***
Аято чувствовал легкое прикосновения холода, тело покрыла гусиная кожа. Он ощущал себя выжатым апельсином, из которого выдавили весь сок. Веки прилипли друг к другу. Мальчишка не сразу сумел открыть глаза. Киришима заметил, что на нём нет верхней одежды, лишь бинты закрывали голый торс. Размазанная картина предстала перед ним: смутно видная спина, большая и крепкая, длинный плащ, достигающий до самого пола. И чёрный хвост. Спина повернулась к нему. Длинный конский хвост откинулся назад, белая маска без глаз с оскаленными зубами была обращена на мальчишку. — Норо? — прохрипел Аято. Он уже привык к физической боли, но душевная рана до сих пор ныла, и Аято приложил усилия, чтобы слёзы вновь не навернулись на глаза. Норо — молчаливый гуль. Он даже не кивал в ответ, а просто смотрел на Аято. Мальчишка встал, ощутив себя уставшим от всего на свете, как будто вся ноша мира была взвешена на его плечи. Но даже самая кошмарная усталость не смогла остановить его. Воспоминания об отце заставили вспомнить также и человека, который напоминал его заботливого папу. Он внезапно понял, что одиночество — на самом деле дерьмовая штука. Но у него остался ещё один человек, ради которого он может перетерпеть всё. Аято хотел задать вопрос — где я? — как вдруг мимо него прыгнул чёрный кролик. — Куро?***
— Из-за всей этой шумихи там погибнет куча гулей, и есть среди них — те, кто являлся персоналом кафе, — сказал Нишио, и Канеки заметно изменился в лице. Дорога казалась совершенно пустынной. Ветер раздувал пыль. И маленькое здание выглядело одиноким среди этой пустыни. — Шеф? Тоука-чан? Йомо-сан? — лихорадочно спросил Кен, ноги его зачесались, захотелось побежать дальше, не теряя ни минуты. — Ирими-сан? Кома-сан? Нишики спокойно качнул головой. — Только шеф, — голос сделался необычно тревожным. — Чёрт, как же это раздражает! Старик всегда был готов подтирать нам зад, — цокнув, проговорил Нишио, но в его словах не чувствовалась ненависть. — Обезьянка-сан и Ирими-сан не лучше… Наступила короткая пауза. Нишио коротко вздохнул. — Ты, наверное, не знаешь, — парень повернулся к Канеки. Посмотрев в глаза семпаю, Канеки невольно ощутил тревогу, сердце забилось чаще обычного. Короткая пауза будто бы обхватила глотку белокурого, казалась вечной. Но семпай всё-таки продолжил: — Они погибли в битве за Антейку. «Они», — выделил Кен. Как и ожидалось, новость оказалась кошмарной. В груди всё больно сжалось. Укол вины ударил прямо в сердце. Парень, представив в голове счастливо улыбающихся Ирими-сана и Кома-сана, поджал губы и закрыл глаза, опуская голову. — Голуби хуже детей. Ну и что с того, что кучка гулей варили кофе? — Нишики попытался сгладить обстановку, но смех его вышел слишком сухим. Атмосфера вокруг сделалась мрачней, даже воздух, казалось, потяжелел. Молчание заставляло Нишики чувствовать себя виноватым из-за того, что так не вовремя решил сообщить об их смерти. «Правда всегда такая жестокая», — подумал он, боясь взглянуть на Кена. А сам белокурый смотрел на асфальт, сжимал кулаки до побелевших костяшек. Внутри разрастался целый пожар. «Уничтожить» — возникла первая мысль. Затем: «Спасти. Уберечь. Пожертвовать всем ради всех» — Я не позволю больше никому умереть. Ни шефу, ни ему. Нишики изогнул бровь и только хотел задать вопрос о «нём», но, посмотрев назад, он вдруг замолчал. Канеки натянул свою маску и, с взглядом решительным, сделал шаг. Как только его нога двинулась с места, вопль позади остановил его. — Я не позволю тебе уйти!***
Свет фонарей резал глаза. Вокруг было слишком много людей. Толпы! И опять из-за этого сжималось горло, подступала тошнота, кружилась голова. Возможно, не из-за людей, но люди точно не предоставляли ему удовольствия. Мальчишка проталкивался мимо множества толп, не извинялся и бежал со всех ног. Осенний воздух пронзал горло острым холодом, голос сделался хриплым. Аято дышал отрывисто, звук был похож на резку пилы. «Канеки…» — единственная причина, заставляющая его бежать дальше. Он игнорировал все неприятные боли, и вскоре они затупились, будто бы в одночасье затянувшись. Но это не так. Просто голова была перегружена мыслями не о ноющих ранах, а о Канеки.***
— Если с тобой что-то случится… — дыхание мужчины сбивалось, пот тёк с его лица ручьем, рубашка прилипла к его телу, — то что делать мне, Канеки-кун? Его идеально причесанные волосы ныне сделались взлохмаченными, длинная чёлка закрывала глаза. Одежда была помятой, хотя до этого мужчина всегда старался выглядеть опрятным. Его пропитал запах холодного пота, а не сладкий аромат одеколона. — Цукияма? — Зачем я тогда столько терпел? Так я никогда этого не узнаю? — Шуу сделал вялый шаг в сторону Канеки, затем схватился за волосы и проговорил громче безумным голосом: — Ты не дашь это мне? Мой… величайший деликатес… — Цукияма-сан, я знаю, насколько сейчас опасно в отеле… — осторожно выбирал слова Канеки, видя состояние Гурмана. Шуу высвободил свой кагунэ, который пружиной окружил его правую руку. Из его рта капала слюна, глаза были неестественно загоревшимися. Он дёрнулся с места и ужасно провопил: — ТОГДА Я УБЬЮ ТЕБЯ ЗДЕСЬ! Сердце Гурмана постоянно сдавливала некая сила, тревога окутывала его острыми шипами роз. Он замахивался для удара, заранее зная, что Канеки сумеет уклониться. Неистово кричал, хотел достучаться до Кена, хотел его остановить… — Разве ты не видел сколько их?! Ты ослеп?! Против таких сил даже с моими связями, даже используя семью Цукияма, всё это будет бесполезно! Мысль о том, что Канеки сам идёт в лапы смерти, не давала Цукияме успокоиться, сделать вдох и выдох и хорошенько подумать, как он обычно поступал в сложных ситуациях. Он рвался к Канеки, удары делались медленными, тон голоса с каждой секундой становился низким. — Что ты предлагаешь делать мне, Канеки?! На секунду Кену показалось, что Гурман успокаивается, как вдруг с его уст вывалились слишком громкие слова, такие, что заглушали все посторонние звуки: — Я не прощу!!! Никого, кто помешает мне съесть тебя!!! Даже если это будешь ты сам, Канеки! НЕДОПУСТИМО!!! Последний крик лишил всех его сил. Он упал на землю. С глаз всё это время текли слёзы, лицо было мокрым, холодным. В глазах читалась безысходность. Наконец, когда кричать уже не было сил, он хриплым голосом прошептал: — Ты умрёшь, Канеки-кун… — голос сбился, нервные всхлипы вырывались с уст. — Пожалуйста, не ходи туда… — Эй, Канеки, — в паре шагов от Цукиямы, засунув руку в карман, стоял Банджо, рядом с ним его подчиненные и Хинами. — Знаешь, ты ведь не обязан это делать. Мы ведь в одной группе, в одной команде! Позволь хотя бы нам помочь тебе! На глазах Хинами застыли слёзы, девочка поджала губы в одну полоску, зная, что если она скажет хоть одно слово, то разревётся. — Извините меня, — сказал тихо Канеки, все устремили взгляды на него, но Кен не смел смотреть в их жалобные, просящие остановиться, глаза. Слабая улыбка тронула его лицо. — У меня есть ещё одна маленькая группа. И её член сейчас там, в опасности. Аято-кун и шеф… — короткая пауза. — Я должен спасти их сам. Мне надоела моя бесполезность.***
«Чрезвычайная ситуация! Появился неизвестный гуль! Отряды 2 и 3 были выведены им из строя! Похоже, что в данный момент он направляется к главным силам!» Следователи прислушались к рациям. Амон Котаро, добивая своего врага, обратил взор по сторонам. Он сжал куинке в руках посильнее. На лбу выступил пот. Завершив бой, мужчина не чувствовал удовлетворения. Он думал о женщине с пшеничным цветом волос и об её прощальном «подарке». Было ли то ошибкой? Или нет? Однако из дум его вырвали внезапно послышавшиеся вопли. Шинохара Юкинори задумчиво хмыкнул, но вдруг резко ойкнул, когда на открытую рану ему капнули что-то из белой бутылки, затем аккуратно перевязали рану. Мужчине снова не терпелось выйти на поле боя, у него чесались руки, а раны показались ничтожно мелочными по сравнению с ведущей целью — уничтожить. Потому что главным противником CCG была Сова. Канеки остановился. Перед ним стояли несколько следователей, и один из них ему был уже знаком. — Не могли бы вы меня пропустить? — наиграно-вежливым тоном спросил он. — Нет, не могу, — Амон не сумел сдержать улыбку, внутри вспыхнул адреналин. Он давно ждал этой встречи. «Наконец-то ты мне всё расскажешь, Глазная Повязка»***
Наконец, дорога стала безлюдной. И это даже показалось странным, что людей не было вообще, ни души вокруг, как будто всеми внезапно забылось данное место. Однако перед ним мелькнули несколько темноватых силуэтов, стоявших в ряд как фигуры на шахматной доске. Подбежав к ним, Аято понял, что эти лица ему знакомы. Первая заметила его маленькая девчушка. — Аято-кун?! Банджо вдруг напрягся всем телом. Все взглянули на Аято, смотря на него странным взглядом, как будто перед ними стоял не гуль, а призрак. — Откуда ты… — Банджо был ошарашен, и Аято не понимал причины всеобщего удивления. Хинами, не отрывая глаз, смотрела на Аято. Вдруг у неё навернулись слёзы, она прижала ладонь к губам и дрожащим голосом прошептала: — Братик… побежал за тобой в отель. Сердце Аято упало.***
Канеки подпрыгнул, дабы уклониться от удара, и попутно говорил: — Я не буду сражаться с вами. Амон в одной руке держал оружие, похожее на длинное лезвие, в другой — клинок. Замахнувшись «лезвием», он прорубил стену, от которой оттолкнулся Кен. — Это не тебе решать. — Он откинул лезвие прямо в Канеки, попав в стену, и оружие застряло там же. Кен, наконец, перестал прыгать от стены к стене и приземлился на землю. — Похоже, вы собираетесь преследовать меня, даже если я пойду в обход и буду вас избегать? — Канеки закрыл глаз, затем, открыв его, левый глаз стал черным с красным зрачком посередине. — Понятно. Я не желаю вас убивать. Но если не возражаете, могу я узнать ваше имя? — Не зли меня, гулий ублюдок, — проговорил Амон мрачно, высвобождая вторую форму своего куинке. Оружие сделалось намного больше и мощнее, затем разделилось пополам. — Меня зовут… — мужчина замахнулся двумя острыми клинками и рванул к Канеки, — Амон Котаро! «У меня к тебе единственная просьба, Глазная Повязка. Много безответных вопросов, их слишком много. Но я нутром чувствую, что ответы кроются в тебе. Так что, пожалуйста, постарайся не умереть»***
Аято ощутил, как заныли его ноги от продолжительного бега, сзади него писклявым голосом кричала Хинами, то ли пытаясь догнать, то ли остановить. Она первая рванула за Киришимой. Аято не понимал зачем, его интересовало кое-что другое. В боку уже довольно давно шли колики, сначала ненавязчивые и несильные, затем превратившиеся в настоящую пытку. Хватая воздух и ртом, и носом, Аято уже заметил первых следователей. На миг он бросил взгляд назад, где до сих пор маячила Хинами. Цокнув языком, он решил защитить капризное дитя. Если она умрёт, Канеки мне этого не простит, подумал Аято.***
«Моя жизнь сплошная потеря, — с горечью мыслил Амон, ощущая пустоту там, где должна быть его правая рука. Рука отлетела куда-то далеко, а сам следователь с грохотом рухнул на землю. — Настоящие родители, иллюзию приемной семьи, наставника. Что я ещё могу потерять?» Канеки шёл по коридору отеля, ощущая, как тяжело ему стало двигаться. Ноги подкосились, и Кен упал на лестницу, из-за чего покатился вниз, в подвал. — Ты всё-таки пришёл, Канеки Кен, — услышал женский голос Канеки и сразу же подумал о Такацуки-сенсее. С трудом поднявшись, Кен заметил, что Такацуки тут нет. «Показалось?» — подумал парень, оглядываясь. Полуразрушенный подвал с несколькими трупами и запекшейся кровью. И почему-то тут никого не было. Наверху шла настоящая война: следователи нашли логово гулей, гули отчаянно пытаются спастись. «Это конец?» — задался вопросом парень, шагнув вперед, и стук его обуви эхом раздался в помещении. «Конец всегда приходит неожиданно», — вспомнил он слова Нишики. Раздался ещё один стук ботинок. Эхо разнеслось по всему подвалу. Канеки ощутил холод, прошедший по всему телу. На секунду страх сковал его, но выбора не было. Парень повернулся. Следователь в ярком плаще и с кейсом в руке. У него на одежде не было ни царапины, он был даже одет не так, как все остальные: черная броня не покрывала его тело, а вид выглядел слишком официальным и опрятным. Мужчина сделал ещё один шаг. Сквозь тонкие квадратные очки он взглянул на Канеки. Его белокурые волосы развевал легкий ветерок. Канеки подумал, что это очередной враг на пути. Впрочем, так же подумал и Арима Кишо.***
— Ты успокоился? — Нишики поставил банку с чёрным кофе возле Цукиямы, который не сдвинулся с места с тех пор, как Канеки ушёл. Слёзы его высохли, но Нишики показалось, что мужчина ни разу не моргнул. Он был похож на живого мертвеца.***
Аято крепко держал тонкую ручку Хинами. — Братик… кажется, я слышу… его… Девочка дышала отрывисто, пытаясь бегать наравне с Аято, но Аято был слишком быстр. Хинами не увидела перед собой камень и, когда носок наткнулся на него, упала на землю. — Эй! Нам нужно торопиться! — Киришима тут же остановился, подойдя к Хинами. Фуегучи сжала руки в кулачки и, беспрерывно кусая нижнюю губу, прошептала: — Братик… Девочка снова залилась в слезах, не смогла сдержать всхлипы, задрожала всем телом и сжалась. Аято вздохнул и цокнул языком. Но в душе знал, что понимает её чувства, её тревогу. Они вместе боятся за Канеки. — Не сдавайся, — строго проговорил Аято и сел перед ней, затем развернулся. Руки вытянул назад. — Залезай. Голос Аято вывел Хинами из тревожных дум, которые постоянно колотили её голову как молот. Она потянулась к Аято и залезла на его спину. Киришима, чуть похрипев, встал и побежал дальше. Хинами чувствовала, как сильно бьется его сердце. Она тоже поняла, что Аято-кун действительно беспокоится за братика. Каким бы Аято ни показался вначале, она осознала, что на самом деле Аято-кун заботливый. Наверное, поэтому он так понравился братику. — Ты слышишь его?! — спросил Киришима, зайдя в отель. Он хотел избежать столкновений с CCG и действовал с непривычной ему осторожностью. — Да. Он… внизу. Аято сразу же побежал к лестнице, ведущей в подвал. Хинами резко осознала, что братика больше не слышно. Её сердце тревожно забилось в груди. — Стой! — сказала Фуегучи, до её ушей дошли другие, посторонние звуки. Аято остановился и, заметив белую макушку, медленно поднимающуюся по лестнице, было подумал, что это Канеки. — Аято-кун, это не братик. Счастливая улыбка Киришимы тут же погасла. Он рванул к вестибюлю и, оглядевшись, заметил тёмный пыльный шкаф. Мальчишка побежал к шкафу, биение сердца было слышно в висках. Открыв его, он запрыгнул туда вместе с Хинами и попытался бесшумно закрыть двери шкафа. Он не успел закрыть их до конца, поэтому была видна тонкая светлая полоска. Арима зашагал к вестибюлю, подозрительно осмотрев помещение. Аято со всей силой заткнул рот Хинами ладонью. По всему телу выступил холодный пот. Арима несколько раз помотал головой в разные стороны. Наконец, его взгляд зацепил шкаф. Аято ощутил, как через очки на него смотрит Арима, и сжался в стены шкафа. Арима медленно зашагал к шкафу, протянул руку к ручке и… — Арима-сан, вас срочно зовут на верхний этаж! Аято затаил дыхание. — Хорошо, — сказал Арима спокойно и зашагал за следователем, который его оповестил. — Какова ситуация с Совой? Киришима слышал удаляющиеся голоса. Шаги и голоса стихли. Мальчишка облегченно вздохнул и отпустил Хинами. — Это был..? — Бог смерти CCG, — ответил резко Аято. Переглянувшись с Хинами, они кивнули друг другу и отправились в подвал.***
Шагая по ступеням, Аято слышал, как каждый шаг отдается эхом. По нему прошлась дрожь. Хинами шагала перед ним. Киришима оглядывался по сторонам, как вдруг наткнулся на Хинами, которая резко остановилась. — Эй, ты чего? — спросил Аято, но ответа не последовало. Киришима положил руку на её плечо и почувствовал, как она дрожит. Девчушка закрыла рот ладонями. Аято так же застыл в оцепенении. Перед ними лежал Канеки. Часть его живота просто отсутствовала, зияла темная дыра, наполненная кровью. Лежал неподвижно, лишь легкий ветерок развевал идеально-белые волосы. А посмотреть ему в глаза было невозможно, так как глаз не было. Две темные дыры смотрели прямо на Аято. У губ Канеки застыла кровь. Киришима вдруг услышал вопль Канеки в голове, почувствовал на себе, как ему вырывают часть желудка, как выворачивают его внутренности. Как ему прокалывают глаза острым куинке и как он, лежа в муках агонии, из последних гульих сил терпит всю терзающую его боль. Перед Аято возникла картина: стояла Хинами, в слезах, и дрожа проговорила: «Братик… побежал за тобой в отель» Острый укол вины насквозь пронзил его сердце. Аято ощутил, как потерял все силы в одну секунду. Когда, наконец, он перестал чувствовать неведомую боль, которую мог испытать Канеки, Аято опустил взгляд на макушку Хинами. Девочка беспрестанно дрожала, не смея пошевелиться с места. — Мы уходим отсюда… — сказал Аято неживым голосом. — Уходим. — Нет! — прокричала Хинами, толкая Аято и подбегая к братику. — Не уйду! Нет!!! Она упала прямо возле Канеки и, взглянув на безжизненно лежащее тело братика, содрогнулась. Вжалась в комок, схватив свои колени, и навзрыд зарыдала. — Не уйду! Не уйду!!! Глаза Аято не отражали ничего. Абсолютно. Словно робот, он зашагал к Хинами. Почувствовал, как кости его неприятно скрепят. Или это скрипело его сердце? Он закрыл глаза девчушке, которая уже успела пролить немало слез. Взял её на руки и крепко прижал к себе.«Канеки,
Киришима поднялся. Взглянул на пустые глаза Канеки. Смотрел на них несколько минут.Я чувствую, что на моем месте ты поступил бы так же.
Отвернувшись, мальчишка зашагал обратно по лестнице. Он не чувствовал на руках Хинами, он не чувствовал, как шагает по лестнице, не чувствовал, как дышит. Он вдруг перестал ощущать жизнь.Ну и дурак же ты. Кто тебя просил? Заботливый придурок. Болван. Недоумок.
Аято и не заметил, что вышел из отеля, что на него тут же набросились следователи. Не увидел, как Татара разделался с ними. Не слышал чужих воплей. Не чувствовал под собой землю, пропитавшейся кровью. Однако Киришима повернулся к дверям отеля. Они долго закрывались, потому что были тяжелыми. И когда они закрылись, в ушах зазвенел жесткий грохот. Словно во всем мире остался только один звук — закрытия дверей.Так же громко закрыл дверь когда-то и отец.
Аято не заметил, как добрался до квартиры Канеки. Сумерки давно сгустились, на улице было малолюдно. Глубокая ночь наступила внезапно для него. Открыв дверь, он даже не включил свет. Положил спящую Хинами на диван и вдруг ощутил, как руки его заныли. Вдруг услышал, как за окном кто-то громко сигналил машиной. Вдруг почувствовал на себе взгляд тёмных больших глаз Куро. Аято потянул руки к животному и приобнял его. Впервые он ощутил теплое прикосновение за весь мучительный день. Впервые ощутил, как слезы беспрестанно капают прямо на Куро. Капают, капают, капают. Впервые ощутил пустоту в душе, как будто в ней возникла большая дыра. Аято ещё сильней прижал Куро к себе.Я никогда не говорил ни отцу, ни Канеки, что люблю их. Да и не знаю, правильно ли то, что я чувствую, назвать любовью. Но если я их всё-таки любил, то получается…
что я потерял тех, кого полюбил.
Навсегда.
Дверь навсегда закрылась за вашими спинами и никогда больше не откроется.
Аято впервые ощутил, как горло разрывается от крика. Как сердце рвётся в клочья, дыра в душе кошмарно ноет, болит.Мне очень больно. Очень-очень больно.
Впервые ощутил, как рыдает навзрыд.Я люблю вас,
Глупые
Отец и Канеки»