и все, что можно было увидеть в их окнах — это стулья, поднятые на столы. Несколько газет катились по дороге, а мусорные баки были почти пусты. Вик пинал обертки от жвачки и окурки, направляясь в сторону дома Хайми. Он перешел дорогу, напротив от бара «The Green Gentleman», заходя в здание, где жил Пресиадо. Он открыл дверь своим ключом, который его друг дал ему, и попытался сморгнуть слезы с глаз. Он плакал весь день, и не потому что его мать была в больнице, а потому что Келлин пропал. Это было странно, потому что Вик мог припомнить время, когда Келлин был занозой, мешающей ему жить. Он был еще одним напыщенным студентом с юридического факультета Куперстаунского Университета, но сейчас Вик не мог представить себе и дня без черноволосого мальчика на крыше дома номер сто семнадцать по Карнот Авеню. — Вик, что не так? — спросил Хайми, высовываясь из-за открытой двери холодильника с банкой пива в руках. Он взял вторую и вручил ее Вику. Парень благодарно взял ее, отпивая горького напитка. — Как твоя мама? Майк звонил, сказал, что она была не совсем в порядке, когда он уходил на работу. — Она в порядке, — солгал Вик. — Тогда что не так? Они упали на диван, и Хайми отключил звук у телевизора, чтобы услышать тихий голос Вика в обычно шумной квартире. Вик пожал плечами, но Хайми знал, когда Фуэнтес врет. — Келлин пропал, — наконец признался Вик. Его глаза наполнились слезами и парень быстро вытер их. Он уже устал плакать, это заставляло его чувствовать себя слишком чувствительным и ни на что не годным. Единственным, кому следовало бы плакать, был Келлин. Он, должно быть, был очень напуган, одинок и, черт возьми, потерян. — И об этом я слышал, — тихо сказал Хайми. — Я не знаю, что делать! — воскликнул Вик. — В смысле, когда я впервые встретил его, я решил, что это очередной помпезный ублюдок, который будет шантажировать меня потому что он знает мой секрет, но он оказался совершенно не таким, Хайми. Он оказался милым, заботливым и чертовски прекрасным. Он — это такой мальчик, которого ты можешь встретить только в сказках, а теперь он исчез. — Он не исчез, Вик, — успокоил его Хайми. — Но именно это он и сделал! И это так дерьмово, потому что я никогда не говорил ему сколько он для меня значил. Он спас меня, Хайми. Он спас меня от самого себя. Я должен сейчас спасти его. Я не могу жить, зная, что он не в курсе, что он значил для меня. — Что он значил для тебя? Вик провел рукой по волосам. — Я не знаю, Хайми. Я никогда не был влюблен, но, я думаю, то, что между нами есть, я думаю, это любовь. «Это должна быть она», — добавил про себя Вик. Потому что любовь — это боль, когда один из влюбленных страдает. Потому что любовь — это счастье, когда хотя бы один из влюбленных счастлив. Любовь — это делить свои эмоции напополам с кем-либо. Любовь это не та сраная пропаганда по телеку, где двое людей «находят друг друга», ненавидят друг друга и, наконец, узнают, что их отличия — это все, что они искали друг в друге всю свою жизнь. Любовь — это просто два человека, которые делятся друг с другом всем, что у них есть на душе. Любовь была шрамом, который появился от сшивания Вика и Келлина вместе в этом непонятном мире. Хайми положил руку на плечо друга и приободряюще сжал его. Вик слегка согнулся от прикосновения и попытался вернуть дыхание в норму. Было слишком много всего: сначала мама, потом Келлин. Холодное прикосновение края бритвы к запястью было таким манящим, но Вик пытался избавиться от таких ужасных мыслей. Единственной вещью, удерживавшей его, был образ Келлина, и его глаз, когда он увидит порезы снова. — Хайми? — Да? — Я думаю, я знаю, кто похитил Келлина, — пробормотал Вик. — Кто? — оживился Хайми. — Оббо, — прошептал Вик. — Т-ты уверен? — спросил Хайми. — Откуда ты знаешь? — Голос по телефону, — пробубнил Вик, — я узнал его. Э-это было т-то же самое, что он г-говорил когда он… т-трогал меня, — на этом Вик окончательно сорвался. Вся его сила и стабильное поведение исчезли, и он упал в объятия Хайми. — Все в порядке, Вик, все в порядке… — Он нужен мне, Хайми, — тихо всхлипнул Вик. Хайми качался вперед-назад, поглаживая Вика по голове и нашептывая ему на ухо самые успокаивающие слова, которые он вообще мог придумать, чтобы уменьшить ощущение целого мира, свалившегося на Вика со своими проблемами. — Мы найдем его вместе, Вик. Ты и я. Мы найдем Келлина.VII.
Сидя в одиночестве в своем номере в отеле, Даллон оглядывал пустоту вокруг, готовясь к отъезду в Солт Лейк Сити. Он пригласил Брендона поехать с ним, конечно же, он это сделал. Как мог он не пригласить его? В Куперстауне было столько боли для младшего, и было в этом парне что-то, что пробуждало в Даллоне желание защитить его от всего мира. Даже если он знал, что часть сердца Брендона всегда будет принадлежать Райану Россу, Даллон не мог не думать о том, что, возможно, там найдется место и для двоих. Вне всякого сомнения, Брендон тоже должен был чувствовать связь. Он, в конце концов, инициировал тот поцелуй, который закрепил их отношения. Даллон никогда бы даже не посмотрел в сторону Брендона, не желая снова закончить утонувшим в океане сожаления. Он бы просто безмолвно наблюдал за парнем вплоть до возвращения домой. Да, он собирался вернуться в Куперстаун и поступить в университет, но, в данный момент, возвращение домой было более необходимым. Это не было чем-то постоянным. Временная поездка. До тех пор, пока Брендону не захочется, чтобы Даллон вернулся. В любом случае, Даллон будет уважать его мнение. Часть его до сих пор надеялась, что Брендон поедет с ним. Что он согласится с тем, что он не может ничем помочь Райану, и сядет в поезд до Солт Лейк Сити с Даллоном. Они бы остановились у Даллона дома, около озера, в огромном доме с небольшим прудиком, крышей над крыльцом для дождливых дней и старыми ветхими качелями, оставшиеся с тех пор, как дети жили с ним. Даллон скучал по этой части его жизни в Юте. Он скучал по «отцовской» части. Он даже скучал по Бризи, в том смысле, что он просто хотел иметь милую жену, не менее милых детей и домик с белой дощатой изгородью. Но все всегда было не так. Они спорили, она плакала, порой доходило даже до драк. В конце концов, она сбежала вместе с детьми посреди ночи, и все, что Даллон получил от нее — это пачку бумаг, необходимых для развода, засунутых в почтовый ящик. Не надо говорить, что он пытался все уладить, но в конце концов подписал все. Он разрешил ей забрать детей, при условии посещений их на выходных. он не хотел усложнять вещи для них. Они были невиновны в том, что произошло. Конечно же, он скучал по жене. Но он не скучал бы по ней так сильно, если бы Брендон заполнил ту дыру в сердце, которую Даллон так хотел, чтобы он заполнил, так же как и он хотел зашить разбитое сердце Брендона. Даллон вздохнул, когда стук в дверь выдернул его из своих мыслей. Он смотрел на нее, сконфуженный, потому что Брендон четко сказал, что у него были пары днем. Он не мог быть здесь. Даллон открыл дверь, удивленный тем, что увидел на пороге Йена Кроуфорда. Только вот Йен не был похож на того бодрого парня, которого Даллон привык видеть. Было что-то в нем, что делало все его движения почти что мрачными. — Йен? Парень вздохнул. — Хэй, Даллон. — Что не так? — спросил Даллон, отходя немного в сторону, позволяя другу зайти в номер. Тот немного помялся, прежде чем зайти внутрь и неловко встать около дивана. — У меня плохие новости… — Йен закусил губу. Даллон ничего не сказал, но кивнул, призывая Кроуфорда продолжать. Парень снова вздохнул, — случилась авария. — Брендон в порядке? — немедленно спросил Даллон, надеясь на худшее. — Что? — Йен скривил лицо. — Конечно, да. Даллон, нет, там, дома… Бризи попала в аварию. Она мертва. Даллон почувствовал, как его лицо белеет. В горле пересохло, равновесие нарушилось, вся комната будто поплыла. — Н-нет, Йен, т-ты, должно быть, шутишь, — прохрипел он. — Даллон, дети в порядке. Тебе надо поехать домой. Тебе надо позаботиться о них. Следующие несколько часов прошли как в тумане. Йен слишком много извинялся, сделал Даллону чай в микроволновке, что стояла в номере, еще раз извинился и ушел. Чай остыл на столике перед Уиксом, а солнце медленно село. Ничто больше не имело смысла, а его разум делал из аварии какой-то больной фильм. Он видел мертвое тело Бризи, запачканное кровью, и слышал крик, эхом затихающий в его голове. Даллону было плохо. Прошел час или около того, прежде чем Даллон вообще сдвинулся с места и поднялся с дивана, потерянный в дебрях разума и абсолютно безразличный к окружающему миру. Он схватил свой телефон и набрал единственный номер, который приходил ему на ум сейчас. Его голова кружилась, но у него не было аспирина, и он знал, что единственным, что сможет убрать эту боль, станет голос в трубке. — Привет, Даллон, — ответил мягкий голос Брендона. Он был менее испуганным, чем вчера, и Даллон был рад этому. — П-привет, — выдавил он. — Что не так? — громкое «ах!» Брендона, казалось, было слышно даже без телефона. — Б-брен, мне надо уехать. — Что ты имеешь в виду? — Брендон запаниковал. — Даллон, ты в порядке? Хочешь, я приеду? Да, хотел сказать Даллон. Да, я хочу, чтобы ты приехал. Он хотел, чтобы Брендон уснул рядом с ним, трогал его волосы, шептал ему все то, что Даллон говорил ему, когда Брендон переживал похищение Райана. Так было бы правильно. Так бы все было хорошо. Ему хотелось, чтобы Брендон держал его и говорил ему, что это все — сон. Бризи не умерла. Потому что часть Даллона все еще любила Бризи так же, как часть Брендона любила Райана. Он знал, что все было кончено, и он не был против перемен, но он всегда хотел, чтобы Бризи была счастлива. Она всегда была его всем, и она заслуживала всего, что Даллон не мог дать ей. Часть его хотела, чтобы она ушла и начала все сначала. Но Даллон не сказал всего этого Брендону. Было бы эгоистично ожидать от него столького. — Брендон, мне надо вернуться в Юту. Бризи, она умерла, и теперь мне надо позаботиться о детях. Брендон ахнул, но ничего не сказал. Прочистив горло, Даллон продолжил: — Я не могу привезти их сюда, Брен. Не могу увезти из дома. Я их отец. Я все, что у них осталось. Мне надо ехать. Мне очень жаль, Брендон. — В-все в порядке, Даллон, — голос Брендона дрожал, — тебе и правда надо ехать. Это для твоих детей. — Я беспокоюсь о тебе, Брендон, — прошептал Даллон, — и я до сих пор хочу, чтобы ты поехал со мной. Тебе не обязательно делать этого, но ты мне нужен. — Даллон, — начал Брендон, но был перебит. — Пожалуйста, — умолял Даллон. — Мой поезд уезжает завтра в десять. Поехали со мной. — Даллон, — голос Брендона подрагивал, и Уикс слышал подавляемые всхлипы. — Я не могу поехать с тобой, прости. Мне очень жаль, прости. А потом он повесил трубку. Прежде чем Даллон вообще смог дрожащим голосом спросить, смог бы Брендон приехать и просто потрогать его волосы и прошептать на ухо что-то милое. Прежде чем Даллон смог бы стать эгоистичным. Его голова разболелась сильнее, чем когда больше, а он все слушал короткие гудки на линии.VIII.
Однажды, казалось, в другой жизни, они шли по берегу. Это было глупое воспоминание, потерянное где-то во времени, два мальчика, одетые в «Чака Тейлора», бредущие по берегу, шумящие и преследуемые звоном собственного смеха, летящего вслед вереницам следов на песке, которые тут же смывало морем. Они были беззаботными и беспечными, крича, шутя и смеясь над своими же шутками. Их футболки были сняты и висели на их плечах, открывая их тела летней жаре. Иногда, их руки касались. — Алекс, — высокий парень смеялся и его улыбка была ярче лучей солнца над их головами, — стал бы ты когда-нибудь трахать тёлку с тремя сиськами? Алекс засмеялся и фыркнул. — Хуй знает, Джек. У меня есть только две руки. Смех Джека разнесся по берегу, затихающий в шуме волн и грохоте гальки. — У тебя есть рот, — заметил он. Алекс пожал плечами. — Кажется, так будет слишком много работы, — он помолчал и хитро посмотрел на друга. — А ты? — Конечно! Сиськи это же сиськи! — Даже если они мужские? — хихикнул Алекс. Джек промычал что-то и наклонился, без предупреждения хватая Алекса за сосок и сжимая его до тех пор, пока тот не ударил его по руке. — Джек, ты чертов педик! — Тебе это понравилось, — подкалывал его Джек. — У тебя теперь сосочковый стояк. Алекс потер грудь с обиженным видом. — Почему тебе вообще взбрело в голову говорить о сиськах? Недостаточно получаешь от Холли? Джек закатил глаза. — Холли учится. Ей не до меня с моим неуемным сексуальным аппетитом. — Если ты имеешь в виду твою эректильную дисфункцию, тогда ты прав, — заржал Алекс. Джек шутливо толкнул его навстречу волнам, разбивающимся о берег. — Не тебе говорить что-то мне, Гаскарт. Единственная причина, по которой ты не девственник — это потому что я жалею таких, как ты. — Единственная причина, по которой я не девственник — это твоя мама, — усмехнулся Алекс. Джек тоже засмеялся, и звук его смеха был таким ярким и живым даже в этот летний день. Они продолжили идти вдоль кромки воды, до тех пор, пока их спины не обгорели, а их ступни не распухли от воды и горячего песка. Наконец, они остановились в тени пирса. — Эй, Алекс, — спросил Джек, откидываясь на деревянный настил. — Без шуток, смог бы ты когда-нибудь влюбиться в человека? — В смысле? — Ну, любить парня, — пожал плечами Джек. — Переспать с ним? — Конечно. Алекс пожал плечами. — В смысле, я же не гей… — Это не о том, гей ты или нет, — перебил его Джек. — Ориентация и любовь это не всегда синонимы. Ты можешь любить парня даже если ты натурал, и ты можешь любить парня, даже если ты лесбиянка, понимаешь? Откажись от всех этих стереотипов, Алекс. Они ничего не значат. Смог бы ты любить парня? Алекс был юным, незащищенным и тупым, и ответил: — Ну, если стереотипы ничего не значат, то все могут любить всех. Теперь, вспоминая этот момент, Алексу неимоверно хотелось, чтобы он сказал кое-что другое. Ему хотелось, чтобы он посмотрел в глаза Джеку и сказал ему: «Да. Да, я бы смог любить тебя». Но он не сказал это тогда. Алекс игнорировал все те намеки, которые делал Джек, до тех пор, пока не стало слишком поздно. Он снова был в больнице, пропустив столько уроков, и совершенно не беспокоился из-за этого. Он все еще был в футболке с New Found Glory, которая принадлежала его брату, потому что ему нужен был хотя бы один знакомый запах, витающий в воздухе. Его голова лежала на кровати Джека, и он держал руку друга, как и все последние дни. Потому что если, точнее когда, поправил себя Алекс, Джек проснется, он хотел, чтобы Джек знал, что Алекс тоже любит его. Глядя на лампочки больницы, Алекс не сразу понял, что его руку пронзала боль, будто он ударил её обо что-то твердое. Он посмотрел вниз, и то, что он увидел, заставило его позвать медсестер. Он звал несколько минут. Две медсестры, врач и родители Джека прибежали в комнату, спрашивая, все ли в порядке. Что случилось? — О-он держал меня за руку, — залопотал Алекс. — В смысле, я держал его руку, а он сжимал ее в ответ! Он сжимал ее так сильно… Родители Джека посмотрели друг на друга, а медсестры проверили жизненные показатели парня. — Нам очень жаль, Алекс, но у него нет никаких изменений в состоянии, — сказал врач. — Но он держал меня за руку. Я чувствовал это! — настаивал Алекс. Медсестры сказали ему, что он, должно быть, вообразил это. Мать Джека обняла его, объясняя, что им надо уехать на ночь — у них была работа утром. Но Алекс, хмурый и расстроенный, не уходил из-за пар, хотя у него они тоже были с утра. Он вернулся на свое место около кровати Джека и снова взял руку друга. И, пусть даже Джек и не сжал ее снова, Алекс знал, что он ничего не воображал.IX.
Несколькими этажами ниже Джека, лежавшего в коме, еще один посетитель проводил ночь вместе с пациентом. Пит лежал в кровати рядом с Патриком. Медсестры приходили в комнату, проверяли Патрика и уходили, но не было ничего нового. Они не ругались на Пита, лежавшего в кровати, жалея обоих. Кроме того, состояние Патрика нормализовалось, и он шел на поправку, и теперь единственным, из-за чего надо было беспокоиться, была психологическая травма, или, как они сказали, пост-травматический стресс. Патрик дремал благодаря обезболивающему для его ребер. Он был почти в коме и не просыпался из-за предполагаемых кошмаров, крича и плача. Они ничего не значили, пока Пит был здесь, рядом с ним. Он держал его и целовал, чтобы Стамп снова уснул. Он спасал Патрика. Как бы то ни было, бессонница сделала свое дело, и Пит лежал без сна в одиннадцать утра. Это было достаточно рано, но он проснулся в пять утра из-за звонка из больницы, и так и не смог уснуть, когда приехал сюда. Нет необходимости говорить о том, что его тело было уставшим и болело, но он не мог уснуть, зная, что Патрику может понадобиться его помощь в любой момент. Так что Пит сделал единственное, что всегда помогало. Он позвонил другу, чтобы тот подсказал ему, что делать. — Пит, как дела? — голос Гейба звучал, как долгожданное расслабление. Пит улыбнулся и прошептал: — Я в порядке. Патрик тоже скоро будет. По крайней мере, они так говорят. Как Уильям? — Безумный, — вздохнул Гейб. Ты слышал о Райане, да? — Да, — голос Пита застрял в глотке. — Я не понимаю, Гейб… Почему все это дерьмо происходит именно с нами? — Ты ничего не сделал, — успокаивающим голосом сказал Гейб. — Не погружайся в самобичевание и самоненависть. Ты должен быть в нормальном состоянии для Патрика. — Это не значит, что я не должен париться из-за Райана, — возразил Пит. — Тоже верно, но ты не должен беспокоить других, снова не принимая лекарство. — Я только что принял его, — честно сказал Пит. — Что тебе надо, в таком случае? — спросил Гейб. — Как мне помочь Патрику? — спросил Пит. — Я знаю, что не могу исправить то, что случилось. Но я не знаю, что я должен сделать, чтобы помочь ему пойти на поправку. — Просто будь с ним, Пит. Делай то, что ты делаешь лучше всего. Пит поблагодарил Гейба и повесил трубку. Несколько мгновений спустя его осенила мысль, и он дотянулся до ручки с бумагой — того, что он носил с собой всегда. А потом, без лишних задержек, он начал писать: Honey is for bees, silly bear. Besides there's jellybeans everywhere. It's not what it seems in the land of dreams. Don't worry your head just go to sleep…X.
Гей-бар, в котором Райан Росс был похищен, был прозван Лихорадкой. Это был важный, часто посещаемый центр ночной жизни Куперстауна. Неоновые огни обвивали фасад здания, освещая его своим токсично-ярким светом, но вышибала стоял в тени, рядом с чернильно-черной дверью, практически полностью увешанной плакатами, анонсирующими различные музыкальные представления в клубе или скидки. Джерард и Фрэнк подошли к мужчине, показывая паспорта, и были пропущены в клуб. Они держались за руки, чтобы сохранить иллюзию, и Джерард был рад, что Фрэнк доверял ему достаточно, чтобы разболтать всему университету о своей якобы нетрадиционной репутации, чтобы спасти чью-то жизнь. Розовые огни Лихорадки заливали танцпол, где парочки недвусмысленно терлись друг об друга. Музыка била по барабанным перепонкам Джерарда, пока они с Фрэнком пробирались в сторону бара. Фрэнк заказал какой-то фруктовый коктейль, а Джерард просто попросил воды. Они уселись на табуретки у стойки и начали осматривать клуб. — Как ты думаешь, он здесь сегодня? — пробормотал Фрэнк. Джерард пожал плечами. — Просто осматривание всего, что происходит, не поможет нам, — сказал Фрэнк, и Джерард не мог не согласиться. Айеро повернулся на стуле, улыбаясь милой девушке, стоявшей по ту сторону стойки. Ее грудь выступала из майки, улыбка была натянутой, ее глаза были цвета янтаря, а щека проколота. Она широко улыбнулась ему. — Чем могу помочь? — Мы… эм… мы ведем расследование, — Джерард показал ей свой значок, — и нам интересно, не видели ли вы кого-нибудь странного в клубе? — У нас много странных людей. Вы можете сказать поточнее? — Фрэнк закусил губу. — Человек, который, возможно, постоянно покупает напитки для других парней, но всегда разных. Каждую ночь. Человек, который постоянно лично вручает им напитки, вместо того, чтобы передать их через вас. Человек, который приходит и смотрит на других парней на танцполе достаточно долгое время, прежде чем заказать у вас что-то для них. — Ох! — воскликнула она. — Да, я знаю такого мужчину. Он вон там, — она показала на другой конец клуба. Джерард и Фрэнк обернулись, почти выбив друг у друга из рук вишневые коктейли, но было поздно. Человека там уже не было. Он знал, что они были у него на хвосте.XI.
Была полночь. Старые часы перестали бить, и вся гостиная была погружена в тишину, за исключением бормотания телевизора. Его холодный синий свет падал на ковер и две фигуры, лежавшие на диване. Кэсси была у Джона, и Спенсер сказал, что пойдет к Брендону. Была ночь свиданий. Вообще-то, изначально они звали Спенсера на двойное свидание с Хейли, но он отклонил приглашение. Джон не знал почему. Часть его предполагала, что это было из-за Шейна Вальдеса, который подходил к нему в баре. Джон надеялся, что это был не он. Он уже угрожал Вальдесу, чтобы он никогда не приближался к Спенсеру и не вовлекал его друга в такое еще раз. Он выпнул Вальдеса из поместья и утащил Спенсера домой, чтобы положить в кровать. Джон не знал что именно, но в Спенсере было что-то, что сводило Джона с ума, что заставляло его хотеть защитить парня от ужасов этого мира. Может быть, это было потому что Спенсер был младше него, наивнее и охотнее верил в то, что все люди в мире были хорошими. Джон знал, что это не так. Джон знал, что Шейн Вальдес был не хорошим. Почему иначе кто-то будет покупать другому невероятно много порций виски, а потом приставать к нему в баре? Это путало Джона. Кэсси что-то завороженно шептала ему о скучном сериале, который они смотрели, но Джон не слушал. Всем, о чем он мог думать, был Спенсер. Его блестящие голубые глаза, похожие на озера. То, как он морщил нос, когда ел подгоревшие результаты готовки Джона, но ел их в любом случае. То, как он улыбался, смеялся и желал Джону самого лучшего. Не только то, как постель Джона пахла алкоголем, когда Спенсер спал на ней, но и то, что Джон не мог найти способа смыть этот запах на протяжении нескольких недель. — Дорогой, ты хотя бы слушаешь? — спросила Кэсси. — Да, — соврал Джон. Кэсси поцеловала его щеку и продолжила говорить что-то. Джон же вспоминал о Спенсере все больше. Его взъерошенные волосы. Его небольшой животик. Его ямочки на пухлых щеках. То, как его глаза светились каждый раз, когда Джон шутил. То, как его глаза вспыхивали от восторга каждый раз, когда Джон смотрел в его сторону. Джон только начал перечислять, но он все равно остался с Кэсси. Это было так очевидно и раньше, почему он не замечал этого? Джон был влюблен, да, но не в Кэсси. Джон был влюблен в Спенсера Смита.XII.
Они назывались Бесплодной территории, и это прозвище как нельзя кстати описывало ряды дешевых домов (хуже, чем в Вердала Парк) на окраинах. Это были тусклые многоквартирные домишки с выбитыми стеклами и забитыми досками пожарными выходами. Каждую неделю здесь случались ограбления, изнасилования или перестрелки. Вик и Хайми медленно ехали по безлюдным улицам с выключенными фарами и радио. Они не хотели привлекать к себе лишнего внимания. Они были здесь только по одной причине. Оббо. Вик знал, что Оббо жил здесь просто потому, что слушал, что он говорил. Это было единственным местом, где он вообще мог вообразить, что будет жить наркоторговец, потому что в городе больше не было ни одного района, где бы лояльно относились к подобного рода преступлениям. Оббо продавал дешевые, тяжелые наркотики, а все люди здесь были зависимыми. — Где именно он живет? — прошептал Хайми. — Он часто говорил моей матери, — прошептал в ответ Вик, чувствуя, как его голос разносится эхом по улицам и залетает в дома, пусть даже окна и были закрыты. — Он приглашал ее на Роллинс Стрит в любой момент, когда у нее закончатся заначки. Думаю, он живет там. — Много домов на Роллинс Стрит, — напомнил Вику Хайми, когда они повернули на нужную улицу. — Знаю, — вздохнул Вик, проводя рукой по волосам. Когда они еще только забирались в машину, чтобы поехать на поиски Келлина, ему казалось, что он узнает дом Оббо как только его увидит. Как он мог его не узнать? Оббо унижал его, бил его… трогал его. Как вообще могло не быть огромной тучи с его именем, написанным на ней, нависающей над его домом? — Мы найдем Келлина. Если его забрал Оббо, то мы найдем его. — Я знаю, что это был он, Хайми, — сказал Вик. Он не знал, почему они до сих пор не позвонили в полицию. Возможно потому что Вик подсознательно боялся копов. С ранних лет, мать предупреждала их с Майком, что если копы когда-нибудь приедут, обоих мальчиков заберут от нее. Он знал, что он слишком взрослый, чтобы быть помещенным в интернат, но он был достаточно взрослым, чтобы понимать, что полиция могла арестовать их мать так много раз за последние несколько лет. Он просто не доверял им. И они явно не пошли на верную смерть. У Хайми было разрешение на ношение с собой заряженного оружия, и на его бедре был прикреплен пистолет. У Вика не было многого, но он доверял Хайми во всем. Этого было достаточно. Они едва проехали по Роллинс Стрит, когда трое человек остановили машину и открыли двери. У них всех были ружья.