***
«Вот ведь тупица! По себе знаю, как хреново страдать от голода», — Аято успел захватить свою маску черного кролика и, надев её, спешно бежал к городу. К сожалению, по дороге Аято не встретил никого, ни одного человека. Оно и неудивительно: время позднее, никто не станет гулять за городом незадолго до рассвета. Однако Киришима отчаянно надеялся встретить жертву где-нибудь поблизости, чтобы успеть, и с каждой минутой он прибавлял скорость. Наконец, оказавшись в городе, Киришима замедлил шаг, чтобы отдышаться. Он использовал почти весь остаток своей силы, чтобы добраться до города как можно быстрее. К тому же его слабое место — недостаточная выносливость. За очередным поворотом Киришима заметил два темных силуэта. Сердце подпрыгнуло, наверное, он никогда не был так счастлив новой жертве, которая, ко всему прочему, не была предназначена для утоления собственного голода. Далее включились охотничьи инстинкты: он тотчас скрылся за невысокими зданиями, ожидая, пока жертва подберется ближе. Кровь забурлила, глаза медленно начали приобретать цвет гульей силы. В зоне лопаток почувствовалась знакомая боль, которая привычна для гулей: он высвобождал свой кагунэ. Силуэты стали отчетливее: два, по-видимому, человека в темных плащах неспешно шагали, приближаясь к Аято. Наконец, когда расстояние позволяло напасть на жертв, Киришима вмиг оказался перед этими людьми в плащах. Он решил немедля убить их, но, не успев высвободить свои «кристаллы» на двоих незнакомцев, Аято замер. — Тоука? — окинул он шокированным взглядом сестру, которая так же удивленно таращилась на брата. — Старик? Рядом с Тоукой невозмутимо стоял Йошимура. Даже бровью не пошевелил, лишь коротко кивнул в знак приветствия и вежливо улыбнулся. — Аято, что ты тут делаешь? — спросила Тоука, оклемавшись от неожиданной встречи с братиком. — Это ты что тут делаешь, тупая сестра?! — неожиданно резко спросил он. В голосе его чувствовалась ярость. — Чего ты так разорался? — Аято-кун, — обратился к нему Йошимура, — выглядишь слишком обеспокоенным. Что-то случилось? Аято перестал сжимать кулаки, на него накатила слабость после всей беготни, а кагунэ пришлось снова спрятать, чтобы зря не тратить сил, которых почти что не осталось. — Не ваше дело, — съязвил он и, толкнув плечом Тоуку, выдвинулся вперед. — У меня нет времени мило беседовать с вами. — Да подожди ты! Мы направляемся в лагерь гулей. И я хотела кое-что спросить у тебя, — попросила Тоука, и Аято, усмирив нетерпеливость и гнев, остановился. — Как там… Канеки? Он ведь в лагере? Услышав знакомое имя, Аято вздрогнул и напрягся. Ему тяжело было ответить. Канеки в данный момент ни капли не в порядке. И ему нужна помощь. Помощь Аято. — Да, — коротко ответил Аято после недолгого молчания. Подобное поведение младшего Киришимы удивило Йошимуру. — Что-то произошло с Канеки? — осторожно спросил мужчина, поправив шляпу и взглянув исподлобья на мальчишку, который повернулся к ним. Аято не хотел ругаться со стариком, так как за этой приветливой улыбкой всегда скрывалось что-то пугающее. То ли гулий инстинкт, то ли просто интуиция — он чувствовал кое-что неладное. Опустив взгляд на землю, Аято задумался, взвешивая все «за» и «против». Стоит ли рассказывать им о том, что Канеки сейчас на грани смерти и нуждается в человечине? «Канеки миролюбивый идиот, как и, впрочем, другие идиоты из двадцатого района. Он не простит мне смерть невинного человека, я так думаю… И у меня не осталось сил. Если повезёт, смогу убить одного человека, но снова добраться до лагеря будет очень трудно. Вот ведь дерьмо» — Канеки сейчас нужна еда, — пробубнил Аято себе под нос. Гордость была его задета: он просит помощи у жалких гулей двадцатого района! Однако, стараясь забить на стыд и злость, он переломил свою гордость и уверенно взглянул на Тоуку с Йошимурой. — Понятно, — сказал старик, таинственно улыбнувшись. В руках у него была большая сумка. И Аято сомневался, что там лежат его вещи. Уж больно «вещи» вкусно пахли.***
Бесцеремонно ворвавшись в свой номер, Аято сразу же побежал к спальне. За ним спешно последовали Тоука и Йошимура. Тоука была крайне удивлена, заметив, как обеспокоен её брат. Обычно ему на всё плевать, да и Канеки, вроде, ему не друг. Так что же побудило брата настолько сильно, как показалось Тоуке, заботиться о Канеки? «Я знала, что Канеки способен изменить даже такого глупца как Аято. Но что же ты сделал, Канеки?» В голове прокрутились слова Кена, когда тот ещё был в Антейку. «Если ты умрёшь, Тоука-чан, мне будет очень грустно»; «Я тебя не оставлю». И в итоге: «Я не могу вернуться в Антейку» Тоука на пару секунд остановилась, в груди больно кольнуло. Аято, когда уходил из Антейку, сказал: «Ты всегда будешь одинока, глупая сестрица» Это ли её наказание за то… что она — гуль? Отбросив печальные мысли, она вошла в спальню. Аято перенес бессознательно лежавшего Канеки на кровать. Лицо его было бледным как мел, а живот издавал неприятные звуки. Голод гуля — это сущий ад. Тоука сглотнула комок, по телу прошлись неприятные ощущения. На секунду она почувствовала, словно сама изголодалась. Но это ощущение сразу же улетучилось.***
Канеки медленно открыл налившиеся свинцом веки. Он увидел размытое лицо Аято, через пару секунд его лицо стало четче: по-детски улыбающийся Киришима смотрел на Кена с нескрываемой радостью, как будто бы ребенку только что игрушку подарили. Однако такое выражение недолго сохранилось на лице Аято. Прокашлявшись, он снова натянул недовольную мину и нахмурился. — Наконец-то очнулся, дебил! — сказал он, за что получил подзатыльник от Тоуки. — Да как можно так подвергать себя опасности?! Вот придурок! Мазохист! — недовольно ворчала Тоука, уперев руки в боки. Сначала Канеки удивился присутствию Тоуки в лагере, однако, решив оставить выяснения на потом, он расплылся в нежной улыбке. Его умиляла вся ситуация: мимолетное счастливое выражение лица Аято, его вредный характер, схожесть родственников. «Яблоко от яблони…» — Чего лыбишься? — одновременно спросили Тоука и Аято и недобро посмотрели друг на друга. — Тоука-чан, Аято-кун. — Канеки лег полулежа, подставив подушку под спину. — Спасибо. Кажется, я вам доставил немало хлопот. Кен неловко почесал затылок. Аято фыркнул и сложил руки на груди: — Не нужны мне твои благодарности! Я всего лишь возвращал тебе долг. «Ага, как же… сам-то не отходил от него ни на шаг, пока он не проснулся», — подумала Тоука, усмехнувшись и посмотрев на брата. Киришима начал ругать Канеки, бросая в его адрес порой нецензурные слова. Кен же молчал и выслушивал свою лекцию, виновато улыбаясь. Закончив свою тираду, Киришима сложил руки на груди и победно ухмыльнулся. «Аято, ты изменился», — подумала Тоука, сначала с улыбкой посмотрев на Аято, затем переведя грустный взгляд на Канеки. — Ладно, я пойду, — сказала она, повернувшись к выходу. — А, Тоука-чан! Кстати говоря, почему ты… — … Не в Антейку? — перебила его Тоука и на пару минут замолчала. — Они его уничтожили. Она сразу же ушла, оставив Канеки в замешательстве. — Тоука-чан… — Кен проводил её печальным взглядом. Он не понимал, кого она имела в виду под «они», но догадывался, что что-то случилось. — Странная сестра. Эй, дурень, — вывел его из транса Аято. — Ты так… больше не делай, — промямлил он почти невнятно. Однако Канеки понял его и кивнул: — Обещаю. «Мило, что он настолько сильно беспокоился обо мне. Надеюсь, мне это не показалось. А то от голода могло и не такое померещиться…» Аято не удержался и расплылся в улыбке, которую попытался скрыть, закрыв ладонью. У Канеки в голове словно что-то переклинило. Он машинально взял руку Аято и дернул к себе. Киришима свалился на кровать, от неожиданности не сразу понял, что случилось. Кен навис над Аято, сердце, казалось бы, пропустило пару ударов. Он приковал руки к кровати. Он не замечал своих действий, отдаленно осознавал, что теряет контроль. (Как будто дикому зверю открыли клетку настежь) Белокурый открыл плечо Аято и наклонился к ране, которую он сам же нанёс. Кен провел языком от раны до шеи, чувствуя солоноватый вкус, заставляя Киришиму сморщиться от несильной боли. На том же месте оставил слабый укус. Из-за нежности кожи Аято Кену хотелось укусить его ещё раз, затем ещё и ещё. Кисти Киришимы он сжимал всё сильнее и сильнее, пока не услышал хруст костей. Аято вскрикнул, его лицо исказилось. Однако он не предпринимал никаких мер, чтобы сбежать, оттолкнуть, а то и избить. Он чувствовал себя беспомощным, а что ещё удивительнее — не пытался с этой беспомощностью бороться. Взгляд Канеки выражал дикое желание; не то, которое было у него пару часов назад — утолить голод, — а желание завладеть Аято, чтобы такое выражение лица, улыбка, слова — всё принадлежало Канеки Кену. На губах осталась кровь, Канеки облизнулся. Хотя гули должны быть отвратительны на вкус, Кену понравился вкус Аято. Внутри всё кричало, кричало об одном — «Хочу сделать Аято больно» — Что?.. — очухался Кен и сразу же встал с кровати. (Дикого зверя снова поместили в клетку) Канеки стоял так ещё пару минут, пребывая в полном ступоре. Пару минут он думал, что наделал, думал, как исправить, и думал, что сказать. Вдруг ноги стали ватными, тело налилось свинцом, однако непреодолимое желание сбежать поскорее взяло верх, и Кен, глядя в пол, лишь тихо пробормотал: — Прости. Не успел Аято взглянуть на Канеки, как его след уже простыл.