В одном шаге от счастья

— Ты что, чёрт возьми, делаешь? — Прототип… Ходунков по стенкам… — хрюкнула я и с фееричным грохотом свалилась на пол. — Хоть подушку б подстелила, — со вселенской печалью вздохнула мама и на пробу дёрнула меня за шкирку. Эффекта не последовало. — И чего ты добилась, дочь моя? — Я добьюсь гениальных успехов! — Пока ты добилась только того, что твои тапки намертво приклеились к стене. Это что, клей-момент? — Да! — парировала я. — Попробуй сама взобраться на крепость с каким-нибудь «БФ»! Тебе что-то не нравится? — Если тебя устраивает, что тапки с черепом теперь будут украшать стены вместо многочисленных плакатов, то пожалуйста, — махнула рукой родительница и ногтем подковырнула плёнку клея, засохшими каплями разбрызганного чуть ли не на полстены. Ничего, я уже давно намеревалась привнести в свой бомжатник нотку современного декора. — Когда будем подавать документы обратно в детсад? — с искренним любопытством поинтересовалась женщина, направляясь в гостиную. — Имею полное право на нелегальное использование чапалок! — крякнула я, потирая мягкое место, с запозданием осознавшее, что мы чебурахнулись им о паркет. — И да, будь готова к гей-поцелуям в следующей серии. Дин и Кас переспят! — Фу. — Ты что, гомофо-обка? — заорала я вслед исчезающей на горизонте маме и получила хороший заряд сквозняка в лицо от с треском захлопнувшейся двери. Ей явно мало тараканьих бегов по квартире в радужных флагах, но мы своего добьёмся. Ухмыльнувшись Дженсену Эклзу, грозно сверлившему меня взглядом с плаката на стене, я посмотрела на творение рук своих. Ладно, положим, намазав тапки клеем, я бы и не прошлась по стене. Но хоть постоять на ней я смогла бы… Вывод тут только один — надо было намазывать клеем обувь с задником, а не тапки, из которых вывалиться, как нефиг делать. Я попыталась отодрать неудачный эксперимент от стены, но не тут-то было. — Ладно, упрямое ты создание, даю тебе день на то, чтобы само отпало — потом приду с электропилой, — погрозив на прощание тапкам пальцем, я отошла на безопасное расстояние и с разбегу врезалась в стену, с силой вцепившись в обувь обеими руками. Наверное минуту я висела на стене, упёршись ногами в поверхность. Ноготь на пальце треснул, и я снова свалилась на паркет, бессвязно ругаясь. — Это было последнее предупреждение! — сообщила я, глядя в потолок. Но… В мозгу что-то булькнуло — на стене-то я таки постояла! Успех! Победно вскинув в воздух кулак, я повернула голову, собираясь через дверь осчастливить маман сообщением о том, что её дочь — придурок, но нос внезапно закололо, и я оглушительно чихнула. Вверх подлетело нечто знакомое, и я, приподнявшись, поймала на ладонь небольшое чёрное пёрышко. Оно было симметрично идеальное и пахло свежестью. Как и другие. Сейчас час дня, и за всё время после будильника я нашла уже с пару десятков подобных перьев. Обнаруживались они в самых разнообразных местах — от туалета до комнатки с обувью, но все в пределах квартиры. Решив, что перья являются идеальной причиной для подозрения на наличие потусторонних сил, я воодушевлённо подскочила и высунулась за дверь. — Мам? Ладно, мне просто скучно. Искать потустороннее я обломилась в двадцать, наткнувшись на пруф фейка видео, которое считала самым странным из всех, что смотрела на ютьюбе вместо подготовки к сессии. Я выползла из комнаты и навалилась на маму, вцепившись зубами в её плечо. — Какой сезон смотришь? — Седьмой, — не верю, что мои кусь настолько болезненны, но мама запищала, и пришлось отложить свою любовь до лучших времён. Женщина демонстративно вытерла несуществующие слюни с кофты и вновь принялась за апельсиновый сок, возвращаясь к телевизору. — По сотому кругу? — закатила глаза я, отнимая стакан и выпивая всё за раз под недовольный взгляд. — В прошлом месяце, вроде, его же и смотрела, — не то, чтобы я не смотрела «Сверхъестественное» в режиме, подозрительно напоминающем День Сурка. — Да на Пятнице всё по кругу вертят. Тут, вроде, хоть озвучка адекватная. Мне хватило пары секунд, чтобы определить гениев современных голосов. — Лостфильм, — я растеклась по ручке маминого кресла. — Обожаю, как Кроули говорит «Абзац», когда Кас в его трейлере появляется. Ты когда десятый сезон посмотришь? — Когда ты мне его покажешь, — проворчала мама. Как вы могли заметить, моя мама — всем мамам мама. Любит «Сверхъестественное», обожает «Доктора Кто», с удовольствием смотрит со мной кинопроизводство Марвел и выделяет деньжата на облизанную мной со всех сторон реплику ножа Руби. Люлей за пропинку балды я всё равно получаю, но это дело десятое. Я рассеянно окинула взглядом старые коричневые занавески с узорами времён Ленина, ковёр, по которому ещё молодой Брежнев хаживал, угловой диван и кошку, посапывающую в ногах у мамы. Из окна пробивались жиденькие лучи осеннего солнца, которым первого сентября я злорадно улыбалась, глядя на студентов и школьников, спешащих на учёбу; сейчас же вялое светило только в тоску вгоняло — всё вокруг было неестественно заторможенным и бесцветным. Воздух казался застоявшимся, и я честно попыталась открыть окно, механизм которого вот уже двадцать пять лет понять не могу. Да ну к чёрту. Я вяло провела пальцами по подоконнику, стряхивая на пол новое чёрное перо. — Ты не в курсе, откуда по всей квартире перья взялись? — М? — мама сонно взглянула на меня, почёсывая кошку за ухом. — Я не видела. Может, Фрося подушку подрала? — Эти перья угольно-чёрные и твёрдые, а в подушках обычно белые и серые, нет? Я б посчитала заторможенность этого дня подозрительным, если бы не знала, насколько родители устали от… Хм, меня? Я абсолютно непутёвая дочь — мои достижения закончились вместе с окончанием хорошего института; в пылу ссоры мама часто недоумевала, как я вообще сумела туда поступить, но сейчас я не делаю абсолютно ничего — работу не ищу, обещание выучить английский и попробовать себя заграницей не выполняю, болтаюсь у родителей на шее и страдаю хернёй. Даже отношения не завожу, из-за чего мама боится, что я одинока. Зато курю и пропадаю ночами, забыв дома инсулин. Насколько мать золотая, настолько я говнецо, ничего не меняется. А ещё я вечно весёлый экстраверт Дестиэлевец с дохренищем прозвищ. Друзья и знакомые называют меня по-разному в зависимости от ситуаций: сделала сальто, чуть не расшибив голову об стену — Дэдпул; родилась с фамилией Гиллерт — заведомо Еленка Гилберт, и хоть в окно обидчика гулять отправляй; по умолчанию — Бродяга. Для мамы я — забывшая вырасти девочка, что, по идее, должно было быть оскорблением в ссоре, кабы моя неуместная поэтичность не приняла б подобное заявление на заметку и не вывело в тренды позывных. Быть поэтичной — не моё, сразу начинаю походить на перегруженный планшет. — Я найду работу, обещаю, — от души сообщила я, сжав мамину шею в удушающих объятиях. — Скоро английский доучу и пойду покорять Голливуд, — громко сказано, моя линия загрузки языка и до пятидесяти процентов не дотягивает. Натягивая толстовку и повторяя про себя зазубренный текст, я яростно чесала покрасневший нос — жопой чую, где-то тут очередное чёрное перо валяется. Я ввалилась домой ближе к двенадцати ночи: весь день провела в больнице, не считая двух кастингов. Окей, с безалаберностью я, возможно, чуть преувеличила; просто запись на бесконечные кастинги в не менее бесконечное русское дерьмо, именуемое сериалами, работой называть можно только с ну очень большой натяжкой. В старых и известных актёрских ВУЗах подобное вообще считалось кощунством, но выходов просто не наблюдается — или зарабатывай деньги, прорываясь в более-менее оплачиваемое кино, или соси палец, глядя на основные составы театральных постановок и сомнительные фильмы с более подходящими актрисами (а чаще актёрами) в главных ролях. Я честно старалась. И, надеюсь, скоро дела пойдут вверх — кажется, режиссёру я приглянулась, а чем больше опыта, тем больше шансов. Надо учить английский и сваливать куда подальше. Вон, Ходченковой удалось.       А в детском хосписе меня любили. Сегодня я принесла им гигантский мешок, из которого полетели золотые и серебряные гелиевые шарики, на которые я угрохала все карманные. Внутри были лампочки, и дети смеялись, пытаясь поймать шарики и посмотреть на огоньки, а я была счастлива. Позже я собрала всех вокруг себя и развлекала писклявым от гелия голосом, рассказывая смешные истории из жизни и сериалов. Сегодня — день смеха. Как ни странно, дети любили и «дни грусти» чуть ли не больше, чем весёлые. Они всегда слушали, не прерывая, и не важно, что я рассказывала — о том, как угнала папину машину и загремела в обезьянник, или истории с фронта Второй Мировой. — Мам? Дома было тихо. Слишком тихо для вечно засиживающихся чуть ли не до утра родителей, с блеском оправдывающих репутацию сов. Я скинула ботинки и, зачем-то пригнувшись, на цыпочках пробежала коридор до родительской комнаты. Света не было — я аккуратно приоткрыла скрипучую дверь и облегчённо выдохнула; мама и папа спали в обнимку, уткнувшись друг в друга. Это было немного странно, и я грустно улыбнулась — мама всегда слишком сильно любит, а папа не умеет показывать своих эмоций. Никогда раньше я не замечала их в такой… нежной позе. Я закрыла дверь и, споткнувшись о кошку, юркнула в ванную, где принялась остервенело тереть слегка отёкшее лицо. Последние несколько часов я провела у кровати семилетнего Егора. Рак съел его изнутри, от мальчика почти ничего не осталось, и я просто боялась от него отойти. Я знала этого маленького Человека ещё до института — в первый раз Егора привели в больницу, когда ему исполнилось два года. Пять лет он боролся с болезнью, пока не оказался здесь, в хосписе, который после окончания универа я посещала чаще, чем обычную больницу. Весь вечер я почти не замолкала, беспрерывно шутила и смеялась, заставляя смеяться и его. Я опёрлась о край раковины, задумчиво уставившись на своё отражение. Путь из хосписа до дома оказался полосой препятствий, и теперь из зеркала на меня смотрело бледное подобие средней красоты девушки с вороньим гнездом на голове и растёкшейся тушью. Врачи сказали, что Егор не дотянет до утра, а я благородный мазохист. Сколько я там не плакала, года три? Глаза покраснели, но ни единая слеза так и не скатилась по щеке. Я просто не могу. И не буду. Ебись этот мир конём. Я яростно сбросила кофту, скинула рваные джинсы, сменив их пижамными шортами и, прихватив пачку сигарет с телефоном, забралась в ванну и включила горячую воду, ожидая, когда пойдёт пар. Подруга говорила, что если пускать дым в пар от горячей воды, запах будет чувствоваться меньше. Сегодня у нас ночь экспериментов, и мне начхать. Повернувшись, я осторожно сгребла на ладонь все перья, которые собрала за день и подула, наблюдая, как они разлетаются в разные стороны и опадают так медленно и вяло… Как реагировала на мои слова мама. Как неохотно светило солнце. Как засыпали ассистенты режиссёра. Как улыбались дети в хосписе. Как умирал Егор… Всё вокруг меня сегодня такое медленное, как в затяжном сне. Меня обдал холодный воздух, словно взмахнули веером, а сердце внезапно будто провалилось назад, тут же вернувшись на место. Ветерок пропал так же быстро, как и появился, а лампочка мигнула; стало темнее. Выронив сигарету, я, потирая грудь и давясь спёртым воздухом, вывалилась из ванны и подползла к двери. Странное покалывающее чувство в районе печени не давало покоя. Может, того? Всё? Крышу сорвало? — Ма-а-а-ам! У нас в квартире шальное торнадо? — громко поинтересовалась я, не спеша выходить. Здрасьте, приехали. Мы теперь боимся темноты? — Мам? Я чуть-чуть приоткрыла дверь и сунула в щель нос. — Мам! В общем-то, я никогда не считала себя пугливой — любила ночью лазать с друзьями по заброшенным зданиям, особенно больницам, специально делала целые вылазки в самые известные заброшенные психбольницы, побывала в Припяти. На почве любви к «Сверхъестественному», а потому обученная всем способам защиты от нечисти, я во всех кругах своих друзей и знакомых считалась самой смелой; ну, или психом конченным, но это уже совсем другая история. Может, у меня просто начисто отсутствует инстинкт самосохранения, когда я спокойно вышагиваю в загородном доме к двери, на улице ураган, в окно кто-то постучал, а все остальные (не)живые обитатели дома в страхе забились по углам. Но когда тёмный дверной проём загородила высокая, метра под два фигура, я слегка струханула и, сжав то, что держала в руке — телефон и пачку сигарет, — сиганула вперёд. Нет, я всегда была иррациональной, но, блять, вместо того, чтобы применить стратегическое отступление к бритве на тумбочке, как и хотела, броситься вперёд, на мужика, который раза в три меня выше — это надо уметь. Мы в жопе и делать нечего; преодолев ступор от собственной тупости, я, с криком «Это Спарта!» прыгнула на явно охреневшую фигуру. Походу мужик действительно был в шоке, потому что мы оба упали на пол, и я начала изо всех сил колотить противника по всему, до чего доставали мои не отличающиеся особыми умениями крошечные кулаки. Смешно, правда? В мужике не меньше центнера веса чистых мышц, а я тут со своими пятьюдесятью с хвостиком килограммами счастья и пыли с копыт единорога, кажется, хорошо почистила ему футболку. Так продолжалось минуты две, потом резко включился свет, кто-то железной хваткой вцепился в мои плечи и отодрал от оппонента как раз в тот момент, когда я почти присвоила себе чёрный пояс. — Я бедный студент, нихера нет, но есть заначка в виде вискарика! Берите, но не убивайте, я ещё в сериале не снялась! — запищала я. Как низко я пала, Джокера мне в половые партнёры. — Чё она несёт? — послышался голос, и меня будто током прошило. И дело даже не в том, что говорили на английском, и я с трудом разобрала быстрый американский сленг. Голос был знаком настолько, что разбуди меня кто во время наижесточайшего бодуна и воспроизведи эти интонации, я чисто на инстинктах изойду слюной. Этот голос я, пожалуй, знаю лучше, чем свой собственный. Мелко вибрируя, я повернула голову и встретилась с суровым и удивлённым взглядом зелёных глаз Дина Винчестера. — Хв-ватайте мои т-тапочки, Леночка съехала с катушек, — выдавила я и позорно потеряла связь с реальностью.