***
Бабах! Бах! Бахбах! Множество разноцветных огней рассыпалось по темному звездному небу, озаряя большую площадь в центре города и восторженные лица тех людей, что стояли на ней и наблюдали за красочным салютом. Праздник Танабата* уже подходил к концу, ставя безусловно красивую радужную точку на праздновании прямо в небе над головами толпы. Но люди и не думали расходиться, на площади все еще звучала музыка, горели красочные фонари, а жители гуляли в поисках свободной веточки бамбука. Каждый японец, по традиции, в эту ночь мог привязать на украшавшие город стебли растения листочек со своим желанием и понадеяться, что, встретившись, двое разлученных рекой влюбленных, Хикобоси и Орихимэ, смогут его исполнить. Но не все в этот вечер веселились на празднике. Кто-то, воспользовавшись всеобщим оживлением и скоплением в самом центре города, делал свою работу. Свою грязную и незаконную работу. Буквально на соседней улице с виду обычный, ничем не примечательный японец, разве что одетый не очень по-праздничному, проходил мимо ювелирного магазина и насвистывал какой-то незатейливый мотивчик. Но, воровато оглядевшись по сторонам и убедившись, что вокруг нет ни души, он остановился и подал знак рукой. Из-за угла в узкий переулок въехал небольшой пикап и остановился точно у входа. Из него, как по команде, на улицу выбралось еще четверо крепких ребят и пошли ко входу в магазин, лишь шофер остался сидеть в машине, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю. Первый грабитель тем временем уже вскрыл замок, заглушил сигнализацию и показал жестами дружкам вести себя тихо и проходить по одному внутрь. В этой маленькой на вид лавочке и впрямь было, чем поживиться: драгоценные камни, украшения и даже дорогие часы. Один ночной посетитель, самый крупный и массивный, остался стоять в дверях на стреме, остальные же, вооружившись мешками и сумками, оперативно обрабатывали и упаковывали все, что имело цену. Самый проворный из них уже потел над вскрытием кассы и мысленно отдавал должное хозяевам, которые не могли создать для такого плодоносного местечка достойную систему безопасности. Грабитель повернул отмычку в замке кассы и усмехнулся, когда приятный слуху дзинь открывающегося ящичка с расфасованными деньгами прервал тишину. Вдруг он услышал еще какой-то звук за приоткрытой дверью в соседнюю комнату, едва слышный, похожий на приглушенный стук. Он оглянулся на двух приятелей, но они продолжали заниматься опустошением прилавков и потайных мест неудачливого магазина. Никто не заметил. Может, показалось? На шухере все еще стоял их человек, вооруженный пистолетом и не отрывающий взгляда от единственного входа в магазин. Мимо него не пролетит даже муха. Беспокоиться нечего, но… Взломщик, не привлекая к себе лишнего внимания, достал из заднего кармана шокер и, в последний раз оглянувшись на своих товарищей, вступил в темноту чулана. Не было видно ничего подозрительного, в полумраке выделялись лишь шкафы со всякой утварью вдоль стен, да открытое настежь окно с видом на соседнюю улицу и развевающимися занавесками. Из-за приоткрытой двери по комнате гулял сквозняк, и одна из створок жалобно постукивала о раму окна… Черт, это было всего лишь окно… И кому только в голову пришло открывать его так сильно перед уходом? Только пугает своими подозрительными звуками добропорядочных грабителей. Закрыть бы его. Мужчина сделал несколько шагов вглубь комнаты, но тут его нога уперлась в темноте во что-то мягкое… Опустив взгляд и вглядевшись в непонятное нечто, он практически сразу опознал… одного из своих подручных? Отшатнувшись назад к двери, вор уже собирался закричать, но вдруг от стены отделилась тень и в прыжке повалила его с ног, выбивая из рук электрошокер и надавливая куда-то в область шеи, больше он не шевелился… Леонардо облегченно выдохнул, когда понял, что второй его противник не проснется в ближайшие несколько часов, воздействие на чувствительные точки было одной из его любимых тактик. Ее сложность заключалась в необходимости быстрой реакции и точности, но зато она позволяла мгновенно лишать противника возможности сражаться, не убивая. Леонардо, натянув пониже капюшон плаща, придвинулся к двери и, рассчитав момент, когда ни один из все еще занятых делом воров не будет смотреть в его сторону, перекатился в надежное укрытие за прилавком. Подсечка, и еще один грабитель упал на пол, удивленно вскрикнув прежде, чем Леонардо успел зажать ему рот. Было уже поздно, тот, что стоял на стреме, уже забежал внутрь и стрельнул из пистолета в то место, где все еще лежал в отключке его приятель и где должен был находиться нападавший. Слишком медленно, к тому моменту, как до него дошло, что он подстрелил лишь воздух, ему прямо в лицо с другой стороны прилетела странно дымящаяся штука, дезориентировавшая в пространстве и напустившая вокруг себя много дыма. Леонардо, видя, как силуэт в облаке размахивает руками в попытке вернуть себе обзор, с легкостью перемахнул через соседний прилавок и вырубил его рукоятью одной из катан по затылку. Тело, смирившись с поражением, медленно осело на пол, а Леонардо услышал позади себя на улице шум заводящегося мотора и крик: «Гони, давай же, гони». Мысль, что кто-то из воришек посмел бросить в момент опасности своих напарников, прибавила Леонардо сил, и он молниеносно выбежал на улицу, в последний момент хватаясь за бортик пикапа и запрыгивая к нему в кузов. Там, в обнимку с несколькими мешками награбленного, сидел его пятый противник, на глазах бледнеющий от ужаса. Он уже знал, что ему не сбежать, но до сих пор не мог понять — от кого. Раздался еще один взрыв фейерверка, и ярко-красные огоньки, словно язычки пламени, заплясали на темном плаще, скрывавшем лицо незнакомца, сидевшего напротив в низкой боевой позиции с катаной наготове. — Ты еще кто такой? — выдавил из себя преступник. Но ответом ему послужил только молниеносный удар в челюсть. Поудобнее устроившись на крыше двухэтажного дома и прикрывшись одним из цветастых фонариков, множество которых висело в эту ночь над городом, Леонардо наблюдал, как возвращающаяся с празднества толпа собиралась вокруг пикапа, оставленного посреди улицы, и как стражи порядка, выудив из его кузова шестерых связанных преступников, пересаживали их в полицейскую машину. Люди шумели и что-то бурно обсуждали, хозяин ограбленного магазина тут же нашелся, забрал все самое ценное и уехал вместе с полицейскими давать показания. После этого людей на улице стало значительно меньше: посчитав, что все самое интересное уже позади, они стали нестройными группками разбредаться по своим делам, тут же забыв о странном происшествии. У оставленного без присмотра, лишь слегка сдвинутого с проезжей части пикапа толпились последние зеваки, но и те нехотя расходились по домам. А Леонардо все сидел в своем надежном укрытии и наблюдал. «Кажется, праздник прошел неплохо…» — справедливо рассудил юный ниндзя, пробегая глазами по стремительно редеющей толпе. — «Я обезвредил несколько вооруженных грабителей, не дал разориться одному из магазинов и при этом остался совершенно незаме… О, нет!» — Леонардо аж вздрогнул, когда, скользнув взглядом по неприметным прохожим, понял, что один из них смотрел прямо на него, — «Как он меня заметил? Я же не…» — Леонардо хотел было скрыться от его взгляда в тени соседнего фонарика, но не смог. Пронзительные черные глаза маленького полного старичка, стоящего на другой стороне улицы, будто пригвоздили его к крыше. Не в силах пошевелиться или хотя бы отвести глаза от свидетеля, Леонардо обреченно выдохнул, принимая свое поражение. Попался. Он еще долго чувствовал на себе его взгляд и не мог не то, что пошевелиться — вдохнуть лишний глоток воздуха. Прийти в себя ниндзя смог лишь тогда, когда спустя еще какое-то время разошлись по домам последние зеваки, а странный толстый старичок, что так легко опознал его в надежном укрытии, развернулся и неторопливым шагом направился по дороге прочь из центра города. Выждав, пока он отойдет на достаточное расстояние, Леонардо поплотнее укрыл голову капюшоном плаща, нырнул с крыши в тень одного из темных переулков и последовал за ним. Полумрак едва освещенной улицы вкупе с темно-серым одеянием, бесшумными шагами и перебежками от одного угла дома до другого делали Леонардо буквально невидимым для проходящих мимо редких прохожих. Он всегда с особой тщательностью оттачивал свои навыки скрытности, так как считал их самыми полезными и нужными для ниндзя, особенно с такой внешностью, как у него. И в итоге Леонардо добился немалых успехов в этом деле: пусть драться из тени, как сегодня с грабителями, он умел еще не так искусно, но зато во время слежки и передвижения его мог заметить только… только этот удивительный старик в кимоно и треугольной шляпе. Он-то точно знал, где таился Леонардо, он мог просчитать каждое движение черепахи наперед и понять, где он прячется, даже не оборачиваясь, и все-таки продолжал мерно ступать дальше по улице, не обращая внимания на своего преследователя ровно до тех пор, пока они вот так: один, идя медленно и открыто, а другой — перебежками и прячась в тени, не дошли до конца улицы и не свернули на совершенно пустую и безлюдную дорогу на окраине города. Старик вдруг остановился, еще раз обвел своими маленькими черными глазками открывшееся пространство и, наткнувшись взглядом на скрывавшегося за углом Леонардо, негромко сказал: — Выходи, Кумкват. Черепаха, только и ждавший этой фразы, все равно вышел не сразу: причиной тому были собственные внимательность и осторожность, которые, как известно, лишними не бывали, а так же не оставляющее Леонардо всю дорогу странное предчувствие чего-то. Чего-то, что непременно должно было произойти, но от этого не менее пугающее своей неизвестностью. «Сам виноват,» — резко одернул себя ниндзя, как только обнаружил предполагаемую причину своего беспокойства. — «Никто ведь не заставлял тебя убегать с праздника, так что теперь иди и принимай наказание достойно». И все-таки тревога его не оставляла, он не так часто нарушал немногочисленные правила, установленные в их доме, а когда это все-таки случалось, чувствовал себя просто ужасно. В первую очередь из-за того, что этим выказывал свое неуважение к тому, кто их установил, собственному отцу и учителю. Старейшему. — Добрый вечер, сенсей, — выйдя, наконец, из тени, Леонардо поравнялся с наставником и склонился в приветствии, в ответ Старейший лишь коротко кивнул ему и пошел дальше по дороге. Да уж, это дурной знак, кажется, он не в духе. Ученик лишь вздохнул и пошел следом, не отставая от него, но держась чуть на расстоянии. Некоторое время они шли в тишине, и Леонардо с особой осторожностью поглядывал сверху вниз на своего учителя. Старейший шел, сложив руки за спиной и вглядываясь куда-то вдаль, иногда бормоча что-то себе под нос, но от его обычного добродушного настроя не осталось и следа, сейчас он казался весьма задумчивым, серьезным и… растерянным. «Такими не возвращаются с праздника. Дело в моей выходке, или… что-то случилось?» — Леонардо ощутимо напрягся. Тревожное чувство чего-то неизвестного все нарастало, с каждой минутой становясь все больше, и уже никак не тянуло на простое ожидание заслуженного наказания. — Как… прошел Танабата, сенсей? — издалека начал разговор черепаха. Что бы не было причиной неважного настроения учителя, он решился докопаться до истины. Старейший, словно только что вспомнивший о присутствующем рядом с ним ученике, перевел на него взгляд и, растянув губы в свойственной ему доброй усмешке, заговорил ехидным, слегка завышенным голосом: — Чудесно, но кое-чего там не хватало. — Чего же? — Тебя. Ты ведь раньше любил этот праздник. Последняя фраза Старейшего прозвучала будто невзначай, как обычная констатация факта, но для Леонардо она была словно нож в сердце. Ну конечно, это он причина плохого настроения сенсея. Старейший позвал его вместе сходить на городской праздник, один из самых красивых в году, прямо в центр города, туда, где полно народу, гремят фейерверки и сбываются желания. Но вместо того, чтобы наслаждаться праздником с любимым учителем, Леонардо оттуда подло улизнул и сам не понял — зачем! Будто что-то заставило его оттуда уйти: ему не хотелось участвовать в этой праздничной суете, что из года в год была столь же красива, сколько и однообразна, его словно тянуло куда-то, где он нужнее, чем на этом празднике, который он уже видел восемнадцать раз. Странное это чувство заставило его тайком улизнуть и бесцельно блуждать по опустошенным улицам, пока он не наткнулся на ту банду грабителей. — Простите меня, сенсей, — выдавил из себя юный ниндзя, смиренно опустив голову. — Я… Понимаете… Просто сердце почувствовало неладное, вот я и… — Сердце почуяло неладное или неладно в самом сердце? — уточнил Старейший, внимательно поглядывая на идущего рядом Леонардо из-под своей смешной шляпы. Ученик запнулся на полуслове и замолчал, так и не выговорив вразумительного оправдания. Старейший действительно был мудр, он многое видел и знал, а своего ученика он всегда понимал лучше, чем сам Леонардо. То ли от того, что знал его всю жизнь, то ли сам по себе черепаха был открытой книгой, несмотря на все свои старания контролировать собственные эмоции. Вот и сейчас, Старейший хитро щурился и внимательно наблюдал за своим смущенным учеником, словно ожидая, пока его «глупый кумкват» сам додумается до очевидного ответа. Видя старательно скрытое замешательство на лице своего ученика, внимательный взгляд сенсея смягчился, а сам старик издал тихий смешок: — Глупый кумкват, я не сержусь на тебя. Ты сделал доброе дело и поступил по совести, — Леонардо непроизвольно выдохнул и благодарно улыбнулся сенсею, ощутимо расслабляясь. Все-таки он терпеть не мог с ним ссориться. — Что касается праздника — это твой выбор, как и то, рассказывать мне, что там чует твое сердце, или нет, — Старейший слегка понизил голос на последних словах, и Леонардо несколько раз кивнул, желая как можно яснее дать понять, что он усвоил урок и придет поделиться тем, что его беспокоит, как только… как только сам поймет — что. — И всё же, мастер Старейший… — осторожно продолжил разговор черепаха после небольшой паузы. Опустив взгляд на учителя, Леонардо попытался прочитать его мысли, но в темноте, лишь немного разгоняемой светом полной луны в небе, можно было выхватить лишь полы широкой шляпы, поэтому ученик Старейшего устремил свой взгляд вперед. — Если вы не сердитесь на меня, то о чем вы так глубоко задумались? Впереди прямо из темноты уже стали вырисовываться знакомые очертания: деревянные ворота, выглядывающая из-за них крыша в японском стиле и густые темно-зеленые верхушки деревьев, растущих в просторном саду. Дом. — Да, об этом… — заговорил Старейший, и в его голосе на мгновение скользнула неуверенность, так не свойственная мудрому мастеру. «Значит, дело действительно серьезней некуда…» — подумал Леонардо, поэтому хранил почтительное молчание, и когда они подошли к дому, и когда пересекли их огромный цветущий сад по узкой песчаной тропинке. А вот когда они вместе остановились на крыльце их дома, Старейший снова заговорил. — Леонардо. Ниндзя скинул с себя плащ и собирался повесить его на крючок у входа, но, окликнутый, так и замер с вытянутой рукой. — Мне нужно кое о чем тебе рассказать, время пришло, — серьезный тон и такой же взгляд, без единого намека на смешинку, лукавость или задорную усмешку, заставили Леонардо нахмуриться и наклониться почти к самому лицу учителя, чтобы не пропустить ни единого слова. — Но сначала ужин, так что поторопись! Кажется, у нас осталось немного тофу со вчерашнего дня! Серьезный настрой Старейшего, как ветром сдуло, и он, сняв обувь и шляпу, вперед Леонардо чуть ли не вприпрыжку прошествовал в дом, оставив ошарашенного ученика еще какое-то время стоять в саду, сжимая в руках любимый плащ. Время пришло… И чтобы это могло значить? «Может, он хочет показать мне новый прием?» — Леонардо взглянул на сенсея поверх чашки с рисом, безрезультатно пытаясь выловить в его поведении хоть какие-то намеки на тему предстоящего разговора. Но Старейший не давал никаких намеков, хотя определенно заметил пристальное внимание к своей персоне, и все с таким же аппетитом уплетал оставшийся рис, а юному мастеру катан только и оставалось, что следовать его примеру и перематывать в голове множество собственных догадок и фантазий, — «Да нет, вряд ли это могло его обеспокоить. Тогда что? Может, я сделал что-то не так? Но почему он мне сразу не сказал? А что, если он узнал…» — в обычно спокойных синих глаз на мгновение вспыхнул трепетный огонек, но уже в следующее мгновение он погас, — «Да нет, невозможно, как бы он узнал об этом…» — Леонардо встрепенулся, когда понял, что замер с рисинкой в палочках, так и не донеся ее до рта, и тут же положил ее в рот, тщательно пережевывая, — «С того дня уже год прошел… Интересно, где она сейчас? Наверняка, в отличии от меня, время даром не теряла…» Время. Время пришло. Именно так и сказал сегодня Старейший. Как всегда, сказал что-то важное и мудрое, но так спокойно, невзначай, будто это и вовсе не имело никакой значимости. Но Леонардо за восемнадцать лет уже прекрасно научился вылавливать и запоминать все мудрости, что ненароком рассказывал его учитель. Это было похоже на игру на внимательность, и за время своего обучения черепаха неплохо преуспел в ней. Его не сбивали ни веселый нрав наставника, ни разговоры на отвлеченные темы, ни нарочито безобидный внешний вид. Он знал точно: за этим лишь на вид неуклюжим и немного сумасшедшим стариком скрывался поистине мудрый ниндзя. Наверное, поэтому Леонардо, словно в противовес ему серьезный и сосредоточенный с самого детства, внимал каждому его слову и принимал все за чистую монету. Будучи ребенком, едва только взявшим в руки настоящие мечи и наслушавшимся историй Старейшего о храбрых самураях, он даже пытался отправиться на поиски приключений. Но почему-то каждый раз, когда черепашонок лет восьми собирался ступить за пределы сада, Старейший останавливал его, говорил, что он еще недостаточно натренирован, что ему еще многому нужно научиться до тех пор, пока не придет «его день». День, когда эти приключения сами его позовут. Тогда эти речи придавали маленькому борцу за справедливость столько сил, надежд и желания тренироваться, что он готов был не вылезать из додзё целыми сутками, забыв об усталости и лени. Это, нужно отдать должное, принесло свои плоды, но теперь эта фраза на него уже не действовала так волшебно. Потому что время все шло и шло, а «его день» все никак не наступал. И уже никогда, должно быть, не наступит. Повзрослевший и поумневший Леонардо теперь понимал, что это был лишь простой и действенный способ удержать дома неподготовленного к опасностям внешнего мира черепашонка, и был искренне благодарен за заботу. Как и за крышу над головой, как и за все уроки, что он усвоил, как и за… мирную жизнь, в которой искусство ниндзя никогда ему не пригодится. «Да что ж это со мной?» — Леонардо вздрогнул и тихо вздохнул, прогоняя от себя невеселые мысли. Собрав в стопочку уже ненужные на столе тарелки, он встал из-за стола и понес их в раковину. Он и сам не представлял, что с ним происходит в последнее время. Всегда собранный, спокойный и дисциплинированный, следующий кодексу истинного воина и своим собственным правилам, он всегда знал, как должен себя вести, что нужно делать. Но почему в последнее время его все чаще посещают мысли о том, что он все делает не так? Почему ему разонравились такие родные сердцу национальные праздники? Почему вдруг идеальная по всем параметрам жизнь вдруг стала такой неправильной, невыносимой и однообразной? Почему вдруг стены родной комнаты стали такими тесными? И куда его все манит и манит тяга к неизвестному? Может, где-то там его ждет цель всей его жизни, его путь, который он должен пройти с честью и отвагой, выложиться на полную и показать все, чему его научил сенсей! Может… — Ты закончил, Леонардо? — послышался за спиной голос Старейшего, черепаха будто своими глазами увидел, как он откладывает в сторону салфетку и усаживается поудобнее перед их низким обеденным столиком. Сам же мастер катан тут же отключил воду в раковине и сел на свое место, попутно вытирая руки о полотенце. Вот-вот начнется разговор. Старейший помолчал некоторое время, раздумывая, с чего же начать. Что только подтвердило мысли Леонардо: разговор предстоял трудный. — Ты помнишь историю о том, как погибли Машими и Шен? — неожиданно спросил Старейший, Леонардо постарался скрыть свое удивление и сдержанно кивнул: он не просто помнил, он знал ее наизусть, и Старейший прекрасно знал об этом, но, видимо, ситуация требовала начать издалека. — В те годы Йоши был немногим старше тебя. Однажды вечером… Старейший вообще любил рассказывать о предыдущих своих воспитанниках, но это была не болезненная тоска по утерянным близким, а скорее теплые чувства ностальгии. Он с улыбкой рассказывал о тех глупостях, которые совершал Хамато Йоши в юном возрасте, почему их не стоило повторять Леонардо, и о том, сколько благородных поступков он совершил. Любимой историей Леонардо было то, как он вместе с Машими впервые использовал свои навыки в бою и спас человека из большого, влиятельного клана. Тот в благодарность предложил юношам вступить в их ряды, и они, конечно же, согласились. В детстве Леонардо, слушая эту историю, не раз представлял, как сам он однажды покажется из тени и совершит что-нибудь героическое, такое, что люди сразу примут его таким, какой он есть, а Старейший даже сложит про него собственную историю. Конечно, это были всего лишь наивные детские фантазии. Теперь Леонардо был взрослым и понимал, что никаких подвигов ему не совершить с такой внешностью, только и оставалось, что прятаться по углам и ловить воришек, не способных даже сопротивления оказать. Леонардо внимал каждому его слову, хотя и знал, чем закончится рассказ: Йоши победит, убьет предателя Машими, но с тяжелым сердцем уедет далеко за моря, в Нью-Йорк, чтобы избавиться от болезненных воспоминаний, продолжить служить своему клану и найти самого себя в этом резко ставшем чужом и холодном мире. Но, несмотря ни на что, у Йоши до последнего был выбор: мстить или нет, уезжать или оставаться, следовать за кланом или избрать свой собственный путь. Для Йоши весь этот мир стал чужим, когда погибли близкие ему люди, для Леонардо этот мир всегда был таким и будет до конца его дней. У него есть только один близкий человек, именно его он должен ценить, уважать и защищать, но… — Я не могу… — тихо прошептал черепаха, и тут же замолчал, понимая, что своими мыслями вслух прервал неторопливый рассказ учителя, — Простите, сенсей, — тут же поправился ученик, но по мягкому взгляду темных глаз понял: Старейший знал, что ему есть, что сказать, и отступать нет смысла. — Я просто не могу… — слова подбирались с трудом, — сидеть, сложа руки. Лишь слушать о подвигах ваших учеников, не имея шанса проявить себя! Вы дали мне эти прекрасные катаны и обучили всему, что нужно, чтобы я приносил пользу. Мне кажется… что здесь я ее не принесу. Слова громом прозвучали в их тихой, маленькой кухне. Ниндзя нервно взглотнул и опустил взгляд, не смея посмотреть после сказанного учителю в глаза. Он все-таки сказал это. Сказал, хотя и сам не готов был признать. Как бы сильно он не был благодарен учителю, как бы он не любил все, что его окружает, здесь он был не на своем месте, здесь ему чего-то не доставало. Быть может, подвигов и приключений, быть может, чего-то большего. — Ты говоришь, хочешь приключений? — словно в очередной раз прочитал его мысли Старейший, Леонардо, даже не поднимая смущенно опущенной головы, мог представить его прищуренные до узких щелочек глаза, — Но путь, ведущий прочь из нашего сада извилист и опасен, не каждый справится с ним. — Знаю, — сквозь зубы пробормотал подавленный ниндзя. — Йоши и Машими не были готовы ко всем трудностям мира за его пределами, и это обратилось трагедией. В бою им не было равных, но сердца и умы не были готовы… — Старейший помолчал, и Леонардо, все еще чувствовал на себе его пронзительный взгляд, — И вот теперь мне придется отпустить в большой мир и тебя. За столом снова повисла тишина, Старейший молчал, Леонардо замер, так и не подняв головы, но уже не от стыда. А скорее для того, чтобы учитель не видел, как его глаза расширились, все еще не веря услышанному. — Простите, что? — Ты трудолюбив, честен, силен и скрытен, слушай свое сердце и не пренебрегай умом, тогда ты обязательно справишься, — Леонардо вздрогнул и поднял взгляд на своего учителя, тот, как и всегда, по-доброму улыбнулся ему, хотя во взгляде читалась едва различимая печаль, — Я верю в тебя, сын мой. Твое время пришло. На этих словах Старейший достал из-за пазухи небольшой конверт и отдал его в руки черепахе. Леонардо повертел его в руках, с особым вниманием вглядываясь в надпись на конверте и не решаясь его развернуть. Американская марка. Ньй-Йорк. TCRI. Отправитель — Сплинтер Хамато.***
«Именно!» — взмах катаной, поворот и еще один взмах, с медитацией было покончено, подходила к концу и общая разминка. — «Я приехал сюда не просто так! Я здесь, чтобы найти себя, узнать, на что я способен, показать, что я не зря тренировался все эти годы! Наверняка, это тот самый шанс, которого я ждал всю свою жизнь! И теперь, когда я здесь…» — лезвие катаны просвистело в миллиметре от двери, едва не оставив на нем зарубки, — «Меня ничто не остановит!» В этот момент в дверь постучали, и Леонардо вернулся в реальный мир. Он, уже полностью избавившись от плохого настроения и остатков сна, сложил мечи обратно в ножны и выпрямил плечи: — Войдите! — дверь мягко скрипнула, и за ней показалась голова его нового знакомого — Донателло. Вот уж кому не помешала бы утренняя медитация, выглядел он, мягко говоря, уставшим, — Доброе утро, Донателло-сан! — А? Ах, да, верно, и тебе доброе утро, — отозвался вошедший, вынырнув из своих мыслей, но, похоже, сам ученый был уверен, что утро добрым не бывает. Он недоверчиво посмотрел на японца, видимо, пытаясь проанализировать по его виду, давно ли он не спит, а Леонардо на это лишь слегка улыбнулся, — Собственно, для чего я зашел?.. Да, точно… Мастер Сплинтер собирает нас всех в додзе. Предлагаю встретиться минут через пятнадцать в коридоре. Удобно? — Да, спасибо за предупреждение! Черепашка в фиолетовой повязке коротко кивнул, видимо, опять возвращаясь в свои мысли и закрыл дверь с той стороны. Леонардо, убедившись, что его никто не видит, улыбнулся широкой предвкушающей улыбкой, подхватил со стола свою голубую маску, которую он всегда одевал в последнюю очередь, и, на ходу завязывая ее, пошел прочь из комнаты. — Сегодня я выложусь на полную, мастер Старейший. Однажды вы сочините про меня собственную историю!