For Blue Skies

I.

Машина Джерарда унеслась из больницы, и стрелка спидометра почти достигла трехзначного значения, когда они с Фрэнком маневрировали между машин на шоссе, пытаясь как можно быстрее добраться до поместья Вальдесов в Куперстауне. В этот момент Фрэнка будто осенило: вот и все. Это конец расследования. Они, наконец, раскрыли дело и спасли еще много жизней. Они могли найти Райана, Джерарду никогда бы не сказали, что он психически нездоров, а Фрэнк бы отомстил за Джамию. Но, чем больше Фрэнк думал об этом, пытаясь игнорировать то, как опасно тряслась машина Джерарда и асфальт под ними гудел, тем более опустошенным он себя чувствовал. В начале, он представлял себе праздник и поздравления и даже, может быть второй шанс с Джамией. Но Фрэнк понял, что ничего из этого не произойдет, и он даже не хотел этого. Он не мог точно сказать, что его расстраивало. Вздохнув, он откинулся на сиденье и посмотрел на Джерарда. Тот закусил губу от раздражения, потому что впереди была пробка. У Джерарда не было мигалки или сирен, так что было невозможно пробиться через это столпотворение машин; в конце концов, Фрэнку не было дозволено помогать расследовать дело, и наличие мигалки только ухудшило бы положение дел, когда их поймают. Фрэнк смотрел за тем, как Джерард кусал бледную губу, и его темноватые от никотина и кофе зубы впивались в плоть. Он наблюдал, как Джерард щурит глаза, пряча их янтарь, который обычно плескался вокруг его зрачков, как ром. Фрэнк подумал о том, что он мог опьянеть от одного только взгляда Джерарда, потому что каждый раз, когда он смотрел в них, он чувствовал освежающий вкус, который не мог описать. Может быть, это была боль призрачной части Джерарда, может быть, это был страх, но этот вкус пьянил, и это было однозначно. Силуэт Джерарда увлекал Фрэнка несколько минут, пока они стояли без движения на шоссе. фонари и красные стоп-сигналы машин освещали Джерарда красно-желтым светом, что будто заставлял его гореть. Каждая частичка его кожи будто горела, и Фрэнк хотел прикоснуться к нему, чтобы увидеть, как он сам тоже воспламеняется. Внезапно, он потряс головой и вспомнил, что происходило вокруг. Жизни были на кону. Дело заканчивалось. Не было времени смотреть в пьянящие глаза Джерарда или узнавать, воспламенится ли кожа Фрэнка от его прикосновения или нет. Были только факты. Вот только Фрэнк не мог не думать о том, что было на допросе у Джека Бараката, в больнице. Он помнил, как взял руку Джерарда. Это был простой жест, жест-обещание, жест-новизна, жест-успокоение. Джерард не сжал его руку в ответ и не подал никакого знака Фрэнку, что он осознал это действие. В общем и целом, он проигнорировал этот небольшой признак связи, который держал их вместе. Может быть, и не было никакой связи. Их поцелуи были наигранными. Единственным видом честности, который Фрэнк получал от Джерарда, была честность между бизнес-партнерами. Его голова болела, и он не знал, почему. Будто нити, которыми он зашил рану после ухода Джамии, были порваны. Его сердце было порвано и истекало кровью из его вен, поджигая его тело не так, как поджигал огонь Джерарда, но как осенний огонь. Фрэнк был страшным лесным пожаром, который пожирал и уничтожал. Всполохи огня в его венах сжирали друг друга, подкрепляясь разочарованием и ангстом, который наполнял Фрэнка все время на шоссе. Они глотали его целиком, и он знал, что кричать Джерарду будет бесполезно. Джерард восстанавливался самостоятельно, Фрэнк только наблюдал за этим. Наконец, осознав, что машина не двинется с места в ближайшее время, Джерард ослабил свою хватку на руле и откинулся на кресло. Он взглянул на Фрэнка. — Мы так близко, и мы все еще проигрываем. Кажется, Бог смеется над нами. Фрэнк удивился. — Ты веришь в Бога? Джерард вздохнул и пожал плечами. — Я не знаю, Фрэнк. Такое чувство, что должен быть кто-то, наблюдающий за нами, там, наверху. — Ты веришь, что мы все на предсказанном пути судьбы? Так? — Я верю, что все мы получаем по заслугам, — тихо сказал Джерард. Фрэнку хотелось сказать что-то еще. Может быть, он хотел посмеяться над Джерардом, потому что тот вкладывал слишком много веры в что-то настолько нереальное, или, может быть, он даже хотел спросить у детектива, какой конец он, по его мнению, заслуживал, но звон телефона старшего прервал все это. — Шеф? — тихо спросил Джерард. Голос шефа был таким громким, гремящим и злым, что Фрэнк мог слышать его. — ДО МЕНЯ ДОШЛИ СЛУХИ, ЧТО ТЫ ПРИВЛЕК К РАССЛЕДОВАНИЮ ПРОСТОГО ГРАЖДАНСКОГО, УЭЙ! — Ш-шеф, он... — МЕНЯ НЕ ВОЛНУЕТ, ЧТО ОН. ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТО ПРОТИВ ПРОТОКОЛА. ЭТО ОПАСНО, УЭЙ. ЭТО БЕЗРАССУДНО. ЭТО ОСКОРБЛЕНИЕ ТВОЕЙ ПРОФЕССИИ. —Шеф, мы нашли виновного. Мы знаем кто это! — Джерард пытался звучать тверже, но сердце Фрэнка билось в другом ритме. — Шейн Вальдес. Он живет недалеко от Куперстауна. — ВСЮ ИНФОРМАЦИЮ, КОТОРУЮ, ПО ТВОЕМУ МНЕНИЮ, ТЫ ЗНАЕШЬ, ТЫ БУДЕШЬ РАССКАЗЫВАТЬ ДЕТЕКТИВУ ТОРО. ОН ОФИЦИАЛЬНО ВЕДЕТ ЭТО ДЕЛО! — Но, шеф... — И ТЫ, УЭЙ, ОТСТРАНЕН. СЛЫШИШЬ МЕНЯ? ОТСТРАНЕН! ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ НА СТАНЦИЮ И СДАШЬ СВОЕ ОРУЖИЕ И ЗНАЧОК. — Шеф, я не могу сделать этого, — твердо сказал Джерард. — Я должен спасти жизни. — ТЫ МОЖЕШЬ И ТЫ ДОЛЖЕН, ИНАЧЕ Я ОБВИНЮ ТЕБЯ В ПРЕПЯТСТВИИ РАССЛЕДОВАНИЮ! И трубку бросили. Трясущаяся рука Джерарда уронила телефон, а машины поехали, и он снова закусил губу. — Мы все еще едем в Куперстаун, так? — спросил Фрэнк. — Мы не можем, — пробормотал Джерард, и развернулся, направляясь обратно в Монровиль. — Что ты имеешь в виду? Мы можем сделать это, Джерард! — Фрэнк почувствовал другой огонь, проходящий сквозь его тело. — Мы не можем, Фрэнк! — заорал Джерард. — Ты слышал шефа. Это расследование закончилось для меня. Я не могу потерять свою работу. Не из-за тебя. Тишина наполнила машину. Даже горящие угли, которые Фрэнк видел на теле Джерарда раньше, потухли. Единственное, что горело — это знакомое чувство, наполняющее Фрэнка, кровь, курсирующая ядом через его тело, грызущая его сердце и взрывающая его, заполняющая каждый дюйм болью.

Понедельник II.

— Я хочу поговорить о том, что случилось, — сказал Патрик. Был час ночи, и крошечные звезды за окном были укрыты от взора серыми облаками, которые еще больше утемнили ночной пейзаж, и отбросили чернильные тени на здания. Они лежали на кровати, он и Пит, слушая скрипящую тишину квартиры и гудение холодильника на кухне. Брендон уехал, оставив Патрику записку, что вернется со своих "каникул". Патрик решил, что это забавно, потому что все обещания, которые ему давали, никогда не выполнялись. Пит не спал. Он лежал тихо и не двигаясь, свернувшись клубочком. Пит любил иногда быть маленьким ребенком. Он сказал, что любит, когда его кто-то держит и дышит ему в ухо, будто обещая, что останется до утра. Патрик не возражал. Ему нравилось обнимать Пита. Он любил наконец чувствовать себя кому-то полезным. Но Пит не спал. Несмотря на лекарство, когда Пит волновался, он еще больше страдал от бессонницы, и Патрик это знал. Он тоже не мог уснуть и думал, что бессмысленно лежать в кровати вместе и молчать. Сев спиной к изголовью, Пит выбрался из объятий Патрика и спросил: — Ты уверен? — Да, — Патрик сел рядом с ним, по привычке пряча руки, трясущиеся от страха. — В смысле, это же поможет, так? Пит кивнул и достал с тумбочки очки Патрика, надевая их тому на кончик носа и улыбаясь. Патрик невнятно поблагодарил его и попытался найти правильные слова, чтобы рассказать Питу, что произошло. Было сложно, он даже не знал, что будет настолько сложно. Даже возвращение к Питу и начало их отношений не были так сложны. То было естественным. То было правильным. А все то, что произошло с Патриком, не было таковым. Как это вообще могло быть правильным? Патрика изнасиловали и унизили. Он попал в больницу. Он был в самом уязвимом состоянии перед Питом. Эти уебки украли его девственность. Они трогали его там, где, как он всегда думал, только Пит должен был трогать его, и сейчас Патрик не мог даже представить себе этого. Они заставили его стыдиться своей ориентации, и он чувствовал себя отвратительным. Патрик рассказал это все Питу сквозь слезы, непрестанно текущие по щекам. Он задыхался и всхлипывал, иногда проглатывая целые предложения, чтобы вытереть глаза и нос. Пит молчал все время, давая Патрику возможность выплакаться. Он обернул свои руки вокруг талии младшего и поцеловал мокрые от слез щеки, позволяя Патрику вытереть их рукавом своей толстовки. В конце концов, Патрик закончил рассказывать Питу об ужасном происшествии и обмяк в его руках, иногда всхлипывая. Пит взъерошил его волосы, целуя его в висок, и прошептал: — Мне так жаль, Трик. — П-почему? Ты н-не причинял мне боль. — Я должен был быть там, рядом с тобой. — Это не твоя ошибка. — И не твоя тоже, — сказал Пит. — Ты прекрасен и чертовски мил, Трик, никогда не забывай этого. Я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты увидел, что прекрасен для меня. — Но меня и-изнасиловали! — То, что случилось с тобой, это ужасно, Трик, окей? — Пит прижал его к себе сильнее. — Но, помнишь, что ты сказал мне тогда, в Чикаго, о моей депрессии? — Твои трагедии не отменяют того, кто ты, — кивнув, прошептал Патрик. — Точно! — Пит немного отклонился, заглядывая в по-детски голубые глаза Патрика. — Я не буду говорить, что завтра будет лучше. Но однажды и правда будет лучше. Мне уже стало. Моя депрессия чуть не убила меня в Чикаго, Трик. Но ты спас меня. И я буду спасать тебя до тех пор, пока ты будешь хотеть, чтобы я спасал тебя. — Я хочу, Пит, — прошептал Патрик. — Я хочу, чтобы ты был моим всем. Пит улыбнулся и чмокнул его в губы. — Может быть, тебе стоит сходить к психологу, Трик. Я ходил, и мне это помогло. Теперь мне лучше. — Ты... ты чудесный. Пит улыбнулся и прижал Патрика к себе сильнее. Потому что иногда становится лучше, когда чувствуешь, как кто-то защищает тебя и дышит тебе в ухо, как будто обещая, что они будут здесь, когда утро тронет шторы солнечным светом.

III.

Подвал был абсолютно черным. Келлин и Вик до сих пор не могли видеть друг друга, несмотря на то, что сидели очень близко друг к другу. Здесь не было окон, и оба они не знали, сколько сейчас времени, хотя предполагали, что было раннее утро, потому что звуки наверху снизились до легких поскрипываний. Вик старался не спать все это время, боясь, что Оббо и его банда спустятся вниз и снова разделят их с Келлином. Вик наконец нашел Келлина, и он не собирался снова его терять. Спустя много возни и попыток, Келлин смог помочь Вику снять браслет вокруг его запястья, кусая его зубами и иногда сталкиваясь с Виком головами. Фуэнтес не многое мог сделать, учитывая, что наркотики, которыми они его накачали, почти полностью отключали его двигательную систему. Он часто дергался и трясся, а его ноги, по ощущениям, были похожи на желе. Вик не мог делать ничего, кроме как сидеть рядом с Келлином под протекающими трубами и слушать его прерывистое дыхание. — Я не хочу потерять тебя, — наконец, тихо сказал Келлин. Его голос звучал сухо и устало, но Вик все равно посчитал его привлекательным, несмотря на обстоятельства. Он подавил желание поцеловать Келлина в темноте. — Вик, что они будут делать с нами? — Ты будешь в безопасности, Келл, — пробормотал Вик, наклоняя голову к Келлину на плечо и оборачивая руки вокруг талии Келлина, держась за него, как за собственную жизнь. — Они улетают отсюда. Ты их трофей. Мы с Хайми? Они собирались убить нас. — Нет! — пискнул Келлин. — Они не могут. Они не могут забрать тебя у меня. Я никогда так ни о ком не заботился, Вик. — Я знаю, — прошептал он, пытаясь найти в темноте губы Келлина. В конце концов он нашел их, чувствуя, какие они сухие и потрескавшиеся. Они были все в трещинах, как пустыня, покусанные до такого, что это можно было назвать преступлением. Вик представлял этот момент неделями, этот поцелуй. Он представлял, как губы Келлина прижимаются к его ярким осенним днем, может быть, на крыше дома Келлина, где они проводили так много времени. Он представлял их мягкость, их вкус малинового холодного чая или лимонада. Он представлял удовольствие и экстаз, циркулирующие по их венам, когда они бы обняли друг друга, не желая отпускать. Он представлял ветерок, чириканье птиц и их тела, прижимающиеся друг к другу. Вик никогда не представлял себе такого. Он никогда не представлял себе их сухие губы, отчаянно прижимающиеся друг к другу, их языки, проскальзывающие в чужие рты, чтобы почувствовать сухость еще и там. Вик не представлял, что Келлин будет на вкус, как пыльный подвал и металлическая вода. Он не представлял, что Келлин не сможет держать его в ответ, даже если Вик крепко держался за него. Он совершенно точно не представлял, что не сможет увидеть сияния глаз Келлина и улыбку на его лице. Когда они отстранились друг от друга, Вик прислонился своим лбом ко лбу Келлина, боясь далеко отклоняться от него. Он хотел дышать одним с ним воздухом, и надеяться, что, возможно, это избавит его организм от действия наркотиков, и он, наконец, сможет двигаться. — Г-где я? — прохрипел из темноты голос Хайми, и Вик подпрыгнул, ударяясь об нос Келлина своим. — Хайми, мы здесь! — прокричал он, благодарный, что его друг в порядке. — Келлин здесь. Он в порядке, Хайми. О-он в порядке, — повторил он, больше убеждая себя. — Я не могу двигать ногами! И голова кружится! — простонал Хайми. — Не закрывай глаза, — сказал Келлин, — мы не знаем, придут ли они, чтобы разделить нас. — Хотел бы я посмотреть, как им это удастся, — угрожающе прохрипел Хайми, хотя эта угроза была бесполезной, потому что его ружье забрали, когда их похитили. Вик почти задушил Келлина объятиями, будто пытаясь спрятать голову ему в грудную клетку, чувствуя почти выветрившийся запах одеколона, грязь и запах тела. Ему было не важно, чем пах Келлин. Это был он, и он был реален. Келлин положил подбородок на голову Вика, и прерывисто выдохнул. — Что если мы умрем здесь? — наконец сказал Келлин фразу, которая засела в их головах. Но никто не посмел ответить на этот вопрос. И Вик не мог сделать ничего, кроме как еще сильнее зарыться головой в футболку Келлина, пытаясь унять сердцебиение. Пытаясь доказать, что они были в порядке.

VI.

Спенсер устал. Он не спал всю ночь, избивая дверь и пытаясь докричаться до Шейна, прося вернуться и сказать, что это все шутка, и что они с Райаном по плану должны были довести всех до колик в животе. Но чем больше Спенсер бил в дверь и кричал, срываясь на хрипы, тем больше он понимал, что все было реальным. Шейн был тем самым маньяком в кампусе, и он похитил Райана и Спенсера. Спенсер должен был умереть здесь. Он уже писал и звонил Джону, но Шейн был умным в выборе комнаты для жертв, потому что связи здесь не было. Спенсер зло выбросил телефон в стену и хрипло закричал. Сдавленный голос промычал в ответ, и Спенсер вспомнил, что Райан до сих пор был связан на диване. Он подбежал к парню и достал кляп у него изо рта. — Б-блять! — Райан отдышался. — Сп-спенсер, что ты здесь делаешь? — Не спрашивай, — глухо пробормотал он, немного смущенный тем, что он попался в ловушку, и немного стыдящийся того факта, что он целовался с Шейном во имя зависти. — Он монстр! — взвизгнул Райан, пытаясь выбраться из своих пут, но Спенсер заметил, что Шейн много знал для простого студента-фотографа. Узлы, которыми был связан Райан были подобны морским — чем больше он дергался, тем больнее ему было. Спенсер успокоил его и посмотрел на узлы. Ему бы понадобилось поранить Райана, чтобы развязать такое, или рискнуть легкими парня. — Я здесь уже несколько дней. О мой Бог, Спенсер, ты здесь, чтобы спасти меня? — Нет, — грустно сказал он, видя разочарование в глазах Райана. Он выглядел ужасно. Его кожа была смертельно бледной, а его щеки горели. Темные круги под его глазами еще больше усиливали болезненный вид, и даже его лицо было более худым, чем до этого. — Кто-нибудь знает, что ты здесь? — Брендон, — пробормотал Спенсер, умалчивая о том, что Ури был на полпути в Солт Лейк Сити. Странная улыбка растянулась на лице Райана при упоминании этого имени. — Брендон спасет нас... он спасет меня. Черт, Спенсер, это... идеально. Когда Брендон придет, я скажу ему, что люблю его. Что я хочу его. Не скрываясь и не сдерживаясь. Никаких больше секретов и утаек. Никакого стыда и сожалений. Я хочу Брендона Ури. Я люблю его. — Райан, я не знаю... — Это идеально, Спенсер! — Райан говорил, как маньяк, но он был заложником несколько дней. Голодал и, возможно, почти не спал. У Райана были довольно веские причины, чтобы сойти с ума. — Я буду любить его так, как всегда должен был. Мы будем целоваться и заниматься любовью и лежать в кровати, обнимаясь. Я даже останусь на ночь. Мне все равно, гей я или нет. Мне все равно, пока у меня есть Брендон. Спенсеру не хватило мужества прервать монолог Райана, так что он улыбнулся парню и сел на пол у кровати. — Понимаешь, Спенсер, — продолжал бормотать Райан, — я хочу Брендона таким, какой он есть. Дерьмово, что у меня заняло так много времени, чтобы дойти до этого, но я не могу жить без него, Спенсер. Я пытался. Я реально, блять, пытался. Я пытался заменить его или отрицать наши отношения, но единственное, что у меня хорошо получается с разрыва — это думать, засыпая, как он трогает меня, и как его тело двигается над моим, и как он шептал мне на ухо перед сном. Спенсер, когда, как ты думаешь, Брендон придет? — Скоро, — солгал Спенсер. — Скоро.

V.

Солт Лейк Сити был прекрасен так, как ни один город, который знал Брендон, не был. Может быть, его просто сопровождало чувство свободы и отчуждения от Куперстауна, а горы вокруг порождали чувство спокойствия. Дом Даллона стоял на изгибе странной проселочной дороги около покрытого рябью озера и имел свой причал (Даллон продал лодку сразу после развода). Это был красивый маленький домик с большим панорамным окном, направленным на восток и прекрасной террасой на западе. Брендон проснулся, чувствуя покачивание с дороги, как обычно чувствовал, и повертелся в руках Даллона. Было странно проснуться вот так, не потому что Брендон не привык к крепким объятиям Даллона вокруг своей талии, но потому что он все еще не привык к дому. Они спали в главной спальне. Это была просторная комната с французскими дверями, ведущими на веранду, где солнце проникало сквозь панели, окрашивая комнату в такой яркий желтый, что Брендону подумалось, что он сейчас ослепнет. Он выскользнул из рук Даллона и разбудил старшего, все еще наслаждаясь внешним видом комнаты: огромный дубовый платяной шкаф, каменный камин и большая плазма над каминной полкой. Даже фотографии в рамках на стенах удивляли Брендона, когда он рассматривал детей Даллона и даже старую фотографию Даллона и Бризи на их свадьбе. — Сколько времени? — пробормотал в подушку Даллон, и Брендон подавил желание хихикнуть на его усталость. — Время завтракать, — сказал он, — я надеялся, что буду желанным гостем. — Да неужели, — хмыкнул Даллон. — К несчастью. Я не вижу яиц или тоста на моих коленях. Все знают, что яйца меня заводят. Даллон рассмеялся и подыграл ему. — Все потому что это не те яйца, о которых я думал сначала? — Нет, — ответил Брендон. — У меня фетиш на птиц. Даллон засмеялся и притянул Брендона к себе, покрывая сладкими поцелуями его лицо, и, прервавшись, посмотрел ему в глаза. Он улыбнулся. — Я рад, что ты поехал со мной. — Я тоже. Даллон поцеловал Брендона в губы, и Брендон утонул в этом ощущении. Каждый раз, когда Даллон целовал его, он будто чувствовал заряд тока, проходящий по его телу, как будто в голове Брендона случалось короткое замыкание. Он запустил руки в лохматые темные волосы Даллона и потянул, вынуждая того пробормотать что-то вроде "черт, Брендон". В этот момент, две пары детских высоких голосов пронеслись по залу. — Папочка! Амели и Кнокс проснулись. Даллон чмокнул Брендона в губы последний раз и поспешил в детскую, чтобы присмотреть за детьми. Брендон не стал ничего делать, он просто лег на кровать и смотрел сквозь стекло на веранду, где солнце окрашивало все в цвета своего горящего триумфа. Что-то в Солт Лейк Сити было идеальным, и Брендон не мог вычислить, что именно. Может быть, тот факт, что он был с Даллоном, и Даллон вроде бы всегда заставлял все выглядеть лучше. Он заставил Брендона чувствовать себя лучше после разрыва. Как будто Даллон был лекарством... или швами для его разбитого сердца. Даллон зашил его сердце и заменил дыру в нем собой, и Брендону не хотелось убирать его оттуда в ближайшее время. Даллон был прекрасным. Он не только прекрасно выглядел в костюме (Брендон мог сказать это по фото со свадьбы), но он был идеален в том, в чем Райан никогда не был. Даллон знал, чего хочет в жизни, и он не боялся ответственности за поступки. Он был прочной и защищенной стеной, и Брендон доверял Даллону всем сердцем. Он не мог объяснить, как парень из Юты так повлиял на него, но Брендону было все равно. Он едва мог думать о Райане, когда он жил в доме с белой изгородью — единственном, о чем он всегда мечтал.

VI.

Бам! Дверь практически слетела с петель, прерывая всю деятельность в маленькой квартирке. — Фрэнк, клянусь, если ты снова снес дверь, я съезжаю! Фрэнк даже не потрудился ответить Бобу, залетая в квартиру и скидывая свои вещи на стол, и упал на диван. Боб молча проследил за его действиями, будто он не видел Фрэнка уже несколько месяцев, хотя Айеро не был дома всего лишь несколько дней. — Ты какой-то... другой, — неуклюже сказал Боб, пытаясь уменьшить то напряжение, которое Фрэнк принес с собой в квартиру. Фрэнк тупо смотрел в телевизор, игнорируя Боба. Что-то внутри него сломалось. Может быть, это была мысль о том, что они с Джерардом даже не добрались до финала дела, о котором они оба так мечтали. Может быть, это было потому что Фрэнк был выброшен из жизни Джерарда одним лишь телефонным звонком. Телефонные звонки всегда рушили жизнь Фрэнка, и ему очень хотелось выкинуть свой аппарат в океан. — На, — Боб вручил Фрэнку холодное пиво из холодильника, и Фрэнк согласился с тихим вздохом. — Я думал, что ты работал под прикрытием. — Работал. — Я думал, что ты работал над делом, Скалли. — я сдался. Боб фыркнул и посмотрел на друга. Фрэнк выглядел иначе. Не радикально, но иначе. Как будто он изменился. Вырос. Он выглядел не похожим на того первокурсника-алкоголика, которого Боб встретил, а походил больше на взрослого человека, повидавшего много трагедий и принявшего их. — Ты в порядке? Фрэнк пожал плечами и прикончил горьковатую жидкость, которую дал ему Боб. — То же дерьмо, только на новом месте, Боб. — Что ты имеешь в виду? — Случилось с Джамией, случилось сегодня, случится и завтра. — Фрэнк, я не... — Иногда я жалею о том, что не люблю тебя, Боб, — продолжил Фрэнк, практически игнорируя тот факт, что Боб не имел ни малейшего представления о том, о что он говорил. Его разум до сих пор был там, на шоссе, где они выжимали сто восемьдесят четыре километра в час. — Ты идеален для того, чтобы тебя любить. В смысле, очень жаль, что ты не любишь меня, Боб. Ты простой человек. Не сложный. Все, что тебе надо — это пиво и щенок, и ты готов идти. С тобой не надо говорить загадками, разгадывать тайны и рассказывать сложные анекдоты. Ты знаешь, кто ты. Мне это нравится. — Фрэнк, ты несешь какую-то дичь. — Я говорю о себе, Боб! — воскликнул Фрэнк с сумасшедшим видом. — Это я, и мной быть не клево. Я пытался любить, Боб. Сильно пытался. Я любил Джамию. Я, блять, любил ее. И она отшила меня. А п-потом... Боб поднял бровь. — А потом? Руки Фрэнка тряслись, а его страх резко усилился. Пиво плеснуло из бутылки на ковер, попадая к нему на руку. Его ноги затряслись, и он скорчил лицо, шмыгая носом и пытаясь остановить норовящие упасть слезы. — Я снова влюбился, Боб. Я такой тупой. Я, блять, снова влюбился. — Откуда ты знаешь? — Потому что все это ебаное расследование было сплошным разочарованием! — закричал Фрэнк, пугая Боба. — Потому что мы знаем, кто это, и из-за меня мы не можем закончить дело. Потому что он ебаный хуй! Ненавижу это дело! Фрэнк знал, что нес бессмыслицу, и он знал, что Боб думал так же. Но Фрэнк даже не мог сформулировать нормальную фразу, когда его мозг был занят отсчетом времени, которое потребуется детективу Торо, чтобы найти дорогу в поместье Вальдес, которое потребуется Джерарду, чтобы купить себе выпивки, которое потребуется ему самому, чтобы снова влюбиться и снова вернуться в подобное разбитое состояние. — Фрэнк, я не думаю, что ты разочарован в этом деле, а не в ком-то другом, — спокойно сказал Боб, аккуратно отбирая у Фрэнка бутылку с пивом и ставя ее на кофейный столик. Он похлопал Фрэнка по голове и вышел из комнаты. Фрэнк пытался успокоиться, пытался не думать о деле, Джерарде и том, что было между ними, но было сложно этого не делать. Все, о чем он мог думать, это те наигранные поцелуи между ними или то, как Фрэнк держал руку Джерарда в больнице. Он вспомнил, как Джерард сжал его руку в ответ и улыбнулся, записывая показания. И пусть даже Фрэнк и пытался оправдать свою влюбленность, он не мог не представлять себе пулю, разбивающую его сердце и разбрасывающую ошметки по всему его телу. И хотя он до сих пор выдерживал эту боль, Фрэнк не мог перестать думать о Джерарде Уэе.

VII.

Легкий ветерок проникал в больничную палату. окно было открыто, позволяя холодному октябрьскому бризу охлаждать их. Алекс и Джек были одни, кажется, в первый раз за сегодня. Наконец-то, они были вместе без детективов, медсестер, докторов и друзей, приходивших в Джеку со слезами на глазах. Алекс ни разу не ушел из комнаты, кроме похода в душ и приведения себя в порядок, потому что ему было стыдно, что Джек видел его таким. Но сейчас был первый раз, когда они могли поговорить наедине с тех пор, как Джек увидел Алекса на подоконнике, готового прыгнуть в бездну. Должно было быть неловко и некомфортно, но это был Джек и с ним ничего не было неловким. Он сел на кровати и посмотрел на Алекса, наклоняясь за его рукой и сжимая ее. — Ты в порядке? — Я должен был спрашивать у тебя это, — пожал плечами Алекс. — Я в порядке, — сказал Джек. — Ты только что пришел в себя после комы! — Ты только что чуть не выпрыгнул из окна! — воскликнул Джек. — Алекс, я беспокоюсь о тебе. Что не так? Это был простой вопрос, но Алекс едва мог думать о простом ответе. Каждый ответ, который крутился у него в голове, вызывал еще одно объяснение, которое вызывало еще одно объяснение и еще одно... непрекращающийся диалог. — Ты, — наконец ответил он. Джек фыркнул, отклоняясь назад. — Ты сводишь меня с ума, Джек, — прошептал Алекс, не смея даже взглянуть на лучшего друга. — И даже не с тех пор, как ты в коме. Ты уже давно это делаешь. Я не могу перестать думать о тебе, и-и я не хочу, и... — Алекс, заткнись, — рассмеялся Джек, наклоняясь и прижимаясь губами к губам Алекса. Это было не то, что Алекс представлял. Он представлял долгие объяснения, разговоры о влюбленности, он представлял, как они наконец обнимутся и поцелуют друг друга со слезами на глазах. Но все было по-другому. Было легче. Это был Джек, и это был Алекс. Им не надо было длинных предисловий, чтобы выразить свою любовь и дойти до поцелуев. Один был тем, что нужно было другому. Джек целовал Алекса так, как Алекса никто никогда не целовал. Это было более освежающе, чем ветер за окном. Джек был на вкус как вода и мята, и Алекс мог чувствовать шлейф мятной зубной пасты в своем собственном дыхании, смешивающийся со вкусом Джека. целовать Джека было легче, чем кого-либо, и он злился на себя, что не выяснил этого раньше. — Я тоже тебя люблю, — хихикнул Джек, когда они оторвались друг от друга. — Не благодари за то, что я спас тебя от того, чтобы выглядеть отчаянным, маленькая озабоченная девчонка. — Ты хочешь, чтобы я был озабоченной девчонкой, — рассмеялся Алекс. — Хочу. У тебя были бы лучшие сиськи. Алекс фыркнул. — Большие и упругие, как мячики! — заорал Джек, и Алекс мог поклясться, что видел медсестер, заглядывающих в окошко палаты. — Самые вкусные сиськи! — У меня есть кое-что вкусное, — пробормотал Алекс, и Джек заржал громче. Сердце Алекса вспыхнуло от гордости, потому что только он мог заставить Джека смеяться до слез на глазах и колик в животе. — Думаю, я попробую твой член только если ты сводишь меня поужинать. Алекс уже собирался пошутить об автоматах с едой прямо за дверью, но снова был прерван Джеком. — Мои родители здесь? — Не д-думаю. Ты сказал, чтобы им не звонили, что ты проснулся. Думаю, они не будут здесь до среды. — Почему? В горле у Алекса встал комок. Он схватил руку Джека и сжал ее сильнее, будто он никогда ни за что так не держался. — Они хотели отключить тебя, Джек. — Что?! — Они давали тебе времени до среды. Они не могут позволить себе держать тебя привязанным к аппаратам дольше. Джек будто бы хотел заплакать. Будто он хотел выпрыгнуть из окна, но он остался в кровати и позволил Алексу усесться рядом с ним и свернуться у тела Джека. Джек уткнулся носом в шею Алекса и вдохнул резкий запах больничного мыла. Его дыхание было прерывистым. — Но ты же проснулся, — прошептал Алекс. — Ты проснулся и ты в порядке, Джеки. — Я слышал тебя. — Что? — Когда я б-был в коме, я слышал все, что ты говорил мне. Я думал, что это был сон, но доктор сказал, что люди в коме часто могут слышать своих любимых, говорящих с ними. Я слышал тебя, Лекс. Все, что ты мне говорил. — Вот почему мне не надо было заканчивать фразу, да? Джек кивнул и крепче сжал Алекса. Просто так.

VIII.

Он был здесь, прямо перед ним. Его лицо было скрыто в тени, но ряд ровных зубов блестел в темноте, растянутый в ухмылке. Его руки были грубыми и мозолистыми, а нож, что он держал, отражал луну. Повсюду была кровь, и Гейб не был уверен, чьей она была. Он мог чувствовать, как она разливается повсюду вокруг него, и его джинсы намокают, пока его пальцы боролись с ширинкой другого мужчины. Мужчина сильнее сжал волосы Гейба, опуская его голову ближе к своим бедрам. Гейб сглотнул и подавил крик, полный боли. Но когда мужчина прижал лезвие ножа к шее Гейба и слегка надавил на него, Гейб взвыл от боли. Он проснулся в холодном поту и тяжело дыша. Его сердце неистово билось, и Гейб трясся от страха. Он посмотрел на Уильяма, не проснувшегося от его криков. Он крепко спал, словно ангел, и Гейб провел рукой по его волосам, чувствуя, как знакомые ощущения успокаивают его. Он был здесь с Биллом, а не чокнутым сексуальным маньяком. Выбравшись из кровати, Гейб направился в кухню. Он все еще ночевал в переулке Эбботс с Биллом, чтобы создать иллюзию, что Райан уехал к парню. Квартира была значительно меньше той, в которой он привык жить, и он чувствовал еще большее обязательство поддерживать в ней такой же порядок, который был у него. Не думая, Гейб прошел к холодильнику, чтобы найти воды. Тем не менее, его глаза упали на кое-что другое. В холодильнике стояла полупустая упаковка с банками пива. И чем больше Гейб смотрел на нее, тем меньше ему хотелось воды. Он не пил с тех пор, как Уильям нашел его на пляже. Он даже не смотрел в сторону алкоголя с каким бы то ни было воодушевлением, но остатки кошмара в его голове заставляли смотреть на пиво, будто это был смысл его жизни. Гейб знал, что, если он начнет пить, он не сможет остановиться. Он был счастливчиком, что во всей этой кутерьме забыл о выпивке. Но Гейб был алкоголиком, каждый видел признаки этого. Это было больше, чем вечеринки: это был способ справиться с жизнью самым ничтожным способом. Гейб был алкоголиком. И сейчас он смотрел на предмет искушения. Он достал одну банку и поставил ее на столешницу, открывая ее и слыша шипение. Билл спал в соседней комнате. Он бы не узнал.... ну, или, по крайней мере, не знал бы до утра, когда нашел бы Гейба, отключившегося в ванной в луже собственной рвоты. Гейб пил не для того, чтобы напиться, он пил потому что остановиться было невозможно. Он помнил бесчисленные похмелья по утрам и то, как он просыпался в незнакомых местах с незнакомыми людьми, голый. Он помнил, как просыпался в собственной моче и рвоте. Он помнил, как просыпался без малейшего понятия, что произошло и как он потерял свою одежду. Гейб вспоминал эти ночи со странным сожалением. Он вспоминал те ночи и утра, когда никто не беспокоился о нем и не заботился о нем. Не было никого, кто утром давал бы ему обезболивающие или прибирался за ним. Не было никого, кто бы поглаживал его по спине, когда его рвало, или шептал на ухо, что все в порядке, когда он плакал. А теперь был такой человек. Теперь у Гейба был Билл, который спал в соседней комнате, где должен был быть и Гейб. Гейб мог только представить разочарование в глазах Уильяма завтра утром, когда он бы помогал Гейбу забраться в кровать и убирал бы за ним. Он мог только представить себе позор и отвращение. Отделавшись от навязчивого желания, Гейб вылил открытую банку в раковину и поставил на столешницу. Утром, он собирался сказать Биллу, что хотел ее выпить. Он хотел сказать Биллу, что ему приснился кошмар, и они бы это решили вместе. Так что Гейб забрался в кровать и притянул Уильяма ближе к себе, целуя его в лоб и обдавая трезвым дыханием.

IX.

Прошло много часов с тех пор, как Спенсер попал в подвал, прежде чем Шейн наконец зашел в комнату. В его руке было ружье и пара наручников, и что мог сделать маленький Спенсер, если Вальдес приковал его наручниками к большому шкафу, наверняка полному всякого больного дерьма. Спенсер пытался игнорировать трясущиеся ноги и выглядеть сильнее, чем он был, пока Шейн застегивал наручники. — Пожалуйста, Шейн, Я н-никому не скажу! Я н-не скажу! Шейн весело усмехнулся. — Конечно не скажешь, Спенсер. В конце концов, разве не правду говорят, что мертвецы — лучшие хранители секретов? — Шейн, пож-жалуйста, — всхлипнул Спенсер, — Джон приедет. Дж-джон знает, что я здесь. — Спенсер, твои отношения с Джоном печально закончились. Ты не сказал ему, что ты здесь. И он не приедет тебя искать. Ему все равно, Спенсер, он не любит тебя. Слезы застилали глаза Спенсера, но он не позволил им упасть на виду у Шейна. Он посмотрел вниз, на ноги, и взмолился, чтобы они не отказали. Он не хотел больше показывать слабость. Спенсер так привык убегать от проблем или заставлять кого-то другого решать их, но ему это надоело. Он собирался выбраться отсюда, живым, и прихватить с собой Райана. — Мне жаль, что тебе придется видеть это, Спенсер, — продолжил Шейн, — я обычно провожу свои ритуалы наедине с жертвой, но тебе стоило следить за тем, в какую дверь ты свернул. Если подумать, я мог фотографировать этот шедевр, — он провел пальцем по скуле Спенсера и ухмыльнулся, когда Спенсер подпрыгнул. Потом он покинул комнату и вернулся только несколько минут спустя, держа в руках нож. Он был маленьким, и Спенсер мог поклясться, что видел, что он покрыт кровью. — Кто-то должен стать жертвой богам, — объяснил он Спенсеру, в страхе глядящему на то, как Шейн снимал кляп Райана. — Я искал очень и очень долго, но все они были лишь увертюрой, началом. Но сегодня я принесу им мою лучшую работу. А потом он начал бормотать на странном языке, срывая одежду с тела Райана.

X.

Вечерний воздух в Солт Лейк Сити обдувал Даллона, принося с собой влагу с озера около дома. Он стоял на крыльце снаружи дома, глядя на детей, играющих у качели. Они, конечно же, несколько раз за день поплакали из-за мамы, и даже Даллон всхлипывал в плечо Брендона из-за смерти Бризи, но они справлялись. Они справлялись, и они лечились. Он услышал, как дверь за его спиной отъезжает в сторону, и Брендон выходит на крыльцо, оборачивая руки вокруг Даллона сзади и наклоняясь на него. — Держишься? — Лучше, чем дети, думаю, — посетовал Даллон, глядя на Амели и Кнокса, которые потеряли легкость шагов. — Они будут в порядке. У них есть их отец. — Я не знаю, смогу ли я делать это в одиночку, — всхлипнул Даллон. — Я привык хоронить чьих-то любимых, но н-не своих. — Тебе не придется делать это в одиночку, — прошептал Брендон. — У тебя есть я. — Ты должен возвращаться, Брендон, — грустно усмехнулся Даллон, — тебе надо закончить колледж. Я не позволю тебе отказаться от будущего из-за меня. — Я не отказываюсь ни от чего! — жестко сказал Брендон, заставляя Даллона подпрыгнуть. — Меня достало, что люди говорят мне, что делать. Я всегда подчинялся требованиям и желаниям Райана, и эта глава моей жизни закончена, Даллон. Я так, блять, сильно забочусь о тебе, окей? Ты излечил меня, помог мне и заботился обо мне так, как никто не заботился. Та глаза закончена, и началась новая. Все, что я хочу, это ты. Даллон улыбнулся и развернулся в объятиях Брендона, наклоняясь для поцелуя. — Надо быть осторожными рядом с моими детьми. — Почему? — Не хочу показывать тот факт, что папочка обзавелся парнем сразу после того, как мамочка умерла. Брендон кивнул и усмехнулся в губ Даллона. — Ну так... у папочки есть парень? — А кем, ты думал, ты являешься, Брендон? Девчонкой по вызову? — Я самая верная девчонка по вызову, — сказал Брендон. — Я приехал в Юту к тому, кто меня вызывал. Даллон усмехнулся и провел руками по бокам Брендона, останавливаясь на его бедрах. — Ты красивый, Брендон, ты знал это? — щеки Брендона вспыхнули. — Ты прекрасный, Даллон, ты знал это? Даллон снова засмеялся и поцеловал Брендона в щеку. За его спиной вода в озере билась о камни и грохотала так, как Тихий океан никогда не рокотал. Крики и смех Амели и Кнокса эхом разносились по долине, в которой стоял дом. И даже цикады в камышах, казалось, стрекотали какую-то непонятную мелодию. Несмотря на все уговоры, Даллон бы никогда не отдал этот момент. И все его прошлое.

XI.

Должна была быть ночь, Вик был уверен в этом. Над их головами снова слышались шаги, и они понизили голоса до боязливого шепота о том, какая судьба их ждет. Келлин и Вик все еще сидели, свернувшись, под трубой, к которой был прикован Келлин. Они делали все возможное, чтобы не засыпать и убеждали себя в том, что это был не последний раз, когда они встретились. Но потом, без предупреждения, на первом этаже дома на Роллинс Стрит начались выстрелы. Слышались крики, визги, лай собак и стук тел об пол. Келлин нашел руку Вика в темноте и вцепился в нее так, будто это был конец света.