***
«Как быстро проходит время», — отметил Канеки, посмотрев в окно, где в полной мере виднелись яркие звезды. За городом звезды действительно ярче. Аято после всей бурной сцены почувствовал себя хуже, посему его снова пришлось уложить в постель. Нет, он не уснул, но двигаться ему было заметно тяжелее, за что Канеки корил себя за излишнюю жестокость к мальчугану. Киришима после этого и слова не выдавил. Лишь молча попивал давно остывший кофе. Канеки, прилегши рядом, медленно поворачивал страницы книги. Выглядел он сосредоточенным, изредка бросая короткие взгляды в сторону Аято. — В детстве… — вдруг заговорил Аято, поставив кружку на тумбу. Канеки оторвался от чтения, — мой отец часто водил меня и сестру в кафе, где мы пили кофе. А по дороге мы ходили гулять в парк и собирали червей для нашей птицы. Ненавижу насекомых… Киришима, посмотрев на Канеки, залился краской и начал перебирать пальцы. Он не знал, как начинать разговоры и уж тем более свободно беседовать. — Я… я это к тому, что с отцом, где бы то ни было, всегда кто-то здоровался, он был слишком добр ко всем… — Аято понял, что Канеки не улавливал суть, а ведь Кен сам сказал: «…если ты позволишь себя узнать». — И… короче, ты похож на отца своей тошнотворной добротой. Лицо Канеки выражало недоумение. Аято хотел ударить его по лицу, но Канеки остановил удар, схватив его кулак. — Понятно, — сказал он, изменившись в лице. — А почему ты ненавидишь насекомых? Аято понял, что Канеки тоже попытался поддержать беседу, из-за чего уголки его губ дрогнули. — Они мерзкие. А тупая сестра их вообще не боится. — Тоука-чан вообще ничего не боится, — усмехнулся Кен. Киришима почувствовал облегчение. Непринужденная беседа позволила ощутить, как границы между их отношениями разрушаются, словно медленно исчезает стена, что всё это время стояла между ними. «Аято-кун всё-таки услышал меня», — подумалось Канеки, продолжая беседу с ним. Разговор оказался коротким, но узнал Канеки немало. У Кена аж от сердца отлегло. На лице появилась улыбка, больше похожая на благодарственную. Даже дышать стало легче. Время уже было за полночь. В воздухе витала умиротворенная атмосфера, каждый занимался своим делом, иногда встречаясь взглядами. В таких случаях Кен мягко улыбался, а Аято показывал язык и отворачивался, затем сам же ухмылялся. — Что ж, — Канеки закрыл книгу, — пора спать? — Угу, — кивнул Аято и зевнул в кулак. Белокурый встал с кровати и подошел к шкафу, чтобы положить книгу на место. Его движения казались вялыми, больше похожими на шаги зомби. Аято заметил это и подумал, что за день Кен сильно утомился. Канеки снова зашагал к кровати; каждый шаг давался ему с трудом и сопровождался неровным дыханием. — Эй? Всё в порядке? — невольно забеспокоился Аято, привстав с постели. — Да, в полном, — кивнул Кен и улыбнулся вымученной улыбкой. Киришима приблизился к Канеки. Вдруг глаз Канеки стал черным, а зрачок — красным. От неожиданности Киришима попятился. Белокурый схватился за голову и начал неровно дышать. — Аято… кун… — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Киришима сразу же подбежал к нему и схватил того за плечи, начав трясти. — Лучше тебе… уйти… — Да что такое?! Придурок, ответь нормально! — Аято… — Канеки медленно поднял руки к мальчугану и, чуть ли не впиваясь ногтями в плечи, схватил его. Он дернул Аято к себе и укусил его за плечо, так сильно, что там сразу же брызнула кровь. Киришима вскрикнул и, прикусив язык, постарался сдержать вопль боли. Кен облизнул место укуса, доходя языком до шеи, и оскалился. Чуть погодя, Аято взглянул на Кена: он был похож на зверя, который наконец поймал свою добычу, из-за чего по спине прошелся холодок. — Канеки?..Глава 6. Услышать
13 мая 2015 г. в 21:31
«Если бы ты только не был таким слабым…» — из последних сил выговорил он про себя, затем Аято сделал глубокий вдох и выдохнул, как будто освобождаясь от оков жутких воспоминаний.
Он и не заметил, что щеки его влажные от дорожек слез. Посмотрев на Канеки, который немного отошел от него, у Аято глаза снова наполнились слезами. Мальчишка сам удивился своей реакции и, не зная, куда спрятаться, уткнулся в плечо Кена, сильно сжимая в кулаках его футболку.
— Аято-кун? — обеспокоенный вопрос Кена заставил Аято вздрогнуть.
— Ты так похож на гребанного отца… — прошептал Киришима, сильнее сжав футболку Кена.
Канеки открыл рот, чтобы что-то сказать, но плечи Аято начинали содрогаться, и белокурый передумал что-либо добавлять. Он лишь положил руку на его голову и прижал к себе, осторожно, как будто боялся отпугнуть.
А Аято не мог остановить слез, сколько бы он ни закусывал до крови нижнюю губу и ни сжимал до белых костяшек одежду Кена. Ничто не помогало.
Канеки оставалось лишь гладить его по голове, отчаянно пытаясь успокоить. На большее ему не хватало, казалось бы, смелости или не позволял здравый смысл, он сам точно не мог понять.
«Я знал, что он на самом деле не такой уж плохой. И он как-то раз упоминал, что я напоминаю ему отца. Это было во время битвы в штабе Аогири. Помнится, он тогда был зол на меня из-за этого, хотя я сомневаюсь, что действительно виноват. А сейчас он не зол, как мне кажется… ему грустно. Несмотря на то, что он гуль, Аято остается обычным ребенком»
Всхлипывания Аято прерывали гробовую тишину, что повисла у них с тех пор, как Киришима уткнулся ему в плечо. Канеки чувствовал, как с каждой секундой слабеет его хватка. Всхлипы становились тише. Плечи перестали дрожать.
— Аято? — очень тихо задал вопрос Кен, но ответа не последовало. Парню надоела эта тишина, поэтому он продолжил. — Ты скучаешь по отцу, верно?
После этого Киришима неожиданно вздрогнул, сильнее сжав в кулаках бедную футболку Канеки. Он не нашел, что ответить. Безусловно, думал он, ответ — нет! Но почему тогда Аято не мог озвучить это вслух?
Канеки кивнул сам себе, будто бы подтверждая свою же теорию, судя по реакции Киришимы.
— Это нормально, Аято-кун, — Кен чуть сильней прижал к себе мальчишку, который тут же попытался вырваться из этих слишком продолжительных объятий. — Не стоит этого стыдиться. Все мы скучаем по родным людям.
— Не говори… — тихо пробормотал Киришима, раз за разом повторяя попытку оттолкнуть Канеки. — Не говори…
Кен изогнул бровь и ослабил хватку. В этот миг Аято тут же оттолкнулся назад, из-за чего у Канеки в груди несильно кольнуло, упал на кровать, затем привстал на локтях. Он поднял хмурый взгляд на Канеки. Глаза его были красными, в них отражалась то ли боль, то ли злость. Он стиснул зубы.
— Не говори так, будто всё тут на свете понимаешь! — выкрикнул он, сжав руки в кулаки. — Это раздражает! Ты ничего не понимаешь, а чешешь языком, словно всё уже давным-давно для тебя прояснилось!
Канеки выглядел, как будто его током ударили. Он не ожидал таких слов от Киришимы после столь трогательной сцены. «Неужели я ошибся? — Канеки виновато отвел взгляд. — Но в чем? Что я сказал не так?»
— Меня от тебя воротит, — не унимался Аято. — Вы с глупой сестрой думаете, словно этот мир построен на любви и на ваших соплях! Нет! Суть в этом мире не вытирать друг другу сопли, а выживать! Не только дура-Тоука, но и отец… Ненавижу тебя! Вас всех ненавижу!
Всё это прозвучало с такой злостью, в словах было столько желчи.
Аято был в ярости. Он привык защищать себя таким способом. А сегодня в его защите появилась трещина, из-за чего сорвались с языка подобные слова.
Сердце разрывало. Киришима не понимал, отчего такая боль, откуда она и что её побудило. Ему хотелось сказать всё, что он думает, но голос уже сорвался. В комнате слышалось только его неровное дыхание. Даже воздух был словно пропитан ядом, и пошевелиться стало страшно.
Киришима понял, что сказал что-то лишнее, то, чего не стоило говорить.
«Почему ты молчишь? — спросил он про себя, глядя на Канеки, который даже головы не поднимал на протяжении всей яростной речи Аято. — Я тебе столько дерьма наговорил, а ты молчишь?! Это всё, что ты можешь, Канеки Кен?! Слабак…»
Канеки стоял и понимал, что так вечно продолжаться не может. Аято уже закончил, но не двигался, как и Кен. Он знал, что теперь ему следует что-то сказать, что-то сделать. Однако что? В голове постоянно прокручивал кучу слов, но все они казались неуместными, теряли всякий смысл. Он не был зол на Аято, прекрасно понимая, что сейчас ему больно. Как бы он ни старался, думать об Аято в негативном ключе казалось невозможным даже после стольких слов, даже после его отталкивания.
В мыслях крутились слова Аято: «Ненавижу тебя!»
Терпение Кена лопнуло, он подошел к кровати и схватил Аято за воротник. Он знал: сейчас все слова не будут иметь значения для Киришимы, он не услышит никого, кроме себя. Поэтому Канеки, хрустнув одним пальцем, подумал: «Я заставлю его услышать меня»
Он замахнулся кулаком и крепко ударил Аято по лицу. Киришима сразу же схватил руку Кена, которая держала его за воротник, и хотел ловко притянуть к себе и ударить его ногой. Но Кен оказался проворнее: он поднял Аято и откинул его к стене.
— Ах ты!.. — Он попытался подняться на ноги, но в голове отдалась двойная боль, из-за чего Киришима пошатнулся. На стене остались трещины и начали падать некоторые кусочки.
Канеки медленным шагом шел к нему. А Аято, взглянув на Кена, замер: снова этот до обескураживания холодный взгляд. Тормозить времени не было — нужно дать отпор! Но Киришима не мог пошевелиться не только из-за ноющей с утра боли. По спине прошелся холодок, а всё тело налилось свинцом.
До Аято вдруг кое-что дошло: он боится Канеки Кена.
Канеки протянул руку к его шее, по-видимому, собираясь задушить Киришиму. Аято зажмурился, готовясь к своей каре. Кен удивился тому, что Аято бездействовал. Его холодные пальцы прошлись по шее Аято, из-за чего тот проглотил комок, а мурашки прошлись по всему телу.
Канеки дошел пальцем до кадыка, после чего резко схватил его за шею. Киришима инстинктивно ухватился за руку Кена, пытаясь отцепить ее от шеи.
Белокурый наклонился к уху Аято и властным тоном сказал:
— Аято-кун, ты прав, реальность в самом деле жестока. Но и ограничивать себя рамками борьбы бессмысленно. И борешься ты всю жизнь с самим собой. Я могу многого не понимать, я тебя не знаю, но если ты позволишь себя узнать… — голос становился всё мягче, но, что ещё более странно, Аято не перекосило от этой мягкости. Хватка слабела, что позволило ему легче дышать. — Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, однако я не позволю тебе проиграть самому себе.
— Ты мне — никто, чтобы так говорить… — хриплым голосом выговорил Аято, устало взглянув на Кена.
— Если бы я тебе был никто, то я ничего и не сказал бы, — Канеки отпустил Аято и улыбнулся. Улыбнулся такой же улыбкой, которую он обычно показывал Хинами и другим своим товарищам.
Киришима цокнул языком, словно смирившись со своим положением, и отвернулся. В обычном случае его стошнило бы от его улыбки, от тона голоса, от всех этих слов, но Аято давно понял: Канеки Кен — это не обычный случай.