Определение уязвимости (Define Vulnerability)

      — ШЕРЛОК!       Глядевший в микроскоп Шерлок вскочил из-за стола.       Он помнил этот крик — этот голос, этот тон, это голосовое выражение своего имени.       Эти воспоминания глубоко и болезненно отпечатались в самой сокровенной сути его души, клеймом выжгли разум и до сих пор отзывались саднящей болью...       Снова флешбэк, или он действительно его слышал?       Внезапно кухня вокруг него сменилась воспоминаниями о том миге, когда он услышал крик Джона.       Он шагает с крыши.       По лицу, пощипывая кожу, стекает кровь.       Внутри кипит радостное предвкушение нового плана, он переживает то, что только что произошло на крыше. И внезапно дикий истошный крик Джона — одно имя в пустоту раскрывшегося перед Джоном падения.       Мориарти ошибался.       Падение не напоминает полет. Оно напоминает смерть.       Он уже забыл ее запах — забыл, как пахнет, когда кто-то рядом сует себе в рот пистолет и выносит мозги.       Запах крови, пороха... и слабый намек на открытую телесную полость.       Крик Джона — и одновременно чувство падения — стало для него сюрпризом и потрясло до такой степени, что все внутри застыло от ужаса и замешательства.       Он лежал на земле, стараясь собраться с силами в преддверии стремительно приближающегося действа. И опять запах крови — только теперь уже его собственной из донорского пакета, размазанный по лицу кем-то из помощников, чтобы все выглядело натурально и показало в анализах его ДНК.       Поднявшаяся внутри тошнота вернула к жизни органы чувств, и он, хватая ртом воздух, рывком вернулся к реальности.       Крик ему только послышался? Память выдает какие-то сбои?       Не успев толком подумать, Шерлок бросился по лестнице к спальне Джона.       Но услышав наверху голоса, он застыл на полдороге, словно прикованный.       Джону, наверное, приснился кошмар.       Надо удостовериться, что с ним все в порядке — теперь, когда он уже обладает роскошью ответить на этот зов отчаяния. Когда он способен ответить на этот ужасный крик и сказать Джону, что это все была неправда — сейчас он мог это сделать. Выслеживая банду Мориарти, он много раз жалел, что не может облегчить ужас Джона, крик которого его часто преследовал.       Он почти добрался до верхней площадки, когда услышал за дверью голос Мэри.       — Джон, Джон... все хорошо. Ты в безопасности, все в полном порядке, Шерлок жив. Все нормально! Все нормально! — Мэри пыталась вернуть Джона в реальность, ее голос звучал откровенно обеспокоенно.       Шерлок застыл на месте.       Точно. Здесь Мэри. Теперь о Джоне позаботится она, у него больше нет на это никаких прав.       Если он войдет, Джон наверняка устроит истерику — вся та ерунда насчет личной жизни и прочее.       Он хотел этого, даже в этом нуждался, но он опоздал на два года.       Сейчас Джон желал, чтобы рядом с ним была Мэри, а Шерлок больше не требовался.       Послышалось какое-то движение и частое, тяжелое дыхание Джона.       — Дорогой, не сдерживайся. Если тебе хочется плакать, пусть так и будет.       Шерлок задержал дыхание.       Она действительно думает, что ему это нужно? И какая от этого польза?       И внезапно его ударило, словно молнией. Джону действительно очень плохо, он в стрессе и панике.       Шерлок шагнул к двери.       После долгих мгновений тишины он услышал надломленный всхлип и вздрогнул.       — Расслабься, — настойчиво произнес голос Мэри.       И снова долгая тишина.       За ней последовали приглушенные до неразличимости голоса и потом снова нормальная речь.       — Просто расскажи мне то, что ты бы рассказал Элле. Можешь?       — И какая от этого польза? — спросил в ответ Джон — точь-в-точь мысли Шерлока.       — Я смогу понять тебя и помочь... выслушаю тебя. Если тебе плохо, я хочу быть в курсе. И хочу знать, отчего.       Слова Мэри вызвали у Шерлока странное ощущение урезонивания. Однако он слышал такое и раньше. Некоторые утверждали, что озвучивание очевидного иногда приносит облегчение. Он всегда считал — и радовался, что к ним с Джоном это не относится.       Но сейчас Джону нужно именно это? Он стал другим.       Шерлок ощущал, что его заменили, что в нем больше не нуждаются и, более того, что именно из-за него Джону так плохо. Он уничтожил самое драгоценное, что было в его жизни — дружбу с Джоном.       Он идиот и не заслуживает дружбы — все прочие поняли это давным-давно, и потому у него никогда не было друзей.       Мэри для Джона лучше, намного лучше, чем он вообще мог бы быть.       Послышался голос Джона:        — Первые дни, когда я вернулся сюда, на Бейкер-стрит, мне казалось, что у нас есть прогресс. Шерлок показывал, что доверяет мне, подпускал меня к себе, немного даже об этом разговаривал, но сейчас... он как будто постепенно от меня отдаляется, и расстояние между нами увеличивается с каждым днем. Он как будто... больше мне не доверяет. Это... я не знаю. Я боюсь, что он тайком снова что-нибудь сделает... потому я и переживаю заново в кошмарах, как он прыгнул с крыши.       Значит, все это из-за него, это его вина. Он причиняет боль Джону, постоянную боль со времени своего возвращения, а теперь еще довел его до кошмаров.       Сейчас он познал на своем опыте, что такое не просто увидеть дурной сон, а испытать то, что превосходит все мыслимые и немыслимые кошмары. Он решил, что это слово нуждается в пересмотре определения, поскольку смешивание двух смыслов создавало обманчивое впечатление и все запутывало. Кошмары нового формата начались у него еще во время охоты на приспешников Мориарти, и среди них были сны о том, что случилось на крыше.       — Тебе снилось то, что произошло, — произнесла за дверью Мэри, снова озвучивая очевидное.       — Да, хотя точностью скорее напоминало флешбэк.       Шерлок мысленно содрогнулся: с одной стороны, ему не хотелось этого слышать, но с другой, он в этом нуждался.       — Мы говорили по телефону, он попрощался, потом встал на край, отбросил телефон в сторону, я на него закричал, но он просто взял и шагнул с крыши. Он просто...       Голос Джона сорвался, и у Шерлока стиснуло голову, а в горле поднялось что-то. Что-то, что не получится долго сдерживать... Должно быть, это было горе.       — Возможно, я боюсь, что он это сделает. Возможно, я не верю, что он станет держаться за свою жизнь.       Так значит, не только он сам себе не доверяет — Джон ему тоже.       Да, скорее всего, и никто. У него нет шансов вернуть то хорошее, что было в его жизни до прыжка с крыши.       Привязанность и доверие — очень хрупкие субстанции, а он становился поразительно неуклюжим, когда дело доходило до общения и "нежных чувств". В детстве его угнетала собственная неспособность с ними справиться, пока он не решил прислушаться к брату — тот, видя, что Шерлок переживает из-за других людей, предложил просто перестать о них беспокоиться и не втягиваться ни во что глубже деловых платонических отношений. Он так и поступил. Просто отключил все.       Очень глупо было надеяться, что он сейчас справится.       Но теперь Шерлок, по крайней мере, точно знал, что это его вина — ненавидеть, обвинять и наказывать себя намного легче, чем кого-то еще, а последнее, к тому же, еще и сомнительный курс с точки зрения общества и закона. Ему часто говорили, что весь мир прав, а он во всем ошибается. Ну, что ж, теперь у него есть тому окончательное доказательство. Он ошибался. Он всегда ошибался. Как он мог быть таким идиотом и этого не увидеть?       И Джон пострадал из-за его глупости. Потому что Джон за него переживал, и если бы Шерлок тоже переживал за него, он смог бы это вычислить и предотвратить. Он должен был защитить Джона, потому что именно так должны поступать друзья — беречь и защищать.       Но ему так понравилось чувство, что его любят, что он шагнул в ловушку приятных отношений с человеком, который его понимал.       Ему следовало знать, чем все это закончится, даже если сам Джон и не догадывался.       Он так сильно хотел иметь кого-то рядом, что совершенно ослеп?       Он должен был догадаться.       В голову вторглось сенсорное воспоминание о руке Джона, схватившей его запястье, чтобы нащупать пульс — еще один "сувенир", который одним махом опять вернул его в прошлое.       Это был единственный между ними контакт — он напоминал жизненную артерию, и это было самое ужасное прикосновение в жизни Шерлока. Очень болезненное и мучительное с точки зрения переживаний.       Лежа на тротуаре, он ощущал, как нарастает внутри стресс, все сильнее и сильнее затрудняя его задачу. Если кто-то поймет, что он жив, это взорвет к черту всю операцию. Если он не выдержит, это погубит Джона. Сердце его билось так, что внутри поднялась тошнота. Такого он не предвидел.       Коснувшиеся пальцы Джона были холодными и дрожащими, должно быть, он входил в шок. Шерлок очень остро ощущал это крошечное прикосновение.       Его он предвидел и потому сунул под мышку мяч для сквоша.       Но он не ожидал, что его собственные душа и тело получат такой удар.       Не привыкший к такому, транспорт реагировал тревогой и беспокойством, но ему нужно было вытерпеть, нужно было удержать ситуацию под контролем, и это оказалось невероятно трудной задачей.       Вода с мокрого тротуара просачивалась сквозь пальто, Шерлок чувствовал, как намокает спина. К ментальному холоду добавился еще физический. Неприятно. Абсурдность ситуации сильно давила на него и отражалась внутри яркой омерзительной серостью.       От отчаянных стонов Джона у него заколотилось сердце.       — Нет, Боже, нет... — Джон сжимал его запястье почти до боли. Шерлок уголком глаза видел, как прохожие пытаются его оттащить, но доктор не хотел выпускать его руку.       Нет, все кончилось, он уже дома! Он уже пометил эти воспоминания, как пережитые в прошлом, и впервые это сработало — напомнило, что надо выйти в реальность.       Тогда, у Бартса, Шерлок сумел справиться с ситуацией, но воспоминание о прикосновении осталось. Проходили дни, месяцы, но он все равно ощущал его, словно эхо. Это было почти абсурдно, как фантомная боль.       Сейчас он стоял на ступеньках и ощущал ее специфический запах.       С самого его возвращения Джон непривычно часто трогал его пульс. Наверное, ему нужно было лишнее подтверждение, что Шерлок жив — нужно было чем-то перебить воспоминание, что в тот раз он не смог нащупать трепещущую под кожей жилку. И Шерлок терпел, надеясь, что Джону это поможет.       Когда Джон сделал это во второй раз, Шерлок обнаружил для себя кое-что любопытное. Прикосновение было теплым и приносило ощущение безопасности... а еще ощущение дома, предложение мира и чуточку ощущения, что его простили... а еще заботу и успокоение. Физический контакт с Джоном всегда отличался. Он казался нейтральным в отличие от чужих прикосновений, которые были в большинстве своем настолько ему неприятны, что его даже передергивало от отвращения. Прикосновения Джона же со временем перетекли из нейтральной зоны в положительную.       Во время его пребывания на Тибете с ним однажды был такой случай: он лежал на своей, так называемой, постели и пытался думать. И внезапно на него нахлынуло воспоминание об этом прикосновении к пульсовой точке. У него тогда была мысль, не душа ли Джона пытается до него дотянуться? Или же это просто его собственное желание, чтобы друг был рядом.       Тоска по Джону мучила его всю ночь и даже причиняла боль на физическом уровне: голову и внутренности сводило от напряжения, отравляя жизнь жгучими и раздражающими ощущениями.       Следующим утром монах забрал его из общей группы, сказав, что Шерлок нуждается в "исцелении". Он пытался отказаться, но монахи были мудрее. Шерлок даже удивился, почему они сразу его не выкинули, если давно разгадали прикрытие.       А на последовавших очистительных ритуалах для него стал большим сюрпризом целитель. Этот человек сумел его проанализировать так, что оставил в благоговейном шоке, но что Шерлока впечатлило больше всего (а это само по себе было для него редким состоянием), так это аура, которую тот источал. Шерлок чувствовал ее буквально физически, как облако более плотного и нежного воздуха.       Следующие недели монахи не только помогали ему в исполнении своих целей, но и активно заботились о его физических нуждах, фактически освободили от лежащего на плечах тяжелого груза. Поначалу Шерлок пытался вывернуться из их заботы, но вскоре ощутил, что организм положительно на нее реагирует.       — Он не отталкивает. Наверное, он ощущает твой гнев и боится, что ты его оттолкнешь, — вернул его в настоящее голос Мэри.       Хоть она, кажется, немного его понимает.       Он продолжал напряженно прислушиваться.       — Внешне он странное сочетание чего-то вроде сентиментальности или ностальгии, но внутри он отстранен, как в первый день нашего знакомства, когда он никого к себе не подпускал.       В голове Шерлока зашумело. Джон и Мэри его анализировали.       Ситуация становилась неловкой. Ему лучше уйти.       Но тогда он ничего не сможет понять. Никогда не решит загадку.       — Так что да, Джон, ты еще сердишься! Кое в чем ты до сих пор на него зол. Ты этого не желаешь, но какая-то крошечная частица твоей души все еще сердита на Шерлока.       — Я... его поступок до сих пор для меня боль и потрясение. Он так сильно ранил меня и даже не понял, что натворил. Я никогда еще не испытывал такой боли. Я ощущал, что меня предали, использовали и отвергли... выбросили, как ненужную вещь. Как будто Шерлок показал мне, что я бесполезен и со мной можно вообще не считаться. Я знаю, что это не так. И я хочу, чтобы он вернулся в мою жизнь, но... это никуда не уходит. То же самое я чувствовал, когда думал, что он покончил с собой, такое же чувство предательства.       Значит, это правда — то, чего он так боялся. Джон лишь сказал, что простил его, но на самом деле еще очень зол и просто это скрывает. Шерлок понимал, что Джон уязвлен его обманом, но пусть лучше уязвлен, чем мертв.       Тогда зачем он вернулся и притворяется, что заботится? Из жалости или... Хотя неважно.       — Уверена, он не представляет, что делать с твоим гневом. Он даже не до конца его понимает, хотя сознает, что виноват в нем, — услышал он голос Мэри.       Значит, и Мэри его тоже винит. Все винят. Как он мог быть таким идиотом? Как мог надеяться, что они увидят что-то глубже, поймут, что ставки были намного выше?       Но на поверхности, собственно, так и было. Это была его вина и его ошибка. Он уничтожил то единственное хорошее, что было в его жизни: отношения с Джоном.       Он услышал достаточно, и это было ужасно.       Он развернулся и стал медленно спускаться по лестнице. Он слышал, что Мэри еще что-то говорит успокаивающим тоном.       Джону, похоже, требовалось время, чтобы восстановить самообладание.       Неразбериха в голове Шерлока за последние минуты только усилилась. Он не только испытал приступ паники из-за крика, теперь его еще и трясло крупной дрожью.       Надо это прекратить, или он сойдет с ума.       У него было ощущение, что реальность ускользает, превращаясь в кошмар, который оказывался реальностью. Ему больше этого не выдержать.       Он не имеет права надеяться на прощение. С какой стати его должны прощать? Он все равно будет слоном в посудной лавке. Так было всю его жизнь, и сколько бы правил он себе не создавал для общения, все равно все шло не так. И чем больше он старался, тем сильнее все шло вразнос. Человеческая натура была слишком всеобъемлющей, чтобы с ней можно было справиться при помощи базы данных, как ее ни настраивай.       Он полный неудачник — все нормальные люди пусть не всегда, но справляются с такими вещами, а он лишь продолжает и продолжает совершать грубейшие промахи. Какими бы хорошими ни были его намерения, все равно все летит к черту.       Он еще с детства знал, что у него ничего не выйдет. Но учителя и родители постоянно подбадривали его и говорили, что со временем он справится, и все будет хорошо. Но уже в свои семь он знал, что это будет серьезной проблемой. С тех пор он старался ее компенсировать, но сейчас наконец осознал, что это совершенно бесполезно.       Он всегда умудрялся портить собственной межличностной некомпетентностью даже те мелкие радости, что заглядывали в его жизнь. Понимание этого приносило отчаяние, от чего ему становилось только хуже, но сейчас это было уже неважно, ибо он это заслужил.       Шерлок вернулся на кухню, сердце билось в груди болезненными ударами. Он был весь в поту и дрожал от озноба.       Крик Джона вернул к жизни его собственные воспоминания, очень неприятные.       Ему вспомнился сон, который он видел несколько недель назад: как Джон на его глазах падает с крыши Бартса и разбивается. От одной этой мысли стресс расцвел буйным цветом.       Ужасное ощущение, как будто из него высосали тепло, забрали всю жизненную энергию.       Мысли снова описывали бесконечные круги и спирали — не продвигаясь вперед, не переходя в интересное и продуктивное.       Мысленный процесс был под угрозой.       И физически он чувствовал себя омерзительно.       Ему хотелось отключиться.       Это напоминало мысленный зуд. Мозги как будто дергало и щипало, и кожа казалась такой же ободранной, что и сознание, а слух практически причинял боль. Он едва мог перенести даже шорох собственных движений — тот действовал ему на нервы и, более того, даже казался непереносимо громким.       Вибрирующие шумы городского транспорта вызывали у него желание пнуть что-нибудь посильнее.       Он хотел, чтобы они прекратились. Хотел больше ничего не чувствовать, ничего не ощущать — совсем ничего.       Пытаться заснуть в таком состоянии означало еще сильнее развернуть цепочку болезненных воспоминаний, с которыми они и так уже не справлялся.       По пути к себе в спальню он был вынужден прислониться к стене в холле, чтобы не упасть.       Войдя, он закрыл за собой дверь и остановился посреди комнаты — болевые рецепторы жгли огнем, и он не хотел садиться, боясь, что это причинит боль.       Но на самом деле это ведь не болевые рецепторы, а мучения разума?       Никогда в жизни он еще не чувствовал себя настолько разлаженным.       Надо держаться от Джона подальше. Без Шерлока ему будет намного лучше.       Он причинил боль Джону одним своим появлением и не имел на это никакого права. Как он мог так настолько беспечно решить, что его возвращение — это хорошая идея? Он даже не сомневался, что Джон будет счастлив его видеть, а Джон начал новую жизнь и притворялся, что рад, просто из жалости и чувства долга.       У Шерлока закружилась голова. Он не понимал, что с ним происходит, просто неприятное ощущение.       Он чувствовал себя в смятении и отчаянии, тело словно налилось свинцом и, ко всему прочему, его еще и тошнило. Шерлока трясло крупной дрожью, его тело реагировало на состояние психики.       Он снова был жалок. Опять.       Ему больше этого не вынести.       Он просто сойдет с ума от этих мыслей, их нужно остановить. Он знал, что они его собственные, но в каком-то отношении они казались чужими.       Пусть это прекратится!       Он не представлял, что делать.       От смятения и паники его шатнуло, он рухнул на колени перед кроватью.       Он сознавал, что причина в тяжелой эмоциональной нагрузке, но не понимал, что за эмоции испытывает. Он знал лишь, что они настолько сильны, что он теряет связь с собственным телом. Хотя, в общем-то, он был не против ее потерять и даже хотел этого, но не таким способом — очень сильным, болезненным, сбоящим. Его словно захлестывал шторм, которого ему не выдержать.       Шерлок уже испытывал подобное раньше — когда в какой-то момент с полной ясностью понимал, что проигрывает схватку и вот-вот погибнет.       Как в сербском подвале, когда он наконец осознал, что не выдержит, что его тело сдает, а напряжение слишком невыносимо и у него больше нет сил бороться.       Вернувшаяся паника по-прежнему была омерзительной, и Шерлок, пошатываясь, побрел в ванную.       Ему надо где-нибудь скрыться!       Нужна передышка... пауза, чтобы прийти в себя... нужно нажать стоп-кран.       Его пугало это направление, но стоило взгляду упасть на ванну, едва различимую в тусклом свете из комнаты, как в голове сразу оформилось окончательное решение.       Он зажег свет.       Вот он, запасной выход. Морфий в лючке под ванной. Почему бы им ни воспользоваться?       Раньше он не хотел, но сейчас... Сейчас — Шерлок расстроено втянул в себя воздух — сейчас он испытывал такое желание. Ему хотелось тишины, хотелось отдыха и покоя. После всего пережитого он заслужил хоть какое-то облегчение. Воздерживаться и раньше было нелегко, а сейчас у него уже и не было достаточно серьезной причины.       Ее нет. Джона все равно он вот-вот потеряет, так что оберегать его уже не имеет смысла. Джон скоро женится на Мэри и через пару недель про него забудет.       И, возможно, болезненное завершение дружбы придет быстрее, если Джон поймет, что Шерлок снова принимает наркотики. Так будет лучше для них обоих.       Джон рассердится и уедет. Так, по крайней мере, все быстро закончится.       Шерлок опустился на колени и трясущимися руками вытащил отвертку из шкафчика под раковиной.       Он открыл лючок и неловкими пальцами извлек спрятанный среди старых труб пакет.       Он и сам не заметил, как вытащил оттуда шприцы, а когда наконец это осознал, то мгновенно отогнал от себя все сомнения.       Больше нет смысла удерживаться!       Все неважно! Ничто на этом свете не имеет значения!       Джону он все равно больше не нужен.       Майкрофт был прав. Все сердца разбиваются, все умирают, все бесполезно, небезразличие — не преимущество, оно означает только страх и страдания.       Шерлок злился на себя за то, что не сумел удержаться. Ему не было бы сейчас так плохо, если бы он не позволил себе испробовать дружбу.       Раньше не так трудно было терпеть одиночество, но сейчас, уже зная, что такое дружба — и что ее больше нет, было намного хуже. Надо было с самого начала держаться от нее подальше.       Это и есть небезразличие и забота?       Нет, они — во благо другого, это же было только на его пользу.       Он слишком остро реагирует? Шерлок сознавал, что он в состоянии депрессии и часть его рассуждений имеет больше отношения к ней, чем к нему.       Джон не был бы сейчас здесь, если бы Шерлок был ему безразличен. Джон всегда действовал честно и прямо. Например, бил в лицо или орал на него, когда был зол.       Но даже если все эти мысли — депрессия, его сводили с ума эти ее всплески и спады: сомнения, разлад и его личная глупость. Он чувствовал, что умирает внутри и больше не может выносить эту агонию.       Для него это было уже слишком, он хотел, чтобы все прекратилось!       Скрыться в ванной, где нет камер Майкрофта!       Шерлок запер дверь.       Внутривенная инъекция срабатывала мгновенно и увеличивала риск подсесть из-за стремительной волны кайфа, так что лучше внутримышечное введение. Оно давало пятнадцатиминутную фору, которой хватит, чтобы твердым шагом добраться до кровати и не вызвать подозрений, если кто-то ведет наблюдение.       Колоть он решил в бедро; в плечо делать укол труднее, и следы слишком легко обнаружить.       Он сел на крышку унитаза и набрал в шприц обычную дозу — незачем использовать много, это классическая причина передоза, а у него сейчас нет привыкания.       Шерлок аккуратно убрал принадлежности обратно в лючок и быстро вколол наркотик. Закрыл использованный шприц колпачком и тоже убрал в тайник, после чего закрыл крышку лючка.       Так, надо сосредоточиться и прочно встать на ноги. А то афтершоки...       Чего именно?       Наверное, несильного флешбэка.       И только что подслушанного открытия...       И еще, возможно, того, что он сейчас совершил.       Обескураживающе. Хотя нет, обескураживало больше то, с какой силой все перечисленное действовало на его тело.       Он воспользовался туалетом, потом уже будет не подняться.       Что-то внутри нашептывало, что этот раз должен стать исключением, надо это гарантировать, и Шерлок раздраженно фыркнул.       Какая разница? Откуда вообще эти мысли?       А, наверное, это фоновая служба под названием "защитить Джона".       Он хотел было ее стереть, но обнаружил, что не имеет такой возможности.       Слишком глубокое вмешательство, этим лучше не заниматься в таком состоянии, можно все сбить и испортить.       Он этого боится? Но все и так уже непоправимо испорчено, так что уже неважно. Все неважно и не имеет значения.       Кровать под ним была мягкой и очень удобной. Испытывал ли он хоть раз в жизни такие приятные ощущения от данного предмета мебели? За прошедшие два года, желая отвлечься от ночевки под открытым небом в каких-нибудь российских лесах или азиатской тундре, он не раз представлял себе, что он — дома, в этой самой постели, живой и невредимый.       Эта постель была единственным местом, где ему бы хотелось спать всю жизнь. Ни в какой другой спальне он не ощущал себя настолько дома.       А здесь пахло домашним, и пуховое одеяло было таким мягким, уютным. Здесь по-прежнему было хорошо, тепло, безопасно, но теперь он ощущал, что все замарано его провалом. Как и вся остальная квартира.       Надо вспомнить, какой она ощущалась перед прыжком с крыши.       Но от этой мысли ему стало только хуже, ибо что-то внутри подсказывало, что даже эти воспоминания для него потеряны навсегда.       Потом что-то сдвинулось, и он испытал слабенькое, едва заметное облегчение.       И внезапно обнаружил, что может отпихнуть от себя стрессовое состояние. Как тогда, когда они вернулись из Баскервиля. Джон помогал ему, когда с ним случилась паническая атака. Он был добрым и понимающим, и это давало темно-красное ощущение дома и безопасности[1].       Шерлок моргнул, осознавая, что "лечение" уже, видимо, дает свой эффект — он совсем не ел, и это, наверное, ускорило процесс всасывания.       Но едва он решил, что надо отстранять плохие воспоминания, вспоминать хорошее и заставить себя расслабиться, как в горле внезапно поднялась тошнота, которая и так маячила в его организме последний час, а сейчас грубо вмешалась в планы.       Он застонал.       Ну естественно, после столь долгого периода воздержания у него будут первичные побочки, такое с ним раньше уже бывало.       И он знал об этом, просто игнорировал. Он снизил до минимума восприятие ощущений.       Но полностью ощущение ужаса не угасло, какое-то его количество все равно рыскало где-то поблизости, а он ощущал, что больше не в силах его сдерживать, страх угрожал накрыть его с головой. Надо держать его на расстоянии, пока сознание не отключится. Ему с ним просто не справиться.       Спустя десять отчаянных и ужасных минут наркотик наконец начал действовать, но до пика оставалось еще тридцать. Шерлок проклинал свое решение делать внутримышечный, надо было вводить в вену.       Ощущения становились все более зыбкими и утрированными. Потом он ощутил рядом нечто теплое и жужжащее: оно вошло в его тело и вторглось в сознание. И Шерлок сдался на его милость, принял с распростертыми объятиями.       На этот раз все шло очень медленно, совсем не так, как обычно. Сжимая челюсти и всеми силами стараясь не поддаваться рыскающей вокруг панике, Шерлок отчаянно ждал облегчения.       Его ужасно раздражало, что это занимает столько времени.       Но в конце концов облегчение все же заняло свое место и любезно извлекло его из страданий.