Не оставляя за собой следов Пройти сквозь чью-то жизнь Неясной тенью. Тихо. И догореть костром Без права на «потом…» Я в чьей-то жизни шрам Я в чьей-то жизни весна И для кого-то гений, Для кого-то — пень, Но только это всё не про тебя И в твоей жизни я всего лишь… Тень.
— Не, я не согласна! В своём мире я очень любила говорить о себе в мужском роде, но так как здесь я болтаю почти всегда на английском, где в простых фразах нет деления на рода, привычка эта сама собой отпала, но я всё равно ощущаю себя мужиком. Ибо кто, как не мужик, причём мужик с нехилой белочкой, расхреначил сейчас полкомнаты, стараясь скрыться от пытливых рептильих глаз? Впрочем, Сэм, уже полных пять минут тупо валяющийся на спине у кровати, с которой свалился, и смотрящий в потолок, тоже был мужиком, только мужиком голубых кровей, кои имели настолько титановую нервную систему, что оставалось лишь удивляться. — Хватит с меня перемещений между мирами! — рявкнула я первую осмысленную фразу после пяти минут сумасбродных метаний. — Чего тебе здесь нужно? Вали в Сторибрук! — Э, э, э, дорогуша, — мягко повёл пальцем Румпельштильцхен, гордо восседая на стопке книг, которую я ещё не успела разворотить. — О себе бы подумала. Ты пару часов назад глюки мощнее ловила, а тут психанула от одного скромного меня. Брось, ты меня любишь. Спорить здесь бесполезно, с Тёмного Мага я тащилась знатно, заколебав всех своим «дорогуша» почти так же, как и «очешуеть». Я обожала шотландцев, посему Роберт Карлайл с его неповторимым персонажем из «Однажды в сказке» попал под раздачу вместе с Дэвидом Теннантом и Питером Капальди из небезызвестного «Доктора Кто». Наверное, именно поэтому я, получив от Каса знания английского, говорила исключительно с британским акцентом, где изредка проскакивало ядерное шотландское «Р». Я немного подвисла, соображая, почему только сейчас это поняла, а так же отчего в мою сторону ни разу не прилетела шутейка о русских, балаболящих с британским акцентом, но гость не дал мне расслабиться. — Эй, не зависай! — Тёмный появился прямо перед моим носом и хлопнул в ладоши. — Тебе не идёт. И без того тупенькая, а так вообще на дауна смахиваешь. — Да пошёл ты! — Елена, — страдальчески позвал Сэм, поднимаясь с пола. — С кем ты разговариваешь? — Оп, лосярыч очнулся, — радостно взвизгнул Румпель. — Лен, а он тебе нравится? — Не называй меня так, — огрызнулась я, ткнув Мага пальцем в грудь. Палец, на удивление, попал в осязаемый объект. — Почему? — обиделся он. — Что, называть тебя так позволено только Светоносному, да матери? Что за дискриминация? Я прикрыла глаза. Чем дальше, тем безумнее. «Мама». Да, мама, Карен, была второй в этом мире, кто назвал меня не дурацкой «Еленой», а просто «Леной». Честно говоря, к «Елене» я уже привыкла, как привыкла и к тому, что излюбленной «Леной» называет меня только Люцифер. И мама, которую я собственноручно застрелила… — Елен, — требовательно повторил Сэм. — Не видишь? — тут же взбрыкнула я, в момент выйдя из оцепенения. — Такую зелёную рожу хрен не заметишь! Сэм испытующе осмотрел пространство рядом и вокруг меня, в то время как Румпельштильцхен довольно хихикал, вертя на пальце одну из моих рубашек. — Мне нравится твой вкус, — сообщил он, загребая мои кожаные штаны. — Кожа. Ещё б настоящая… — Никого я не вижу, — тон Сэма с сурового тут же сменился понимающим и чутким. — Это из-за болезни?.. Я заморгала и вперилась взглядом в «глюк». Этот товарищ выглядел так же, как я его знала: зеленоватая кожа, волнистые волосы, глаза, похожие на глаза рептилии, замысловатый сюртук, рубашка с… понятия не имею, как это называется, но такие носят принцы в сказках. Круто обтягивающие пятую точку кожаные штаны (и похрен, что актёру за пятьдесят), сапоги, характерные взмахи руками и раскатистое «R» в излюбленном «dearie». Румпельштильцхен нагло ковырялся в ящике с бельём во всей своей красе и совсем не выглядел плодом моего больного воображения. — Почему я глюкую именно тобой? — поинтересовалась я, оставив вопрос Сэма без внимания. — Почему не Доктором, или, скажем, Прекрасным Принцем? — Да ты посмотри на себя. — И правда, — я опустила взгляд на свои руки, которые явно истощились за последние дни. — Естественно. Если Лена глюкует, то ей, конечно, привидится не Принц, а Крокодил. — Ты говоришь о себе в третьем роде, — фыркнул Тёмный, выуживая на свет мой лифчик из сэмова ящика. — На твоей стадии положено рявкать на всё, что движется, кричать и источать флюиды демонической злости, а ты наколдовала себе меня и упарываешься. Какие Принцы? Твоя фантазия даже рядом с Принцами не лежала. Да и хватит кокетничать, признай, что я — твой любимый персонаж из этой чёртовой истории. Я покорно опустила голову и зашаркала к выходу из комнаты. Маг тут же подорвался и жизнерадостно побежал за мной, а Сэм пару минут постоял, пытаясь осмыслить ситуацию, и ринулся следом. — А как ты себя ощущаешь? Будто тебя выдернули из параллельной вселенной? Я, наверное, пока не ощущала того факта, что всё, что порождено демонической болезнью, создано не для моего увеселения, а как раз наоборот. Впрочем, в списке Люцифера ясно значилось, что на второй стадии люди становятся агрессивными, нервными и неуравновешенными, а я пока наблюдала только изменения во внешности, которые меня не сильно волновали. Либо я и здесь выделилась, либо всё ещё впереди. Так или иначе, мой внешний вид явно заботил остальных, то есть, Каса, Дина, Сэма и Бобби, которые вытянулись в струнку, сидя напротив меня и наблюдая, как я разговариваю с воздухом. Румпель благополучно пропустил мой вопрос мимо ушей и ткнул пальцем в бутылку пива, которую тут же овеял фиолетовый дым. Спустя мгновение бутылка с громким звоном разлетелась на мелкие осколки где-то у дивана. Сидящие напротив меня подскочили, а я глупо захлопала ресницами, вертя головой из стороны в сторону. — Вы что, видели, как он опрокинул бутылку? — восхитилась я, надеясь, что не совсем двинулась. — Кто? — наконец не выдержал Дин, вскакивая на ноги. — Р…Румпельштильцхен, — выдавила я, наблюдая, как вышеуказанный злорадно усмехается, сложив руки на груди. — Как-как? — Румпель… давай я тебе напишу? — предложила я, хватая со стола бумажку. — Этот сериал выйдет только в 2011 году. Погоди… Если вы его не видите, и его тут вообще нет… То кто опрокинул бутылку? Кас переглянулся с Дином, а Сэм — с Бобби. Я же подняла взгляд на Тёмного; тот всё так же ехидно наблюдал за мной. — Я — всего лишь твоё воображение, дорогуша, — прошептал мне на ухо тихий голос. — Я могу не больше, чем ты сама. Внутри зашевелились отголоски страха, но я решила, что страх подождёт. Потому что это и не страх вовсе — настоящая эмоция, обозначающая «страх», выгорела на первой стадии. Вместо этого я вытянула вперёд палец и сосредоточилась, пытаясь пошевелить бургер, стоящий перед Дином на столе, силой мысли. — У тебя запор? — поинтересовался старший Винчестер примерно через минуту моих безрезультатных попыток джедайнуть еду со столешницы в рожу охотника. Вот что за шиза? Меч Люцифера с пола к потолку — пожалуйста; Румпельштильцхен, издевающийся над запасами алкоголя Бобби с помощью моей болезни — раз плюнуть, а когда я сама пытаюсь воспользоваться прикольной стороной моей плачевной ситуации, так хрен! Где справедливость? — Где эта демоническая хрень? — воскликнула я, подпрыгнув на месте. Ощущала я себя странно, словно в процессе активных алкогольных возлияний: меня несло от одного к другому, мысли путались, мозг будто летал на маятнике. — Заливали, что я стану сильным демоном, а предметы начинают шевелиться только тогда, когда я вообще об этом не задумываюсь! И где все симптомы, которые у заражённых должны быть одинаковые? Я что, блин, и здесь идиот? Да почему я всегда через задницу иду? Я не понимаю, что мне надо сделать, чтобы… Ай! Спину прорезала такая острая боль, что я не смогла сдержать крик. Оглянувшись, я сквозь алое марево разглядела, как Тёмный Маг впивается длинными ногтями в раны у крыльев, будто пытаясь их оторвать, при этом мило улыбаясь. — Прекрати! Уйди от меня! Перестань это делать! — заорала я, забывая, что он — всего лишь моё воображение. — Дьявол! Прекрати! — Дьявол не прекрати-ит, Дьявол не оставит тебя в покое, — елейным тоном пел Румпельштильцхен. — Ты сама позвала Дьявола, и отныне твоя душа принадлежит ему! Кажется, я начинаю догонять, что моя болезнь самая что ни на есть демоническая. — Елена! Елена! — Хватит Еленкать, уберите его от моих крыльев! — кричала я, дёргаясь так, что становилось только больнее. — Там никого нет, Елена! — рявкнул Бобби, прикладывая руки к моей спине. Кажется, кровь лилась ручьём. — Тогда уберите их к чёртовой матери! Не слушая протесты Кастиэля, Дин принял флаг первенства и дёрнул сразу оба крыла на себя. Мой крик был настолько громким, что у всех, наверное, заложило уши, я же перестала слышать вообще, ощущая, как содрала горло. Когда красная пелена спала с глаз, я увидела рядом с собой бледного как полотно Дина с окровавленными руками и Каса, который, к моему удивлению, активно жестикулируя, кричал на Винчестера. — Нет… Я не… Я не могу… — бормотал Дин, явно не слушая вышедшего из себя Ангела. — Дин! — Кастиэль тряхнул охотника за руку, стараясь привести того в чувства. — Нельзя просто брать и отрывать крылья! Это настолько больно, что я удивлён, почему Елена ещё жива! — Это ужасно… — Именно! — А что ты предлагаешь? — взъярился Бобби. — Провести операцию? Вколоть морфин? — Если бы в её крыльях не было небесной благодати, всё было бы гораздо проще, — Серафим будто сдулся, прикладывая пальцы к глазам. — Благодать делает крылья ангельскими, пусть даже крошечная её часть, как у Елены. А отбирать крылья — это бесконечно мучительно для Ангелов, а для человека… Скорее всего, смертельно. — То есть, она умрёт? — хрипло спросил Сэм. Я разглядела его только сейчас: младший Винчестер был серым, губы его тряслись, и эта картина почти заставила меня забыть о невыносимой боли, сковавшей всё тело. Я думала, «демоническая болезнь» заставляет постепенно скатываться в холод и Тьму, я же, несомненно, по своей везучести, кажется, заполучила реальный мини-Ад. Ну что ж, это предсказуемо, не всё ж безнаказанно народ мучить. Намотала километры чужих нервов, теперь могу собственноручно свить из них верёвку и повеситься. — Возможно, — пробормотал Кастиэль. — Но не от потери крыльев… А от боли, которая сопровождает утрату. Я снова закрыла глаза. Я лежала на животе, на диване; наверное, я всё-таки потеряла сознание от боли. Лежать было противно и мокро. Кровь. Если не умру от боли, загнусь от потери крови. Зашибись. А я ещё рассчитывала удымить из этого тела и вселиться в Меган Фокс… Даже корчиться не могла, сил не было никаких, и в моих перспективах обрисовывалось только непривлекательное и молчаливое ожидание ухода боли, да кое-какие передвижения глаз в глазницах. Не удивлюсь, если это — исполненное желание многих людей, коих я успела заболтать до смерти. Что ж, можно меня сфоткать и отправить им, как открытку. На, дескать, радуйся: Лена лежит и молчит. Остальные, видимо, ошибочно подумали, что раз я даже не охаю, то боль прошла. Из поля зрения исчезли все, кроме Бобби; отец сидел за столом, склонив голову над бумагами. Возможно, ищет, как избавить человека от ангельского «подарочка», изредка поглядывая в мою сторону. Будто других проблем мало было. Наверное, это дико страшно — находиться в агонии и понимать, что никто ничего не сделает, ибо тупо не знает, что тебе больно. Я бы хотела почувствовать страх. Я хочу почувствовать страх! Хоть немного, пожалуйста, я хочу чувствовать страх! Страха не было. Была только боль. Боль, окрашенная в багровые тона. Она переливалась тёмно-синим и чёрным и будто пульсировала в сознании, рисуя странные сюрреалистичные картины. — Бобби, — послышался голос Дина над моей головой. — Нам пора в больницу. Больница? Что за больница? — Чума будет там, мы уверены. Чума? Что? Нет-нет-нет! Только не Чума! Вы ж там фейсом об тейбл… — Хорошо, а что Кас? — Я заставил его остаться здесь. Нечего ему на Всадника переть. — Да ты сама Забота, любовничек, — усмехнулся Сингер. Блин, нет! Без Каса вы там точно скопытитесь! — Сэм, я… — Ничего, — голос Сэма был безжизненным и ломким. — Позаботься о ней, хорошо? Наверняка ей будет лучше без моей «сумасшедшей опеки», как выразился Дин. Идиоты, блять. — Да иди ты, Сэмми. Я лишь сказал, что ты курица-наседка. Я попыталась свернуться в позу эмбриона, но ничего не вышло. К своей досаде ощущая себя Беллой Свон, я продолжала лежать ровно, терпя пожар в каждой клеточке тела. Обращать внимание на разговоры Винчестеров стало невозможно, и я попыталась сжать боль в комок и запихать её поглубже, чтобы хоть сосредоточиться на одном месте, а не целом организме. Как странно. Невероятно, как в один момент всё было хорошо, а потом хоп — и ты в Аду. Я много раз представляла себя, терпящей такую боль. И, как ни странно, так же, как и в фантазиях, я не металась и выкрикивала себе все лёгкие, а просто лежала, пытаясь забыться. Только вот не по своей воле. Внутри я орала так, что всё тело вибрировало. — Ну что ты куксишься, милочка? — снова раздался над ухом знакомый голос. — Неужто забыла, кто тебе перьевой подарочек преподнёс? Не хочешь позвать ангелочка? Я резко распахнула глаза, встретившись с рептильим взглядом Румпельштильцхена. — У-у-у, шестерёнки-то заработали! Я зажмурилась. «Габриэль. Габриэль, пожалуйста. Габриэль!»***
В комнате слышалось только тиканье часов да шорох перьев, когда сквозняк задевал безвольно обвисшие крылья Елены. Бобби обработал раны, обложил их ватой, но основания крыльев продолжали кровоточить, заставляя старого охотника нервничать так, что руки тряслись. Он безрезультатно рылся в книгах, хотя прекрасно знал, что о человеке с крыльями, обогащёнными ангельской благодатью, никто не писал. Даже если когда-нибудь какой-нибудь Ангел и шутканул, подарив человеку крылья с каплей своей благодати, то в бесчисленные старинные фолианты это не попало. Впрочем, Бобби не удивится, если Елена — первая, кто удостоился такого подарка. И проклятья. Он надеялся, что девушка будет лишена боли. «Демоническая болезнь» сама по себе штука ужасная, но, как понял Сингер, не несла сильных физических страданий. Скорее холод и страх. Но когда в одном теле встречаются ангельская благодать и демонический дым… Старый охотник так хотел перенести все страдания дочери на себя. Бобби поднял глаза, вновь проверяя Елену. Она лежала мирно, иногда посапывая и что-то мыча во сне. Может, сейчас она не чувствует боли? Внезапно лампа на столе лопнула, и в гостиной, рядом с диваном, прямо из воздуха вывалилась человеческая фигура. Сингер вскочил, выхватывая пистолет, и бросился к девушке, готовясь в любой момент броситься в бой. — Ты кто такой? — Тих-тих-тих. К удивлению охотника, из кучи-малы, развалившейся на полу, появились всего две ноги и две руки, хотя со стороны казалось, будто там было как минимум человека три. Следующей на свет вынырнула голова с золотистыми волосами, и Бобби почувствовал, как челюсть готова отвалиться и упасть на пол. — Ты что тут делаешь?! — К нашей общей проблемке пришёл, — ершисто ответил Габриэль, с трудом усаживаясь по-турецки. — Я её крик на другом конце планеты чувствовал! Бобби ошеломлённо посмотрел на Елену. Её глаза были открыты, сосуды в них полопались, а во взгляде читались мука и мольба. Идиот! Какой же он бестолковый мудак! Он-то думал, что боль унялась! — Почему раньше не явился? — сердито спросил Сингер, пытаясь заглушить собственную вину. Архангел как бы невзначай отодвинул куртку, и охотник разглядел у того на боку довольно серьёзную рану, которая едва-едва начала затягиваться. — Какого?!.. — Ой, не надо сочувствия! — театрально взмахнул руками Габриэль, перетекая поближе к Елене. — А то я щас расплачусь. — Люцифер? — Что? Нет, — Фокусник деловито осмотрел раны девушки и заметно помрачнел. — Ты о том, что Елена видела по телику? Она и это успела подправить. Наша милая заноза заставила нас с братцем пообщаться, мы поняли, что мы два куска дебила, и случай в Elysian Fields Hotel сам собой отпал. Тем более, — Габриэль коснулся головы Сингер, уменьшая боль. — После того, как Люцифер рассказал мне о том, что видел эту сцену в голове Елены, я навестил язычников. Убедил их, так сказать, не лезть в пасть Геенны. В общем, старина Габи с вами и никуда не денется. — Какое счастье, — буркнул Бобби. — Так рана-то откуда? — А? А, это. Так я вот… Сдуру решил сам полезть на рожон и ввязался в драку между Ангелами и демонами. — И? — Что — и? Пырнули меня. Братья у меня, знаешь ли, Ангелы с неангельским характером. Не понравилось им, видите ли, что я однажды, давным-давно, свинтил с Небес. Обычный клинок меня не убил, но неудобств доставил. — Ты… ты не сможешь убрать крылья? — послышался хриплый голос. Габриэль и Бобби одновременно покосились на белое лицо Елены, покрытое болезненным холодным потом. Её бледно-серые губы дрожали, синяки под глазами были почти чёрными, глаза, казалось, стали в разы больше. — Смогу, — мягко отозвался Гейб, прикладывая ладонь ко лбу девушки. С её отцом он мог ехидничать хоть при смерти, но вот это измученное существо с убивающей её каплей благодати Трикстера в крыльях нехило выбивало с привычного ритма. — Только есть одно но… — Что? — тут же попросила Елена, слабо хватаясь за пальцы Архангела. — Чтобы полностью и без последствий убрать крылья, мне нужны все силы, — вздохнув, сообщил Габриэль. — А сейчас я ослаблен. Я уже неделю восстанавливаюсь, но силы вернулись не до конца. Боюсь… Если я уберу их сейчас, останутся шрамы. Скорее всего, на всю жизнь. — Я больше не выдержу, — прошептала девушка, умоляюще глядя на Фокусника. Он видел это и почему-то боялся оглянуться на старшего Сингера, в глазах которого стояли слёзы. Это он виноват. Он, Габриэль, не отменил свою «шутку» раньше, чем это стало мучительно. Он знал, что, прожив так долго с крыльями, Елена будет очень скучать по ним, и, возможно, даже попросит вернуть свои перья обратно, но дотягивать до такого… Архангел совсем не хотел. А ещё он знал, как это — скучать по небу, когда лишён возможности взмыть вверх и дотянуться до облаков. Тяжело вздохнув, Трикстер по привычке закатал рукава и попросил девушку лежать смирно. Ох, как он ненавидит это. Однажды, очень давно, ему пришлось забирать крылья у нескольких Ангелов. Как бы эти придурки с перьями ни нагрешили, лишаться крыльев — это как лишиться половины себя в страшных муках. Он постарается, чтобы Елене было как можно менее больно, но… — Отойди, — сухо приказал Габриэль Сингеру, и тот послушно сделал пару шагов назад, облокотившись дрожащими руками о свой стол. — Прости меня, Елена. Отгоняя назойливую мысль «линчеватель», Габриэль коснулся крыльев девушки, выпустив свою Силу. Сначала охотница почувствовала только тепло. Потом пришла новая боль. Она выгнулась на диване, и в следующую секунду раздался крик. Он всё длился и длился, и внезапно всё стеклянное, что находилось поблизости, со звоном взорвалось, забрызгивая осколками комнату. Бобби отвернулся, давя желание закрыть уши ладонями. Он даже не обратил внимания, что от крика его дочери бьются предметы — он только хотел, чтобы всё это, наконец, закончилось. — Тише, тише, — пробормотал Габриэль, ловя дёргающуюся девушку на руки. Сингер повернулся и увидел, как Архангел аккуратно усаживается на диван и укладывает трясущуюся девушку себе на колени, проводя над ней рукой. — Что ты делаешь? — с трудом спросил старый охотник, не имея сил даже сдвинуться с места. — Потихоньку восстанавливаю, — ответил Фокусник, касаясь пальцами головы Елены. — Это займёт какое-то время, так что ты можешь пойти и поспать. — Но… — Пойти. И. Поспать, Сингер. Бобби ощутил, что не может спорить. Настолько сурового Габриэля он ещё не видел, и в груди зашевелилось неприятное чувство Силы Архангела, вибрацией отдающей в воздухе. Одновременно злясь на Трикстера за то, что не даёт ему побыть с дочерью, и на себя, потому что вдруг растерял способность переупрямивать всё, что умеет разговаривать, которую Елена явно унаследовала от отца, Сингер подошёл к девушке и поцеловал её в лоб. — Я люблю тебя. Оставшись один на один с почти бессознательной охотницей, Габриэль снова принялся очищать её от остатков боли. Крылья он хотел поначалу сжечь, ибо их вид будет приносить Елене только тоску, но потом, подумав, переместил их в своё убежище. Он просто не может их уничтожить. — Ты обещал рассказать мне о Небесах, — внезапно подала голос младшая Сингер. Архангел поднял брови, но девушка вдруг улыбнулась. Слабо, с трудом, но улыбнулась, как раньше. От этой улыбки у неё в глазах тут же начинали плясать бесенята, и Габриэль не смог сдержать смех. — А ты упрямая зараза. — Не отнекивайся и не переводи тему. Болтушку не уболтать — начинай. Усмехаясь, Трикстер открыл рот, но тут раздался топот, и Архангел ощутил новую вибрацию. Оглянувшись, он увидел Кастиэля. Ангел выглядел так, будто с луны свалился: глаза светятся белым, на лице застыла маска упрямой сосредоточенности, шесть крыльев, присущих Серафимам, растопырены в разные стороны и явно находятся в ещё большем волнении, чем их хозяин. Зрелище довольно забавное, и Фокусник фыркнул, вспомнив, как впервые увидел этого растрёпанного и, кажется, с рождения охуевшего от жизни воробья. — Оппачки, Кастиэль, — воскликнул Габриэль, попытавшись одновременно захлопать в ладоши и удержать Елену. — Ты настолько крут, что мы аж дрожим. Но у меня всё равно больше… Крылья. — Хватит пиписьками мериться, — прокряхтела девушка, приподнимаясь и глядя на Кастиэля. — Кас… К тебе вернулись силы? — Я чувствую, что Винчестерам грозит опасность, — затараторил Серафим, и его глаза засияли ещё ярче. — И как только я это понял, ощутил, что крылья снова расправляются. — Сила любви! — одновременно возопили на разные лады Габриэль и Лена. — Я не… Нет, — Кас покраснел. — Не важно. Ты в порядке? — Не рассуждай мне тут, — хрипло прыснула охотница. — Если Папочка сменил тебе батарейки, то что ты тут ещё делаешь? Я в порядке, лети. Кастиэль с благодарностью посмотрел на охотницу и уже собрался взмахнуть крыльями, как увидел, что елениных больше нет. — Елена… Мне так жаль. Девушка махнула рукой в тот момент, когда раздался шорох крыльев. Сжав зубы, она прикрыла глаза, и Габриэль вновь силком уложил её к себе на колени. — Лежи и внимай, — строго приказал он, ткнув в лоб Сингер двумя пальцами. — Я буду лечить последствия крылатой операции и кое-что расскажу, раз уж обещал, а ты постарайся отдохнуть. Усекла? — Да… — на выдохе прошептала девушка. Архангел пару секунд наблюдал за ней. Чтобы понять, что эта упрямая недодемоница на самом деле чувствует, нужно иметь целый вагон терпения, того же рода упрямства, и умение забираться под кожу. Габриэля немного оскорбило, что Люциферу удалось сделать это раньше, ведь старший брат с людьми дела почти не имел, но, в конце концов, не ему жаловаться. Даже не обращая внимания на то, что у мелкой Сингер есть иммунитет и на пронырливость Трикстера, Габриэль мог разглядеть, что она не так оптимистична, как старается показать. В конце концов, это ж, блин, Елена — вынудить признаться в своей слабости её заставила лишь адская боль. А ещё Габриэль прекрасно знал, что чувствуют те, у кого отбирают крылья. Это знание будто срывало несколько тонн слоёв эмоциональной защиты девушки, и Фокусник почти видел её душу: под улыбкой скрывалась уже разрастающаяся тоска. Боль и, как ни удивительно, страх — его жалкие остатки продолжали пылать где-то очень далеко в синих глазах Елены, хотя эта эмоция должна была полностью исчезнуть после первой стадии. Трикстеру до зуда во всём теле хотелось спросить охотницу о том, что же в её жизни повлияло на нынешнюю броню из сарказма, подколов и бесконечного смеха, полному отсутствию слёз и уверенность в том, что она не умеет любить. Что заставило её делать всё, только не показывать настоящие чувства, не привязываться к людям и с упорством носорога сторониться любви? А главное — как после всего перечисленного она ухитряется оставаться такой доброй? Пожалуй, девушка напрочь лишена логики и хоть каких-то законов природы, но это оставалось светом, на который, как мотыльки, продолжают слетаться Габриэль с Люцифером. Интересно же. Особенно тому, кто считает людей пустышками и недостойными жизни, и тому, кто уже несколько тысячелетий наблюдает одно и то же. Или, может, просто смотрит не на тех людей?.. Во всяком случае, сейчас мучить Елену вопросами Трикстер попросту не мог, поэтому погрузился в воспоминания о Небесах и начал рассказывать той, которой, без всяких сомнений, можно доверять, укрыв её золотыми крыльями.***
Я устало потёрла глаза и села на диване, не обращая внимания на Тёмного, продолжавшего маячить где-то поблизости. Вот всё ему неймётся, я так и не смогла понять, какого рожна он вообще тут делает. Ладно глюковать о каких-то стрёмных делах, типа убийства меня Винчестерами — это входит в категорию демонического вируса, но Маг просто упарывал меня каждый раз, когда я его замечала. В чём смысл? Уповать на ответ, который связан с моим мозгом — дело гиблое, поэтому я просто развалилась на диване, тупо глядя перед собой. Габриэль ушёл на «часик» где-то два часа назад, но обязался вернуться, чтобы избавить меня от осадка после «операции». Я не жаловалась — не обширный, но познавательный рассказ о Небесах я начала переваривать только сейчас, удивляясь, почему не попросила о нём раньше. Не сказать, чтобы он был дико весёлым, на середине Фокусник почему-то помрачнел и долго не хотел объяснять причину. Когда я заставила его расколоться, то сама пожалела: я оказалась не первой, у кого Габриэль отнял крылья. Как оказалось, процедура эта несёт грусть-тоску не только тому, кого лишают оперения. Я поёжилась. Мне было холодно. Я настолько привыкла к своим крыльям, что теперь казалось, будто от меня бестактно оторвали кусок, без которого мне теперь жутко одиноко. Я б даже поплакала, если бы могла. «Психическое» — я фыркнула. Когда я сообщила маме, что не плакала уже три года, она тут же вызвала психиатра, который выложил мне всю подноготную моего печального состояния. После этого я терпеть не могла психиатров, но плакать не начала. Мрачные мысли прервал до жути знакомый голос, тут же заставивший меня одновременно подорваться за мечом Люцифера и открыть в голове книгу под названием «как словесно заставить оппонента убица ап стену»: — Привет, лапуля. Вот мы и встретились, наконец.