Несчастным быть куда легче, чем быть счастливым, а я не люблю, слышишь, не люблю людей, которые ищут лёгких путей. Не выношу нытиков! Будь счастливым, чёрт подери! Делай что-нибудь, чтобы быть счастливым. Анна Гавальда «35 кило надежды»
Не помню, чтобы чувствовала нечто подобное в прошлый раз. Я будто прошла сквозь дохрена сцен из чьих-то жизней, спрессованных в короткую линию, отдающую прохладой. Разглядеть картинки не получилось, но впечатление осталось неоднозначное. Другие миры? Неисполнимое будущее? Ай, тьфу на них. Я открыла глаза и на какой-то краткий миг почувствовала невыносимое разочарование. Впрочем, это тут же исчезло, подавляемое внезапной резью в животе. Твою ж… Не успев оглядеться, я вывалилась из ванной и, вяло что-то вякнув, грохнулась на пол. Блять. Вот вечно какая-то хрень. Приняв более достойную позу, я кинулась изучать собственный живот. Руки дрожали. Ой, до чего же знакомая дрожь… Я тупо уставилась на собственные ладони. Не может быть. Закатав рукав кофты, я засверлила взглядом отпечаток ладони Люцифера на предплечье, а потом вывернула руки и коснулась рубцов на спине. Они, кажется, пропадать не собирались. Тем не менее, я отчётливо ощущала, как в голове с грохотом исчезает куча знаний. В мозгу будто одна за другой захлопывались двери, за которыми находились языки, внедрённые мне Кастиэлем в самом начале моего путешествия. Сначала пропали древние языки, потом языки стран, о которых я даже не слышала. Через пять минут шоковых посиделок на полу в голове осталось всего пять языков: русский, английский, немецкий, французский и японский. Но я чувствовала, что скоро и они канут в лету, сохранив только то, что я знала до появления в сверхъестественном мире. Подорвавшись и ничего кругом не замечая, я припустила на кухню, открыла холодильник, схватила первое, на чём был вырисован аппетитный ананас и принялась поглощать находку, оказавшуюся соком. Сок явно просрочен; кислота была настолько сильной, что я чуть не подавилась и поспешно отправила бутылку в мусорку. Оглянувшись и мимоходом отметив, насколько кухня запущена, я напоролась на шоколад, который выглядел более-менее прилично, и чуть ли не целиком запихала его в рот. Так-то лучше. А теперь давайте вместе очешуеем от того, что мой диабет вернулся. Щастье-то какое, блять! Давно не виделись! Проходи, садись, рассказывай, как ты тут жил без меня, сука! Я снова принялась утрамбовывать сомнения на дно души. Решение принято. Все с этим согласились, и вернувшийся диабет, отравляющий мне всю жизнь, ничего не изменит. Жила с ним пятнадцать лет как-то, значит, привыкну опять. В доме было тихо. Наверное, никого нет. Отлично, значит, устроим сюрприз. Остаётся надеяться, что родители на радостях не свалили в другой город; кто знает, как реагировать на исчезновение такой занозы, как я. Я аккуратно прошла в свою комнату и раскрыла рот. Всё осталось таким же, каким было, когда я в последний раз заходила сюда несколько месяцев назад. Ни следа пыли, грязи или чего-то ещё — будто я и не исчезала никуда, а просто вышла за продуктами. Только моё отношение изменилось: я ступила в комнату так, будто пришла в музей. На стене до сих пор висел мой неудачный эксперимент, тапки с черепами на супер клее, прямо под бесчисленными плакатами по «Сверхъестественному». Я немного зависла на лицах Дина и Сэма — казалось, они улыбались мне. Диван-кровать, которую я принципиально не убирала лет с пятнадцати, стояла, как и всегда разобранная, а вот постельное бельё с теми же мишками, восславляющими Сатану, аккуратно постелено, но будто утратило яркий цвет. Я вздрогнула; уже успела забыть, что картонный Дин в полный рост всегда охранял моё окно. Заляпанный мольберт с моей последней картиной, «творческий беспорядок», по-другому «клоака» на столе, книжный шкаф, заставленный наполовину книгами по актёрскому мастерству, наполовину рассказами по Доктору Кто и Сверхъестественному на английском, которые я так и не взялась переводить. Абсолютно всё было как прежде. Я подошла к столу и повесила на шею кулон Дина, который не снимала уже лет восемь. Потом глянула на нож Руби, сделанный под заказ и Клинок Каина, слепленный из специальной глины. Появилось желание взять оба оружия и исполосовать ими стены с плакатами. Каждый взгляд Сэма с картинок будто был обращён именно ко мне. Это нервировало. — Харош пялиться на меня, я тебе не экспонат в музее! — сообщила я плакату с Сэмом из пятого сезона. Плакат сохранил молчание. Ну, вот и хорошо. Из соседней комнаты послышался стук, и я по привычке, выработанной где-то после пятого шуршащего куста в параллельном мире, схватила нож Руби и вскинула его над головой. Я думала, тут никого нет. Осознание, что я в мире, где нет монстров, пришло только тогда, когда я уже стояла на пороге столовой, откуда слышался шум. — Пап?.. В человеке, полулежащем в кресле, едва можно было разглядеть моего папу. Только сейчас я заметила, как в квартире тянет холодом — наверное, из-за открытой входной двери. По всему полу разбросаны бутылки из-под алкоголя, пакетики быстрой еды, какие-то фантики… Я ошарашенно опустила нож, стараясь не вдыхать режущий глаза ядрёный запах перегара. — Оп-пачки! — воскликнул папа, поднимая на меня пьяный взгляд. — Кто пришёл! Я никак не отреагировала, и он попытался подняться, тут же, впрочем, и упав. Я машинально бросилась помочь, но он только яростно отмахнулся и откинулся головой на стопку сложенных друг на друга коробок от пиццы. Его вечная трёхдневная щетина превратилась в чёрную косматую бороду. — Не прошло и десяти лет… — пробормотал мужчина и отстранённо пошарил рукой рядом с собой, ища бутылку. — Ну что, дочь, рассказывай, с кем шлялась, как могла даже не предупредить своих стариков, что уходишь на два года? А? Чё молчишь? Нечего сказать, да? Мы думали, ты погибла! — Два года? — просипела я. Появилось желание схватить последнюю наполненную алкоголем бутылку и выпить целиком. Ноги стали ватными, и я опять грохнулась на пол. — Я не… Я думала… — Чё думала? Смотрю, ты цела и… Ик, невредима, — папа оглядел меня с ног до головы и задержался на отпечатке ладони Люцифера на моей руке. — О. Ну, во всяком случае, цела. Что это? — Люцифер оставил… — не подумав, обронила я. — А, ну ясно, — мужчина явно рассердился. — Твоё помешательство на сериале, как я мог забыть! Сделала себе шрамирование, что ли? А татуировки на всё тело? Не? Интересно, почему! Я опустила лицо в ладони. В голове не было ни одной связной мысли, и я не сразу заметила, как скрипнула дверь комнаты. Я вскочила, замахнулась ножом и обернулась, готовая обороняться. — Тихо-тихо! Лена?.. Я, наверное, одну полную минуту стояла с поднятым оружием и пыталась понять, кого вижу. Незваным гостем оказался Андрей — парень из соседней квартиры, кинутый мной года два назад. Или, получается, четыре… Я ахнула, выронила нож и вылупила глаза, ткнув пальцем в сторону соседа. — Ты что тут делаешь? — Я? — Андрей нахмурился и переступил с ноги на ногу. — Я помогаю… твоему отцу иногда. А… Как ты… Где ты была? — Сделала себе шрамирование, гулящая проныра! — рявкнул отец и взмахнул кулаком. — Срать она хотела на всех нас! Я вздрогнула. — Ты прости его, — избегая моего взгляда, произнёс Андрей. — Когда ты исчезла, всё покатилось в тартарары, — парень отнял у папы очередную бутылку и попытался расчистить хлам, валяющийся на полу. — Ирина Александровна с ума сходила и… Попала в больницу. — Что?! — Я… Когда я говорил «с ума сходила», я имел в виду… Серьёзно. Ты же знаешь, как у неё с нервами. Не выдержала. Искала тебя повсюду, а потом замкнулась в себе. Хотела покончить с собой, её спасли и заперли в психушке. Теперь она не узнаёт никого и не разговаривает, — я слышала жёсткий укор в его голосе. Дикая дрожь охватила всё тело, и я отвернулась. — Твой папа хоть и кажется равнодушным, тоже вскоре не выдержал. Потерял всё — работу, жену, дочь, и спился. Что это? Что у тебя на спине? Я дёрнулась в сторону, не давая Андрею прикоснуться к рубцам. Они всё ещё болели, и мне вдруг показалось, что шрамы тянут меня обратно к порталу. Похоже, бредятина в моей жизни достигла своего апогея. Я просто не знаю, что делать. — Так ты не просто сбежала? Я резко развернулась и зло уставилась в глаза соседу. Они все думают, что я сбежала? Что я просто могла оставить родителей, не сказав ничего? Какого же они обо мне мнения?! Возможно, Андрей что-то увидел в моих глазах, потому что опустил взгляд и сделался очень виноватым. — Ты изменилась, — пробормотал он. Не только, наверное, в глазах; вряд ли после смерти можно вернуться к здоровому румянцу так быстро — чёрные вены хоть и очистились быстро, всё ещё были видны, лицо осунувшееся, бледное, почти сероватое, синякам под глазами я, даже совсем мельком взглянув в зеркало, поставила бы одиннадцать из десяти. — Прости меня. Я просто не знал, что думать. В какой-то мере надеялся, что ты сбежала, потому что по-другому ты была бы мёртвой. Что случилось? — Если расскажу, ты подумаешь, что я спятила, — огрызнулась я. — Я и так думаю, что ты поехавшая, — улыбнулся Андрей. Похожее чувство появлялось у меня тогда, когда вдохновение на фанфики внезапно испарялось. А писать без вдохновения — штука паршивая, свой собственный текст кажется надоевшим и унылым, это могут почувствовать и читатели. Сейчас я ощущала почти то же самое: проезжая знакомые с детства улицы, глядя на скверы, где я когда-то веселилась, я не ощущала ничего, кроме равнодушия и скуки. Вообще, ехать в машине, покрытой таким налётом грязи, что аж стыдно, было само по себе не особо прикольным, но ни посещать мойку, ни самой чистить папину машину, не было ни времени, ни желания. А вот мой топографический кретинизм никуда не делся, поэтому уже через несколько километров пришлось остановиться спросить дорогу. Я едва подавила желание лихо усвистеть от полицейских, что с Дином и Сэмом мы делали чуть ли не через день, а потом вспомнила, что я теперь мирный людь. С этим утверждением мог бы поспорить меч Люцифера, так и оттягивающий пояс, но логики мне всё так же никто не отсыпал. Наверное, я надеялась, что если мама меня увидит, всё встанет на свои места. Я не могла поверить Андрею, не хотела слушать пьяные бредни папы, поэтому просто забрала ключи от машины и поехала в психиатрическую больницу, находившуюся где-то там, где мой мозг вообще не ориентировался. Впрочем, мой мозг мог не ориентироваться в собственном районе, так что остановки через каждый километр оправданы. — Гиллерт Ирина Александровна, — спросила я на стойке, вспоминая персонал мотелей в Америке. Несмотря на обшарпанность тех помещений, было довольно чисто. Чаще всего. Здесь же всё было настолько грязно и уныло, что я задумалась над собственной койкой, куда меня пророчили несколько лет подряд. А однажды чуть не сгрузили. Но это я сама виновата — мы с Сашей припёрлись к психиатру и принялись на полном серьёзе доказывать, что наш кактус разговаривает и имеет имя «Геннадий». Даже принесли Геннадия к врачу, чтоб сам убедился. После неудачной попытки медсестёр наградить нас совместной с нашим колючим другом палатой, мы, гогоча, сбежали через большое окно в туалете, оставив Гешу на радость дяди-психиатра. Честно на радость — кто ж их знал, что в горшке кактуса спрятан маленький динамик… Но атмосфера тут так и давила на голову. — Есть, — скучающим голосом отозвалась женщина и зашелестела бумагами. — А вы?.. — Елена… Гиллерт, — запнулась я и спешно пустила руку в карман. — Её дочь. Женщина смерила меня пристальным взглядом и взяла протянутый паспорт, а я застыла, почему-то ощущая себя обманщицей. — Проходите, — наконец разрешили мне, возвращая документы. — Тринадцатая палата. Кто б, бля, сомневался. Я сунула российский паспорт в сумку и поспешила по лестнице вверх — нумерация тут тоже шла в разрез с законами нормальных больниц и поликлиник. Я б удивилась, если бы мама попала в палату, не связанную с каким-нибудь «дьявольским числом», не везти с «чертовщиной» ей стало сразу после того, как я первый раз нарядилась в кофту с черепами. Где-то лет в семь. Открывала дверь тринадцатой палаты я в довольно приподнятом настроении, ведь была почти на сто процентов уверена, что едва мама меня увидит, всё придёт в норму. Это ж я! Сколько б я ни куролесила, мама всегда довольно быстро меня прощала и говорила, как любит. Ссоры, в процессе которых шли настолько веские аргументы, что соседи снизу яростно стучались в потолок, а потом начинали бросать в него вещи, быстро забывались. Впрочем, соседи снизу возникали только тогда, когда к парню, там живущему, приезжали родители. В остальных случаях он пользовался моим примером — просто лез по трубе в мою комнату и кидался в меня подушками до тех пор, пока я не успокаивалась. А потом с чувством выполненного долга и уверенностью в том, что его потолок не обрушится, уползал обратно на четвёртый этаж. Первым, что я увидела в палате, был включённый телевизор. К моему удивлению, на нём шло «Сверхъестественное», причём те серии, которые я, если можно так выразиться, только что покинула. Сэм и Дин сидели на капоте Импалы, но я не стала вслушиваться в их разговор — сейчас было непривычно и неприятно слышать русскую озвучку, даже любимый Лостфильм. Я настолько привыкла к их настоящим голосам… — Мам! — воскликнула я, опустив взгляд на кресло, стоящее напротив экрана. — Это мы, кошки пришли! Мам! Но едва я бухнулась перед ней, схватив женщину за руки, я поняла, что ничего не выйдет. Она смотрела на экран, хотя, скорее, сквозь него. Лицо её расслабленное и безмятежное, на губах играет бессмысленная полуулыбка, голова слегка склонена влево. — Мам? Она не видит меня. Не знаю, видит ли она вообще что-нибудь, кроме своего внутреннего мира. Должно быть, это очень хороший мир, потому что она явно рада. Но она не здесь, и, возможно, уже давно. В груди зашевелилось настолько противное чувство вины, что меня чуть не стошнило. Последние дни вполне можно обвести чёрным в календаре — смерть, боль родных в том мире, перевёрнутый этот. Что вообще осталось? Осталось ли что-нибудь? Лицо болело, и я попыталась расплакаться — не получилось. Если того требовала от меня сцена, я могла выдавить крокодильи слёзы, но реальная боль будто мёрзла внутри, пожирая плач. Я не умею плакать. — Я хотела тебе кое-что показать, — сообщила я маме. Заприметив компьютер в дальней части палаты, я быстро открыла его, присоединила к телевизору и к своему телефону. Скопировав последние файлы, я перебросила их в папку и вывела на экран, поставив на повтор. Картинок и видео много, с первого раза не понять. На экране появилась я в обнимку с Сэмом. Младший Винчестер не хотел фоткаться, но против кого он, собственно, вознамерился бороться? — Если ты думаешь, что это фотошоп, то это не фотошоп, — улыбнулась я. — Я действительно попала в их мир. И там время идёт по-другому, знаешь? Я думала, что отсутствовала несколько месяцев, а, оказывается, тут прошло два года, — я запнулась. — Прости меня. Прости, что не смогла уберечь тебя. Прости, что не успела сказать, как сильно тебя люблю. Ты же знаешь, насколько эта тема для меня сложна. После смерти бабушки и дедушки я боялась именно этого. И вот теперь опять опоздала. Повисла тишина, и я вцепилась пальцами в свой ожог. Это помогало оставаться сильной. — О, смотри! — воскликнула я, дёргая маму за руку. — Я это видео снимала, когда мы пришли с охоты. Я настолько крута, что в меня влюбился Сэм Винчестер, прикинь? — голос опять сорвался, и я откашлялась. — Я знаю, что ты скажешь. И нет, я не отвечала взаимностью. Да-да, знаю, что в старости я буду сидеть с кучей кошек. Не будем об этом. Я свела Дина и Каса. И подружилась с Сатаной. И Габриэлем. Я долго рассказывала маме всё, что со мной происходило. Показывала видео, фотографии. Поведала об избавлении от диабета, о крыльях, о шрамах, которые сейчас покрывают мое тело — отпечаток ладони на руке, рубцы на спине, белый шрам от первого плена у демонов, ещё один на правой руке после защиты Люцифера. Я думала над тем, чтобы показать ключи от Импалы, как наткнулась на клочок бумаги. Это было послание Дина. Я задумчиво посмотрела на листок, а потом перевела взгляд на расслабленное лицо мамы. Что мне теперь делать с запиской от Дина Винчестера? Выкинуть? Сжечь? Я же обещала не читать. Письмо предназначалось моей маме. Но теперь моей мамы тут нет. От мамы осталась только я. Я решительно расправила листок, улыбаясь, когда на разворотах встречалось что-то типа «Убери отсюда свой нос, Елена!», «Я знаю, что ты смотришь», «А я смотрю на тебя с экрана, сгинь!», «Я, блять, предупреждаю тебя», «После смерти ты попадёшь в котёл, в котором варили меня. Тебе не понравится», «Вали отсюдова!!!». Здравствуйте, Ира! Ваше имя я узнал от Сэма, ибо этот мелкий проныра, кажется, уже знает всё о вашей дочери. Пишет вам Дин Винчестер, и это не шутка. Думаю, Елена постарается вас убедить, что она не совсем сбрендила. Хотя я уверен, что вы знаете, что она сбрендила. В конце концов, именно она подружилась с Дьяволом, записалась в бэст-френды к Архангелу-задире, летала по небу на крыльях, влюбила в себя моего младшего братца и заставила меня понять то, что я бы, наверное, никогда не понял бы сам. Собственно, поэтому я пишу вам, и именно поэтому не хочу, чтобы Елена это читала — задерёт нос выше облаков ведь. Я просто хотел сказать вам спасибо за неё. Знаю, что она ужасная заноза в заднице, чудовище и вообще раздражает на каждом шагу, но благодаря ей многое изменилось. А её воспитывали вы. Так что — спасибо. Она смелая. Добрая. Самоотверженная. Не хотелось бы вас беспокоить, но я всё же скажу, потому что никогда не сообщу это кому-то в глаза: она ценой своей жизни спасла целую тучу народа. И я горжусь ей. Серьёзно. Она умеет втираться в доверие и заставлять человека принимать её, как принимают наркотик. Я отношусь к ней, как к сестре, и желаю счастья. И я действительно буду скучать по ней. И, да, я знаю, что вы тоже смотрели с ней сериал про нас. Так что, надеюсь, вы понимаете, как мне тяжело говорить такие слова. Поэтому очень прошу — если Елена ещё не сунула нос в это письмо, то не показываете ей. А хотя…Carry On Wayward Daughter
5 января 2016 г. в 03:16