После Бала

      До того как попасть в замок графа фон Кролока, Магда не один год проработала служанкой у Шагала в трактире. И каких только гостей она не видела! Допившиеся до белой горячки среди них попадались тоже, поэтому безумный вид его сиятельства виконта, его широко распахнутые глаза и встрёпанные волосы, не хуже, чем у неё самой, не показался ей чем-то таким уж новым. Так что, пожелав ему доброй ночи, она вошла – осторожно, чтобы не задеть его ни подносом с ужином, ни, тем более, своим пышным бюстом. Герберт проводил её пристальным взглядом. Облегчение, которое он испытал – «Ах, как хорошо, что ты пришла!» – сменилось подозрительностью: «А зачем ты вообще сюда явилась?» Потому что Магда не оставила поднос за дверью, как обычно: стучась, она явно рассчитывала, что её впустят.       – Отец тебя послал? – спросил Герберт.       – Так он меня уже месяц сюда посылает, ваше сиятельство! – Магда звонко рассмеялась – совсем не так, как полагается служанке в благородном доме. И выглядела она тоже неподобающе: кажется, только что побывала на шабаше, где пользовалась бешеным успехом, а потом, если судить по состоянию её причёски, летела сквозь ураган. Ну или соскочила с сеновала, наспех отряхнув подол, если придерживаться менее потусторонней версии. Даже чёрное платье с передником не делало её строже: у него было ошеломляющее декольте! Иногда граф, остановив её в коридоре, забывал, что хотел сказать; и Магде приходилось окликать его: «Ваше сиятельство? Ау-у?»       – Знаю! – раздражённо отмахнулся Герберт. – Но ты же видела его сейчас, верно?       – А как же? – Магда пристроила поднос на столе, сдвинув ноты, и стала подбирать с пола упавшие вещи: ленты, колоду карт, щётку для волос. Сложила всё на тот же стол и обернулась к виконту: – Господин граф велел вам напомнить, что сегодня полнолуние.       – Ну да! – Герберт пренебрежительно фыркнул. – И метель.       – Ну так и что, что метель?       Услышав такие слова, Герберт переменился в лице так резко, словно у него вдруг начались колики.       – Магда, – начал он, – Магда, скажи, что он тебе сказал?       – Ой! – Магда схватила его за руку и усадила в кресло. – А то ведь упадёте, – пояснила она в ответ на удивлённый взгляд виконта. По рассказам, благородные барышни только и делали, что падали в обморок, и хоть виконт фон Кролок не был барышней – ну и что? Вынеся привычки из галантного XVIII столетия, красился и наряжался он не хуже, а уж чего стоила его влюблённость в Альфреда!.. Магда была в восторге от всей этой истории, и особенно – от самого виконта. Он был лучше всех мужчин, которых она когда-либо знала, и если Шагал осмеливался пошутить что-нибудь на его счёт, Магда хмурилась и отвешивала любовнику такую здоровенную затрещину, что на всю кухню звенело. Рука у неё ещё при службе в трактире была тяжёлая, так что теперь бывшему трактирщику доставалось и за новое, и за старое, и ещё авансом, хотя Магда была влюблена в него как кошка. Но с чего это она должна перед ним вертеться? Ещё чего не хватало!       – Ну, значит, так. – Она, подобрав юбки, уселась у ног виконта; тот посмотрел на неё сверху вниз. – Господин граф велел сменить простыни во всех комнатах, нагреть воды, вдвое больше, чем обычно, и прибраться в маленькой гостиной...       – В той, что без окон? – перебил Герберт. – Которая возле его спальни?       – Ну да! Я там и задержалась, – охотно пояснила Магда. – И посмотреть, сколько крови осталось, – этим Шагал занимается, чтоб без дела не слонялся, кобель старый! – Она снова засмеялась. – Вот и всё. Ну что вы, ваше сиятельство? – Она тронула руку Герберта, лежащую на подлокотнике, погладила кончики его пальцев. – Всё будет хорошо! Ну же, улыбнитесь!       Герберт искоса поглядел на неё – и вдруг оскалил клыки! Магда взвизгнула и шарахнулась от него, но потом расхохоталась, запрокинув голову.       – Ваше сиятельство! – повторяла она, смеясь. – Ой! Ваше сиятельство!       Герберт слабо улыбнулся.       – Веди себя тише, отец не любит шум, – сказал он. И, утратив к Магде всякий интерес, лениво потянулся к чашке с кровью.       Магда поднялась с пола. Взгляд её упал на колоду карт, лежавшую на столе, и она вдруг предложила:       – А хотите, я вам на картах поворожу, ваше сиятельство? Хотите?       – А умеешь?       – Умею! Бабка, покойница, научила. Она хорошо умела – и на картах, и на воске... К ней даже из других деревень ездили!       – Так она у тебя что, ведьма?       – Немножко ведьма, – Магда засмеялась, кокетничая. – Ну, так что?       Герберт отставил опустевшую чашку и облизнул губы.       – Ну попробуй, – улыбнулся он зловеще. – Только смотри: станешь врать – всё расскажу отцу!       – А он что?       – Что-нибудь придумает, – пообещал Герберт. – Он так давно никого не наказывал, что наверняка соскучился.       На мгновение Магда заколебалась. За то время, что она пробыла в замке, она так и не успела узнать графа с худшей стороны. Хозяин хороший, руки не распускает, голос тоже не повышает и не гоняет понапрасну никогда. Распоряжения отдаёт понятные – всё у него по полочкам. Настоящий благородный господин! И глаза у него – необыкновенные! Как в омут смотришь, аж сердце замирает.       А в тихом омуте, как известно...       – А мне-то чего бояться, ваше сиятельство? – спросила она. – Я ведь не совру.       – Ну смотри, – Виконт улыбнулся – ох, нехорошо улыбнулся! Будет ловить на слове, поняла Магда. Но ничего не поделаешь, сама вызвалась.       – Вы, конечно, про господина Альфреда спросить хотите? – Она взяла со стола давешнюю колоду. Та хорошо ей запомнилась, потому что Магда сама принесла её в эту комнату, как и лютню, и ноты, и всё, что лежало на туалетном столике, и свежие простыни... С первым поручением виконт послал её сразу, едва она, на следующий день после его ссоры с отцом, пришла убрать осколки разбитой вазы. Увидев его впервые, Магда готовилась к окрикам и капризам, но её ожидания не оправдались: Герберт её поблагодарил, через несколько дней даже подарил помаду (ему оттенок был ярковат), и не сердился на попытки с ним заговорить. Не то что его отец. Тот лишних слов не любил и одним только взглядом заставлял Магду замолчать. Или говорил ей:       – Хорошо. Иди.       И она уходила, в который раз удивляясь ему. Как же он так, всё в себе да в себе? Это же ведь как тяжело-то!       – Ему сейчас плохо, это я и так знаю, – отозвался Герберт. – Я не то спросить хочу.       – А что же? – удивилась Магда, но на всякий случай стала перебирать карты. В колоде их было пятьдесят две – на двадцать штук больше, чем нужно, – поэтому требовалось отобрать всю мелочь, до шестёрок включительно.       Герберт ответил не сразу. Повернувшись в сторону двери, он какое-то время смотрел, как горят свечи в высоком канделябре.       – Я хочу знать, – заговорил он наконец, – не напрасно ли я его жду. Он вернётся? Он действительно хочет сюда вернуться? Я на самом деле нужен ему? Или это просто чьё-то разыгравшееся воображение?       Освещение в спальне было обманчивым или же нет, но на мгновение в его глазах появился влажный блеск.       – То есть любит он вас или нет?       – Я этого не говорил! – воскликнул Герберт. – Ну, может быть... может быть. – Он в нерешительности сцепил пальцы. – Да. Хочу!       – Ну так посмотрим, – согласилась Магда. – Ничего, если я всё тут потесню?       Герберт отмахнулся:       – Делай что хочешь.       И подпёр ладонью подбородок.       – Ваше сиятельство, ну я же ещё даже вам ничего не сказала! – возмутилась Магда. – А вы уже хмуритесь. Разве так можно?       Она сложила ноты на подоконник, взяла пуфик у кровати и уселась с другой стороны стола. Потом привычно начала перемешивать карты.       – Сдвиньте, ваше сиятельство, – она протянула колоду Герберту. – Нет, левой рукой – от сердца.       – Оно всё равно почти не бьётся, – заметил виконт.       – Так и что же? – засмеялась Магда, продолжая размешивать карты. – Будто это так важно! Сдвиньте ещё разок.       Когда с перемешиванием было покончено, она разложила карты в четыре ряда по восемь штук, рубашкой вверх, и стала переворачивать их. Герберт следил за ней, покусывая губы. Он явно испытывал нетерпение. Наконец Магда перевернула все карты и уставилась на них. Её взор быстро скользил от одной карты к другой – казалось, она ищет какой-то узелок, ниточку, которая позволит ей распустить сложно сотканное полотно. Потом ткнула в короля червей.       – Вы, – сказала она и машинально облизнула губы. Провела пальцем по десятке треф и пиковой семёрке справа. – Как болеете из-за своей страсти. Видите? Совсем она вам не даёт покоя – с места согнала, мечетесь вы из-за неё... А вот господин Альфред, в ногах у вас.       Она указала на трефового валета.       – Почему именно он?       – Ну не дамой же ему ложиться! – Магда засмеялась. – Хотя вот она и дама рядом. Может, и ляжет, если попросите... Ну нет, ваше сиятельство, не сердитесь! Смотрите: вот десятка червей, рядом с десяткой треф. Это, мне бабка говорила, медовый месяц. И семёрка тут – он вам сам объяснится! Вот увидите. Но ему сейчас плохо, может, и из-за дамы, поэтому не сердитесь на него.       – Из-за этой...       – Ну да, из-за неё. Вот она, у вас в головах – вы между ними, получается. Но ей господин Альфред и не нужен: она про батюшку вашего думает. Только он её знать не желает. Что было – и то задвинул подальше. – Она указала на семёрку червей в самом углу расклада, за спиной у пикового короля. – Так это потому он и мрачный такой? – Она сама удивилась. – Смотрите, какой угол у него нехороший... Что тут ещё? Гостью важную ждите – а может, гостя; ваш дом, получается, вроде как и его дом тоже. А так с одной стороны у вас счастье дома, а с другой – и угроза, враг под крышей. Только не вижу, кто... но масти трефовой. Не может же господин Альфред быть вам врагом! И на господина профессора не подумаешь. Знаете, вот как гость ваш появится – через два месяца, самое позднее, – так и будет ясно. К замку-то он близко, но почему-то не торопится...       – Потому что в земле лежит, – фыркнул Герберт. – Раз уж этот дом и его тоже, то больше ему быть негде. Так это всё-таки мужчина?       – Для женщины власти слишком много, ваше сиятельство. Смотрите: девятка, десятка, да ещё туз! – поочерёдно указала она на каждую из бубновых карт, что окружали бубновую же даму – карту предсказанного гостя. – Нет, не женщина это. А дама – потому что... ну, потому что хоть и есть у него эта власть, но не такая, как у вашего отца. Распоряжаться он может, его послушают, – но не владеет ничем.       – А разве он не богатым должен быть? – улыбнулся виконт. – Бубны – это деньги, я знаю.       – Так не тут же, не при даме! Вот у вас – деньги: вам, может, долг вернут или что-нибудь подарят. А тут, у вашего гостя, это власть. Он вроде как, знаете... о! управляющий! Или полюбовница у кого в доме. Если мужчина её на улицу выгонит, то ничего ей не останется, но пока не выгнал, её будут слушаться, если он прикажет.       – Так, может, тогда и женщина?       – Да какая женщина? Никакая не женщина! – возмутилась Магда. – Не говорите мне. Мужчина, волосы светлые, не старый. Чем-то на вас похож. А раз дамой вышел, то хитрым может быть, как женщина. Или вздорным немножко.       – Вздорным? – Герберт оживился. – И на меня похож? И светлые волосы, ты сказала? Погоди-ка, я ведь знаю, о ком ты. И что, надолго он к нам собирается?       – Пожалуй, что да.       – Прекрасно! – воскликнул Герберт, радостно всплеснув руками. – Может, они с отцом помирятся или хоть поругаются по-настоящему, в конце концов? Двести лет друг с другом сквозь зубы разговаривают, как будто не поделили что-то.       – Замок? – предположила Магда.       – Нет, не замок! Замок по праву принадлежит отцу: он последний граф. И не спит в земле целый год, – пустился в объяснения Герберт. – И ещё... ладно, ты не поймёшь. В общем, это точно не замок. Ладно, сейчас не до этого. Так и ночь закончится!       – Принести вам свежие простыни?       – Да! И узнай, готова ли вода для ванны.       – Слушаюсь, ваше сиятельство.       – И не забудь нагреть полотенца!       – Как скажете, ваше сиятельство!       Магда забрала поднос и ушла. Оставшись один, Герберт обошёл стол и уселся на её место. Лица на картах всегда рисуют очень типичные; но – кто знает! – на какой-то момент ему показалось, что в лукавой улыбке дамы бубен промелькнуло что-то знакомое. А у трефового валета были очень буйные рыжевато-русые кудри, выбивавшиеся из-под берета с пером. А пиковый король казался особенно мрачным в окружении пиковых же карт, где единственным ярким пятном была семёрка червей.       Он что, правда влюбился в эту рыжую мерзавку? Бедный papa! Он такого не заслужил.       Герберт никогда не хотел, чтобы у него была мачеха, и неудивительно: он знал наверняка, что та будет его ненавидеть. Но сейчас – он был бы согласен на любую, лишь бы она дала долгожданное счастье его отцу. Правда, в раскладе не было ни одной свободной дамы: пиковая – Сара, червонная – Магда, рядом с бубновым валетом Шагалом (и гадать не надо было, что они это и есть), трефовая дама рядом с Альфредом если и существовала, скорее всего, давно умерла, и теперь преследовала его, как призрак. Магда этого тоже не сказала. А бубновая дама и не дама вовсе. Хотя Герберт подозревал у неё богатую биографию. Просто так из дома не выгоняют!       «Мой дражайший отец поступил по примеру своего дражайшего отца и вышвырнул младшего сына из дома, чтобы тот его не позорил. Вспомнил через пять лет, когда выяснилось, что старший неплоден... Знаешь, милый Герберт, он подыскал мне такую невесту, с таким приданым! Хотел, чтобы я подарил ему внука, наследника, а потом убирался на все четыре стороны, потому что мне он никогда ни гроша не оставит. Он, конечно, мудро поступил, и я мог бы жить безбедно ещё очень долго, но...»       «Что случилось?»       «Мы поссорились. Не думаю, что он действительно хотел меня убивать, но – если тебе проткнут кишки, ты уже не выживаешь. То есть, конечно, поживёшь ещё, помучаешься, а потом, если повезёт, к тебе явится пылкая итальянка, чтобы угоститься тобой как следует. И неважно, что ты её пра... в каком же колене? ну да неважно, – и она ни слова не понимает по-немецки. А потом она угостилась и моим отцом, и братом, и его женой, и заявила, что я – последний граф. Женщины – существа несносные...»       «Но ты ведь не граф».       «Нет. Графом, как и полагалось по завещанию, стал твой отец, когда достиг совершеннолетия. Прадед очень мудро всё устроил... Видишь, мой милый Герберт? Все фон Кролоки очень умные. Особенно если приходят плакать на нужную могилу. Ты лишил меня покоя – большое тебе спасибо. Хочешь отдохнуть там со мной?»       В могиле? Grand merci! Герберт всегда отказывался. Он не мог оставить отца. К тому же это, конечно, хорошо, когда ты испытываешь к кому-то родственную привязанность (потому что нет, ни один из них не распускал другому пояс на панталонах, и нет, впервые встретившись, они не провели очень увлекательные полчаса на кушетке в маленькой гостиной, пока граф был внизу, в бальном зале, среди прочей не-умершей родни – не было этого, вот и всё!), но это всё-таки не любовь. От безысходности, конечно, на что только не пустишься; но нельзя же настолько себя не уважать!       Нет уж, лучше потанцевать, улыбнуться друг другу и распрощаться на целый год перед рассветом...       А сколько осталось до рассвета? Герберт вскочил с места и бросился к туалетному столику. Где-то там должны были лежать карманные часы.       До рассвета оставалось шесть часов.       И Альфред правда вернётся до этого времени? Если, конечно, отец ждёт именно его? Неужели вернётся?       И что будет тогда? Что он скажет? И что ответить ему?       Эти вопросы не оставляли его, когда он закалывал волосы, когда Магда пришла, чтобы сказать ему, что ванна готова (в задумчивости виконт отослал её жестом, точь-в-точь отцовским), когда шёл в свои комнаты и когда, уже в ванной, неторопливо раздевался донага. Он не спешил. Взяв с полки стеклянный флакончик, он капнул в воду жасминовой эссенции, и волнующий аромат разлился по комнате.       Вот теперь можно и в ванну.       Вода, сначала показавшаяся почти горячей, приняла его в свои объятья с нежностью, словно истомившийся ожиданием любовник. Герберт закрыл глаза и расслабился, отдаваясь этому чувству. Он так соскучился по чужим прикосновениям! Но на что можно рассчитывать в такой глуши? На немытых мужиков, пропахших чесноком и самогоном?       Бррр! Герберт чуть не окунулся с головой, но вовремя уцепился за бортики ванны.       Интересно, а если бы Альфред пришёл чуть пораньше и застал бы его ещё в ванне, то согласился бы потереть ему спинку? А потом, может, его рука случайно бы соскользнула... ну или не случайно... Герберт поддался бы его любопытству.       Наверняка прежде всего Альфреду захотелось бы узнать, какова на ощупь его кожа. И Герберт дал бы ему убедиться, что она такая же мягкая и нежная, как в день обращения. Ему ведь навсегда останется неполных двадцать лет... И ещё – ах да! – тело у него очень чувствительное. Стоит только провести ладонью по груди, а потом спуститься к животу и ниже, как можно почувствовать... да... да... что такое? Ну да, у вампиров не бывает проблем с потенцией. А что, разве все эти учёные забыли об этом написать? Ну надо же! Ох, да где им было узнать: кто бы их пустил к себе в ванную?       Ах нет, Альфред, не уходи! Долг учёного – облегчить страдания больного! Ну что значит как это сделать? Просто возьмись поуверенее за нуждающийся в этом орган и помассируй... пальцами... да, ты быстро поймёшь... а как тебе больше нравится? Гладить головку большим пальцем, или вот так, тереть под ней, пока не станет горячо, или... ах, Альфред! Альфред!       До боли закусив губу, почти задыхаясь, Герберт откинулся на край ванны. Это было так возбуждающе – представлять Альфреда рядом с собой! Он развёл колени, чувствуя, как разум теряется в нахлынувшем на него облегчении. О да, думать об Альфреде было хорошо...       Он тихо засмеялся.       Ничего! Он ещё сумеет разжечь в Альфреде небывалое любопытство. Неважно, как именно это произойдёт, но он ещё заставит его забыть обо всём, что случилось. Даже о том, что другая обратила его.       – Ваше сиятельство!       – Магда? – Герберт дёрнулся и открыл глаза. – Кто разрешил тебе так врываться?! Сейчас же уйди!       – Ваше сиятельство, подождите! – Магда выглядела запыхавшейся. Она что, бежала через весь замок? – Там господин Альфред!       – Где?! – Герберт чуть не вскочил на ноги; но вовремя вспомнил, что не одет. Демонстрация себя во всей красе какой-то там служанке в его планы не входила. – Где ты его видела? – спросил он уже спокойнее.       Магда перевела дух.       – Значит, возвращаюсь я на кухню, ваше сиятельство, – начала она, – и тут вдруг слышу голос вашего отца со стороны парадной лестницы... Ну, мне стало любопытно. Выглядываю, а там – господин Альфред! И господин граф говорит ему что-то. Слов я толком не разобрала, но, вроде, он сказал, что господину Альфреду переодеться надо с дороги. И повёл его к себе! Тут господин Альфред, наверное, меня услышал, потому что прямо ко мне обернулся – ой, вы бы его видели, ваше сиятельство! Сам на себя не похож! Он ведь такой румяный был, хорошенький, улыбался, а сейчас – не узнаешь! Как собачонка побитая... Я хотела ему сказать, что вы его ждёте, но господин граф меня заметил и говорит: иди к себе. И посмотрел так... ой, до сих пор жутко. Ну, я и к вам. Что делать-то, ваше сиятельство?       Герберт мрачнел с каждой секундой. Услышав вопрос, он усмехнулся.       – Ничего не делай, – сказал он. – Раз пришёл к моему отцу – пусть у него и остаётся! Приготовь мне ночную сорочку и халат, голубой, найдёшь их на полке.       – Но ведь...       – Слышать ничего не хочу! – отрезал Герберт. – Я возвращаюсь в гостевую спальню и ложусь спать. Ты сменила там простыни?       – Но господин Альфред...       – Ничего не слышу!       Магда вздохнула.       – Да, ваше сиятельство, – сдалась она. – Сменила.       – Хорошо. Иди, Магда.       Служанка сделала книксен и ушла, а Герберт остался лежать в ванне, пока вода ещё не совсем остыла. Он очень, очень злился. Если бы злостью можно было кипятить воду, он бы уже сварился в ней.       Посмел явиться в замок и даже не вспомнить о нём? Ну держись, Альфред! И ты, papa! Если с ним хоть что-нибудь случится, твой сын будет делить гроб с твоим же создателем! Просто потому что тот никогда бы так с ним не поступил!       Виконт закусил костяшки пальцев – и что есть силы ударил ладонью по воде, так, что пена и брызги полетели во все стороны. Он злился, злился, злился!       Потом успокоился. И на его губах снова появилась недобрая усмешка.       Ну держись, chéri!