Маленькая группа

Всё внутри просто кипело, выворачивалось. Аято сжал кулаки настолько сильно, что ногти вонзились в кожу, а костяшки на пальцах побелели. Глаза практически в буквальном смысле налились кровью. Они приобрели темно-красный оттенок и из-за темноты в помещении сверкнули ярко-алым пламенем.       Но краем глаза Киришима заметил знакомую фигуру, стоящую около перил лестницы. «Татара-сан», — подумал он, кое-как усмирив свой гнев. Очи вновь приобрели естественный цвет, и Аято, бросив на Канеки недружелюбный взгляд, вскоре скрылся настолько быстро, что не успел Кен и глазом моргнуть.       «Какой вспыльчивый малый», — подумал Канеки и вздохнул. Он уже предвкушал прелести этого чудного соседства.

***

— Канеки-кун, — Цукияма послал воздушный поцелуй для Канеки, отчего тот слегка передернулся. — Bonjour!       — Удачи, братик. Уверена, ты поладишь с Аято-куном, — Хинами, не отпуская руку Кена и всё крепче прижимаясь к нему, беспокоилась за братика. Как-никак, а ведь Аято не скрывал своего отношения к Канеки.       Его недобрые взгляды, готовность в любой момент разорвать глотку даже за километр так и кричали о его ненависти к бедному парню. Хотя как таковых стычек до сего дня не было, ибо Татара держал Киришиму под своим собственным чутким контролем. Однако, несмотря на откровенную враждебность друг меж другом, он поселил их в одной комнате.       — Зачем?! — Киришима с яростью ударил по столу из красного дерева, отчего поверхность старого стола не выдержала, и на месте удара образовались заметные трещины.       — Татара-сан посчитал это нужным. — Это тихонько присела на диван и начала вилять ногами, из-за чего бинты на большом пальце слегка ослабли и приоткрылись. — Аято-кун, уже поздно возмущаться. Придется потерпеть.       — Чтоб я да терпел этого напыщенного индюка?! — руки парня уже дрожали от ярости.       — Аято. — Достаточно было одного взгляда Татары, и Киришима приутих. Вскоре, поняв, что никакие возмущения тут не подействуют, он вышел из их маленького кабинета, расположенного в подвале отеля, сдерживая желание хлопнуть дверью со всей силой.       Однако полностью успокоиться ему не удалось, и, стоило парню выйти в коридор первого этажа, он со всей силой ударил кулаком по стене.       Канеки, попрощавшись со своими товарищами, встал перед темно-коричневой дверью с золотой ручкой. Легкое волнение всё-таки тронуло парня, и он на несколько минут замер перед дверью.       — Что стоишь? — Аято еле как удержался от оскорбления и, после заданного им вопроса, стиснул зубы.       — Да ничего… — Канеки тоже не был в восторге, посему решил удержаться от каких-либо язвительных комментариев. А ведь мог бы включить «другого» себя.       Медленно дернув за ручку двери, двое прошли внутрь.       Номер был в стиле викторианской эпохи, хотя большинство мебели было покрыто толстым слоем пыли. Всё выглядело шикарным, если бы не было вокруг так серо-мрачно. Уборка обязательна, иначе никак, подумал Канеки.       Аято, толкнув Канеки в сторону, прошел внутрь и осмотрелся. Комната им досталась просторная, большая. Да и мебель, хоть и была вся пыльная, выглядела не так старо, как ожидалось.       Сбоку около входной двери стоял большой гарнитур темно-коричневого цвета, а напротив него дверь ванной. Далее недлинный коридор, ведущий прямиком к спальне, в середине которой располагалась двуспальная кровать с резной мягкой спинкой. Это добавляло ещё один оттенок классического стиля начала девятнадцатого века. Из-за слоя пыли молочные оттенки приобрели сероватый цвет, отчего Канеки, вскоре последовавший за Аято, поморщился.       Не сказать, что Кен был чистоплюем. Он умел убираться и следить за хозяйством благодаря матери, которая, работая и днём, и ночью, не успевала выполнять некоторые рутинные работы по дому.       Аято же в детстве был довольно брезглив, так что даже его вся эта пыльная обстановка не шибко устраивала и вызывала отвращение.       — Я тебя не перевариваю, — начал юноша, засунув руки в карманы, — но раз нам придется жить вместе, то…       — Надо бы убрать этот номер, — продолжил Кен и опять натянуто улыбнулся.       Аято сверкнул глазами и прищурил брови, говоря, чтобы он его не перебивал. Впрочем, добавлять было уже нечего, поэтому оба парня замолкли и сразу же приступили к делу.       Канеки натянул резиновые перчатки, найденные в подсобке на втором этаже отеля; так же, как и моющие средства, тряпки, вёдра и прочее. Правда, средства уже не были пригодны для использования.       Аято, намочив большую половую тряпку, по старой японской традиции пробежался тряпкой по коридору, руками двигая её вперёд.       Канеки аккуратно, не торопясь, вытирал пыль с мебели. Их номер просторный, но не настолько большой, чтобы уборка заняла огромное количество времени.       Когда солнце уже давно скрылось за горизонтом, а небо усыпалось звездами, двое наконец закончили уборку. Не то чтобы их номер до блеска сиял, но и грязным его теперь не назвал бы никто.       — Почему в номере нет гостиной? — заметил Киришима, помрачнев.       Канеки сначала не понял, к чему этот вопрос, но вскоре догадался: у них есть только одна спальня, в которой имеется одна кровать.       — Гостиная есть, однако она разрушена.       — Ха?! И где ты теперь будешь спать?!       — Я? — искренне удивился Канеки и почесал затылок, ведь до последнего был уверен, что место на кровати — его.       Аято так хотел назвать его всеми «хорошими» словами, набить рожу, выбить дурь. Но, вспоминая холодный взгляд Татары, он смог подавить в себе желания, кои так усердно вырывались наружу.       Из-за уборки тело ослабло, да и голод Кен давно не утолял. С тем же и у Киришимы. У обоих был усталый вид, уже требующий не столько человеческой плоти, сколько сна. Пару раз переглянувшись, оба вздохнули в унисон.       Глубокая ночь. На улице иногда у-укала сова, заставляя Канеки постоянно вздрагивать. Ему достался самый маленький кусок участка постели, на остальной части нагло раскинулся Аято и уже во всю храпел, в то время как Кен заставлял себя уснуть. Хотя ему и приходилось переживать времена похуже, намного хуже, однако в данный момент парню казалось, что сейчас худшая ночь в его жизни, полная мрачности отеля и неприятного соседа по комнате.       Аято перевернулся на другой бок, закидывая ногу на живот Кена, отчего тот досадно простонал. Канеки уже хотел было ударить мальчугана или, по крайней мере, просто разбудить, дабы тот принял удобную позу для двоих, но рука застыла в воздухе. Киришима что-то невнятно пробубнил через сон, прищурился.       «Кошмар снится?» — задался вопросом Кен.       Немного поёрзав, Аято сонно-дрожащим голосом прошептал: «Папа…»       Канеки удивился, распахнув глаза. Такое несвойственное поведение для младшего Киришимы — вечного бунтаря, который никак не может успокоиться и перестать беспричинно, по мнению Канеки, злиться на белокурого юношу.       «Что ж, — Кен чуть ближе придвинулся к Аято и очень осторожно положил свою ладонь ему на голову, минутой позже начав гладить волосы. — В последний раз прощаю твою наглость, Аято-кун»       Лицо Киришимы слегка расслабилось, и Кен невольно улыбнулся.       «В последний раз»