Определение уязвимости (Define Vulnerability)

      Когда Шерлок рано утром вернулся на Бейкер-стрит, в голове у него кипели события прошедшей ночи.       Торопливо поднимаясь по лестнице, он уже набрал воздуха, чтобы громко позвать Джона, но потом вспомнил, что миссис Хадсон, возможно, еще спит, а Джон и Мэри, может быть, еще тоже... заняты.       Он вошел в гостиную, напряженно прислушиваясь к признакам жизни.       Ничего.       На микроскопе виднелась большая записка от Мэри.       "Джон спал, когда я пришла, и я не стала его будить. Ужин в холодильнике. Увидимся в воскресенье. Шерлок, съешь что-нибудь! Джон, то, что ты просил принести, лежит в сумке. Люблю, Мэри"       Шерлок нахмурился.       Разве Джон не говорил, что хочет уединения? Хотя сейчас, когда Шерлок об этом подумал, он понял, что пришел к неверному заключению. Он думал, что Джон хочет уединения с Мэри, а это явно было не так. Или это она изменила планы, поскольку застала его спящим?       А Джон ведь не возразил, когда Шерлок высказал свое ошибочное предположение, и даже воспользовался им как оправданием.       Что-то здесь не так. Почему Джон не захотел с ним поехать?       Голову тут же заполонили глупейшие идеи на этот счет. Но Шерлок решил отбросить пока эту тему и включил свой компьютер.       Прошедшая ночь дала в итоге интересные результаты с точки зрения расследования, но прежде чем до них дошло, слежка протекала очень и очень скучно. И даже неприятно, когда Лестрейд снова и снова пытался узнать, как дела у Шерлока.       Детектив не испытывал никакого желания говорить о себе и яростно пресекал все разговоры на эту тему. То, что случилось предыдущим утром, было все еще болезненно свежо в его памяти. И раз за разом к нему возвращалось, как только в машине наступала тишина. В результате он думал об этом почти половину ночи. Отдельные элементы того разговора то и дело начинали крутиться в памяти.       Интроспекция¹ и рефлексия² привели к осознанию, что никогда в жизни он не чувствовал себя настолько загнанным в тупик и подавленным. Ощущение бесполезности и острый привкус недавно пережитых эмоций до сих пор витали в его душе мрачной тенью и парализовывали не хуже самой уязвимости. Наедине с собой он признавал: вместо улучшения ему с каждым днем становилось все хуже и хуже.       Он не мог работать, не мог нормально функционировать, не мог думать. Это было ужасно.       Он чувствовал себя брошенным в безвоздушном пространстве и не мог ничего с этим сделать. Он не мог передвигаться в отсутствие гравитации.       А потом появился Джон, который постарался обеспечить ему силу тяжести. И логика подсказала Шерлоку, что он не сможет выбраться самостоятельно — ему нужна помощь.       Он не был уверен, что хочет этого.       Но Джон выразился очень ясно: либо они выбираются вдвоем, либо никто. И у Шерлока оставался лишь один выбор: выбраться самому, чтобы вытащить Джона. Вот только у него не было для этого никаких сил.       Он определенно нуждался в помощи — от этого осознания кружилась голова и подташнивало, как во время вчерашнего разговора.       Он просто не мог придумать ничего другого, кроме как попробовать. Он дошел до полной дезориентации. Все эти "как" и "почему" — он не представлял, как с ними справиться и надо ли это вообще делать.       А потом Джон контроль взял на себя. Шерлок ненавидел, когда его жизнью пытались управлять. Да, он — контроль-фрик, и всегда им был. Он никогда не думал, что может передать кому-то эту функцию, но он сделал это — он отдал бразды правления единственному человеку, которому доверял. Он отдал их Джону.       Джон отличался от всех прочих.       Прикосновение — объятие — Джона подняло в Шерлоке волну сильнейших эмоций. Он не мог вспомнить, чтобы его вообще вот так обнимали. В последний раз это случилось много лет назад — его обнимала мать, хотя прекрасно знала, что он предпочитает избегать такого рода контакта.       Но когда это сделал Джон, его разум поплыл и что-то внутри словно надломилось.       От шока в первый момент перехватило дыхание, но Джон обнимал его с такой безоговорочной верой, что Шерлок смог это принять. С минуту он боролся с желанием отстраниться, но быстро осознал, что Джон не сжимает его, а поддерживает.       Прикосновение — странная штука. Если у Шерлока была возможность к нему привыкнуть, оно переставало быть неприятным. Хотя он все равно не смел относиться к нему положительно. Он не любил нежности, особенно все остальные, но именно эта его успокаивала и напомнила о братской любви, которую Джон часто демонстрировал ему до прыжка с крыши, хотя и никогда не доходил до такой близости.       Доктор сумел дотянуться до его души и прикоснулся к тому, что Шерлок и не подозревал, что кому-то доступно — к чему-то хрупкому, что само по себе безмерно его удивляло, к дрожащей сути его души, ранимой и скрытой от его собственного сознания, мерцавшей во тьме мягким светом.       Когда Шерлок слегка прислонился к Джону, поддаваясь его объятию, детективу показалось, что его тело действует по собственной воле. И в тот же миг он ощутил поддержку — Джон был словно кремень, скала — твердый, надежный, как уверенная тропа, ведущая к безопасности.       Он не смел питать каких-то надежд, но как же приятно было хоть в чем-то снять с себя право решения. Оно было очень тяжкой ношей — вынуждало его снова и снова прокручивать в голове все обстоятельства, усиливая и без того немалую нерешительность. Мириады мыслей обо всех мельчайших деталях делали принятие решений практически невозможным. Шерлок чувствовал себя растерянным, перегруженным, опустошенным.       А Джон предлагал разворошить, разнять эту массу, и Шерлок испытал огромное облегчение.       Предложение друга заслуживало того, чтобы его услышали и испробовали. Хоть это он может сделать, учитывая, что он вообще мало на что способен.       Тот разговор с Джоном до сих пор казался ему немного нереальным, и даже после сна Шерлок чувствовал себя усталым и слабым.       Голову все еще сжимала свинцовая тяжесть, напоминая о серых водах водоворота, который совсем недавно затягивал его разум. Стоило Шерлоку забыть о необходимости перенаправлять свой мысленный поток в правильном направлении, как тот мгновенно вырывался из-под контроля и оседал в местах, где обитала депрессия. Шерлоку приходилось контролировать свои мысли намного больше обычного, что ужасно его выматывало.       И стоило ему сплоховать, как разум тут же закручивало омутом темных мыслей, а следом — и воспоминаниями о последних годах, которые преследовали его, засасывая все глубже и глубже, погружая в тоску, отчаяние, горе и сожаление... Эти мысленные "бега по кругу" он знал еще с детства, но никогда они не становились столь всеобъемлющими, никогда не выводили из строя весь его разум.       Однако Джон был сейчас рядом и показывал путь к выходу       Он сделает это.       Он попробует принимать лекарства.       Ему не нравилась эта идея, но других вариантов у него не было.       В душе Шерлок стыдился, что не может справиться самостоятельно, но Джон был единственным, от кого он мог принять помощь. Единственным, кому он позволял видеть свои раны и уязвимость.       И Джон был на его месте, знал, каково это чувствовать на себе.       Шерлок не представлял, что подобные чувства и ощущения вообще существуют. Они неожиданно оказались очень сильными, тяжелыми, безнадежными. Всепоглощающими. Уродливыми.       Кроме того, он никогда не думал, что сможет настолько кому-то открыться, как открылся сейчас Джону. И тот по-прежнему оставался рядом, помогал безо всяких вопросов, показывал безусловную платоническую привязанность.       Это пугало Шерлока.       Казалось, это больше, чем вообще может существовать для него. Больше, чем он заслужил. Больше, чем он может переварить.       Он даже не в состоянии был осознать само понятие. Когда Джон его обнял, разум Шерлока наконец заткнулся, остановился.       Поразительное ощущение.       В нем боролись две противоположности: с одной стороны, он испытывал сильнейшее желание отпихнуть Джона, а с другой ему, наоборот, хотелось раскрыться полностью, обнажить всю душу. Эти объятия изменили так много... и так мало.       Сидя в темной машине с Лестрейдом, Шерлок внезапно осознал, почему отдаться заботам Джона стало не капитуляцией, а принятием дружбы, как предполагала до того Мэри. В тот момент он этого не понимал, но сейчас в холодной тьме и тишине салона на него вдруг снизошло. Дарованное Джоном и Мэри доверие образовало нечто вроде мягкого полупрозрачного синего пузыря, защитной оболочки для его разума.       Чуть позже он осознал, что хочет сбежать из тесноты машины и старых воспоминаний, и решил ненадолго прогуляться, а заодно покурить. И именно тогда он кое-что обнаружил!       Огибая дом, за которым они вели наблюдение, Шерлок заметил за углом в нескольких метрах от него какую-то вещь. Он увидел ее только потому, что поймал отблеск в оранжевом свете уличных фонарей. Сперва ему показалось, что это обертка, кусок фольги, но когда он заглянул под кусты, то обнаружил, что это большое кольцо с единственным ключом на нем, причем "умным", хайтековским. На самом кольце виднелись клочки какого-то темно-синего материала, видимо, искусственной кожи. С него, видимо, что-то сорвали — вероятно, брелок. Шерлок решил, что надо как следует прочесать кусты с фонариком.       Он уже обыскивал это место при дневном свете, но, как оказалось, ключ можно было увидеть лишь с некоторого расстояния и при падающих на него отсветах. Разглядеть его мешала так же и недавно подстриженная перед домом трава. Шерлок не увидел ключа, даже когда наклонился посмотреть, что там блестит, и сумел разглядеть его, только когда оказался внутри "живой изгороди" и раздвинул кусты пошире.       При ближайшем рассмотрении он отметил признаки, что в кустах кто-то находился — в пяти метрах от места находки они были тем или иным образом повреждены: сломанные ветки, сорванные кое-где листья. А там, где валялся ключ — и того больше. Таким образом, можно было заключить, что это следы их преступника: он выслеживал девушку из-за изгороди и внезапно на нее набросился. Она дала ему сильный отпор, если судить по помятым веткам. Но, он, видимо, как-то зажал ей рот и утащил в кусты — либо, что менее вероятно, они могли вдвоем завалиться туда в процессе драки.       Но самым интересным было, что на ключе обнаружилась гравировка — логотип компании. Из тех, что предлагают помещения в больших складских комплексах на лондонских окраинах в промышленных зонах.       Шерлок показал свои находки Лестрейду, и тот сразу вызвал подкрепление, после чего они заторопились назад в Скотланд-Ярд.       Шерлок готов был сразу мчаться на место и все обыскивать, но Грег и Майкрофт убедили его, что от спешки будет больше вреда, чем пользы, и сначала необходимо собрать все возможные улики. И Шерлок сдался.       В ответ у кое-кого поднялись брови — никто не ждал, что он так быстро отступится. А Шерлок осознал, что где-то глубоко внутри ему не хватает Джона. Странно, но даже столько времени прождав совместных расследований, он все равно в нем нуждался. Конечно, он работал и с Молли, но этот опыт только усиливал отчаянную потребность именно в Джоне и подчеркивал фальшь.       Джон должен был с ним поехать. Его отсутствие казалось... неправильным.       Шерлок мысленно фыркнул от собственной сентиментальности, она растекалась густой лужей, отвлекая от более важного. Но чувство изолированности снова и снова напоминало о себе, притягивалось как магнит. Он знал это ощущение, оно неоднократно отравляло ему существование в прошедшие два года — потребность, чтобы Джон был рядом. Осознав, что надоедливое чувство потери и не думает уходить, Шерлок смирился с этим и решил пока что собрать побольше информации вместе с ярдовцами.       За выпущенным из-под стражи Александром-старшим следила отдельная группа полицейских. Они поддерживали непрерывную связь с четырьмя отрядами, что вели наблюдение за его домом, и часто менялись, чтобы скрыть свои действия. Но абсолютно ничего не происходило. Подозреваемый вернулся домой, поел, посмотрел телевизор и лег спать. Никаких телефонных звонков, интернета — вообще ничего.       Шерлок, Лестрейд и Донован провели остаток ночи за списками компаний в комплексе: проверяли, все ли они существуют, составляли карты, отмечая, кто где снимает помещения и так далее. К утру они так и не нарыли ничего интересного, а поскольку жертва нужна была преступнику явно живой, Шерлок счел, что в ближайшие дни ей не грозит смертельной опасности. Хотя когда Донован обрушила на него тираду насчет социопатов и хладнокровного игнорирования страданий жертвы, Шерлок парировал, что ей лучше заткнуться, поскольку она сама никогда не была заложницей и не может служить надежным источником информации. Салли поинтересовалась, что он имеет в виду, и Лестрейду пришлось ее отослать. Шерлок же к своему изумлению понял, что чуть не рассказал ей спокойно и честно, каково это, когда ты становишься пленником, когда тебя пытают и выводят из строя.       Открывая входную дверь 221Б, Шерлок испытывал предельную усталость и держался на ногах на одном желании рассказать обо всем Джону.       Наверное, будить его будет нехорошо?       Раньше он так поступал, но Джону это никогда не нравилось, вспомнил Шерлок. И не стал будить друга. Вместо этого он сделал себе чай и стал перекачивать новые материалы с телефона на ноутбук.       Даже забавно, сколько всего в этом деле связано с ключами. Почти абсурдно.       Около шести утра Шерлок услышал, что кто-то спускается вниз по лестнице.       Судя по шагам, это явно был Джон, который шел в ванную.       Отлично, значит, нет надобности его не будить.       Однако при виде фигуры, что миновала темную кухню и прошагала в уборную, Шерлок нахмурился. Вопреки его ожиданиям, Джон был одет не в пижаму.       Через две минуты доктор вышел из ванной и явно собирался тем же маршрутом вернуться к себе, но его остановил шагнувший на кухню Шерлок.       — Джон, я... — начал детектив, планируя рассказать новости, но, разглядев своего бывшего соседа, он свел брови и остановился.       Джон был одет так же, как накануне — те же брюки и рубашка, только сильно помятые.       Шерлок включил свет, и Джон поморщился.       — Черт. Шерлок.       — Что случилось?       — Что? Ничего не случилось. Мне понадобилось в уборную.       Шерлок посмотрел ему в лицо. Глаза красные и распухшие почти до щелочек, рубашка частично вытащена из-за пояса и наполовину болтается поверх брюк. Джон отвернулся.       — Нет, постой. Чем ты занимался?       — Спал для разнообразия. Тебе тоже иногда стоит. И я сейчас собираюсь вернуться к этому занятию.       — Судя по виду, пользы оно тебе не принесло.       Джон хотел скрыться на лестнице, но Шерлок без резких движений перегородил ему путь.       — Мы нашли новые улики — важный след.       — Отлично, — по голосу Джона было создавалось противоположное впечатление.       — Я хочу, чтобы ты поехал со мной.       — Сейчас? Мне это неинтересно.       — Эм... — Шерлок понял, что Джон выглядит совершенно ужасно. — Нет, немного попозже.       — Попозже — это хорошо. А теперь дай мне доспать.       — Что произошло? Ты пил?       — Нет.       — Поругался с Мэри?       — Черт, нет!       — Ты заболел?       Джон замер на первой ступеньке.       — Нет, но... мне бывало и лучше.       Шерлок не знал, что на это ответить, и решил быть практичным.       — Мэри сказала: "то, что ты просил принести, лежит в сумке".       — Что? Ты с ней разговаривал? — Джон, похоже, понял, что Шерлок так легко его не отпустит, и снова к нему повернулся.       — Нет, я только вернулся, — ответил детектив.       — Так, а где записка?       — На кухне.       Джон вернулся на кухню, прочел текст, набросанный аккуратным почерком, и направился к холодильнику.       — Ты ел?       — Я же сказал, что только вернулся.       — "Только"? Уточни, сколько точно это означает.       — Всего... — начал было Шерлок, но его тут же прервали.       — Заткнись и давай ужинать. Я спал, так что тоже не поел, — голос Джона звучал до предела измотано.       — Ты что, так и спал с тех пор, как я ушел?       — Не... не все время, — протянул Джон, старательно не глядя на Шерлока.       Шерлок нахмурился. Джону снова снились кошмары? Он плакал? Было очень на то похоже. И двигался он так, словно плечо его беспокоило. Должен ли Шерлок озвучить очевидное, чтобы его утешить?       Джон так часто поступал с ним, хотя Шерлок терпеть не мог эту его манеру. Будет ли хорошим жестом вернуть услугу?       Сунув в микроволновку первую тарелку ужина, Джон потянулся к сумке, что лежала на кухонной тумбе, и раскрыл ее. Он явно знал, что внутри.       Похоже, там находились лекарства, и через мгновение доктор протянул бывшему соседу блистерную упаковку таблеток.       — Одну вечером и одну утром, — негромко пояснил он.       Шерлок на мгновение заколебался и потом взял пластинку.       Джон отвернулся и налил в стакан воды. Потом распаковал другой блистер, выдавил оттуда таблетку и проглотил ее, а потом еще одну.       Шерлок осознал, что слова Джона насчет его собственного приема лекарств были сказаны отнюдь не из солидарности и сочувствия.       Это казалось немного странным, и до кучи приносило еще чувство стыда. Видеть, как Джон глотает таблетки, было неловко... и горько.       Джон, видимо, разделял это ощущение, поскольку так и не повернулся к Шерлоку. Он вытаскивал из сумки все остальное и выглядел напряженным.       Зазвучал сигнал микроволновки, но никто из них не отреагировал.       Шерлок уставился на блистер в своей руке и понял, что Джон, видимо, опасается, что он все-таки откажется принимать лекарства. Да, побочные эффекты будут действовать ему на нервы, но если Джону от этого станет легче, он это сделает. Соглашаясь вчера, он еще не был в этом совершенно уверен, но после целой ночи раздумий на эту тему и видя сейчас ссутуленные плечи и распухшие глаза Джона, он принял окончательное решение.       Сделав два шага, Шерлок покрыл разделявшее их расстояние и встал рядом с Джоном.       Он выдавил из блистера одну таблетку и потянулся за стаканом воды, который Джон только что поставил на стол. Тот был еще наполовину полон, и Шерлок запил свою таблетку тем, что осталось.       Он ощутил, что Джон рядом немного расслабился. Но в комнате еще витало горькое неоново-зеленое напряжение, и Шерлок уже набрал воздуха, чтобы заговорить, как вдруг понял, что каждый раз, когда он пытался облегчить неловкую ситуацию, все шло шиворт-навыворот. Он нес ужасные глупости и делал только хуже... как в вагоне с бомбой или на кладбище в Баскервиле. Он закрыл рот, так ничего не сказав.       Джон оперся о кухонную тумбу обеими руками, опустил голову и внезапно сказал:       — Спасибо. — Его голос прозвучал хрипло и устало.       Шерлок нахмурился. За что Джон его благодарит? И он просто кивнул в ответ — хорошая и безвредная реакция на все случаи жизни.       Его взгляд упал на коробки с лекарствами, и он понял, что у Джона были другие таблетки. Шерлок попытался вспомнить, которые были его, а которые — Джона. Тот, кроме этого, проглотил еще легкое обезболивающее.       — У тебя другие?       — Да, смотри не перепутай. Побочки тебе не понравятся.       — Почему?       — Слушай, не заставляй меня сейчас объяснять. Я не в настроении.       — Хорошо... Тяжелая ночь? — Переступив с ноги на ногу, Шерлок очень осторожно коснулся своим плечом плеча друга.       На этот раз пришла очередь Джона молча кивнуть.       — Плечо?       Новый кивок.       Джон отослал его, потому что не хотел, чтобы Шерлок присутствовал при еще одной "плохой ночи"? Он хотел выпустить эмоции в одиночестве, без него? И без Мэри? Может, он чувствовал себя, как Шерлок тогда в Гамбурге: в одиночестве и отчаянии, больным от собственных переживаний?       Шерлок вспомнил, что выглядел в те дни похожим образом. В долгие часы судебного процесса мысли постоянно не давали ему покоя и уносили в темные сферы сознания. Это было ужасно и казалось, никогда не кончится. Кроме того, именно тогда он впервые заметил, что с его Чертогами что-то не в порядке. Он уходил во дворец, когда чувствовал, что теряет контроль и нуждается в передышке от бесконечной лжи обвинения и постоянных перепалок между адвокатами.       Они с Джоном молчали, и царившая между ними тишина постепенно перетекла во что-то мягкое, темно-лиловое. Шерлок ощутил, что они оба немного расслабились.       Как можно помочь Джону? Он так редко задавался раньше этим вопросом, что, поискав в базе данных, почти ничего в ней не обнаружил — очередная преступная небрежность с его стороны. Отказавшись от бесполезных крупиц информации, он постарался припомнить, что делал Джон, когда хотел утешить его — люди часто использовали с другими средства, которые помогали им самим — и кое-что обнаружил: теплая тяжелая штука, которую доктор подсовывал ему последние дни.       Шерлок развернулся и пошел в свою комнату.       Несколько дней назад он сам воспользовался этой вещью — ему нравилось ощущать на себе ее вес, хотя будь она еще в три раза потяжелее, это успокаивало бы намного лучше. Шерлок никогда раньше не сталкивался с такими предметами и решил погуглить. Нашел, как эту штуку используют, узнал все ее "за" и "против".       Он вернулся на кухню, вытащил из микроволновки тарелку и сунул на ее место зерновую подушку, понадеявшись, что та не впитает запах еды.       Занимавшийся второй порцией ужина, Джон заметил, что Шерлок чем-то занял микроволновку и с любопытством глянул на друга.       — Подожди с этим, я сейчас не могу есть, мне нужно сперва выпить чая, — пробормотал Шерлок, наполняя чайник водой.       Джон сунул тарелку в раковину.       — Да, я тоже... Полагаю, ужин может подождать, — он оставил еду на кухонной тумбе. — Не хочешь пока рассказать, что ты там обнаружил?       — О! — Джон сам спрашивает! Хочет отвлечься? — Да, конечно. Первую половину ночи мы наблюдали за домом. Это было довольно скучно.       — И Грег не дал тебе покурить в салоне.       — Да.       Они засели за ноутбук, и Шерлок стал подробно рассказывать, что они выяснили.       Пару минут спустя их прервал чайник, и детектив вернулся на кухню, чтобы заварить им чая.       Но прежде он вернулся назад и протянул Джону нагретую в микроволновке подушку.       — Хочешь зерновой пакет?       Джон поднял на него напряженный взгляд — сперва нахмурился, но потом понял, что предлагает ему сосед, и взял подношение.       — Да. Спасибо. Это... хорошо. Хорошая мысль. Пасиб.       Он набросил подушку на плечо, а Шерлок, тем временем, принес из кухни две кружки чая.       Они обсудили все, что произошло ночью, и к десяти утра наконец добрались до ужина.