Сгоревшие надежды или восстание из пепла.

Следующие три дня прошли относительно хорошо, если не считать сильной ссоры с Юлей, которая наотрез отказывалась принимать поступки мужа. Он не маленький ребенок, говорила она, и ты должен понимать, что человек не изменится никогда, что бы ты не делал. Вадим был с ней полностью согласен, но именно это и заставляло его злиться на жену еще сильнее. Ей легко говорить. Она здоровый и адекватный человек, а вот его младший брат не адекватный, и в связи с этим, нездоровый. Его нельзя оставлять одного точно так же, как совсем маленьких детей, потому что никто из них не застрахован от беды. Жена не понимала его, а, может, не хотела понимать. Ей было важно почувствовать мужа рядом с собой, а ему - вытащить Глеба с того света. Ссора ни к чему не привела. Юля предложила приехать, но Вадим осознавал, что в данной ситуации от нее будут только проблемы. -Позволь мне разобраться, - попросил он ее, - Я не вынесу еще больших неприятностей! -Я для тебя неприятность? - не унималась жена скорее из принципа, чем из несогласия с мужем. Ей, заведенной очередным разговором, было не так-то просто успокоиться сразу, но Вадим понимал, что пройдет время, и она остынет. -Нет смысла продолжать разговор в таком состоянии, - заверил он ее, - Давай я приеду, и тогда поговорим? Я сейчас действительно не настроен на ругань. А затем Самойлов-старший сделал то, чего ранее не делал никогда в жизни - положил трубку. Ему было просто необходимо остаться одному в замызганной съемной комнате наедине со своими мыслями. Тем более, времени почти не осталось. Еще чуть-чуть и его снова начнет одолевать Костя со своими отменами концертов. Бекрев почему-то считал своим долгом обсудить с Вадимом каждое отдельное мероприятие, ну и пусть, так даже лучше. За последние три дня голова старшего просто распухала от количества информации, которой его пичкали медсестра, шкафоподобный доктор, Костя, Юля и Глеб. Еще чуть-чуть и он просто сойдет с ума. Пользуясь счастливыми мгновениями одиночества, Вадим встал с кровати и налил себе кофе. Нормального напитка в городе, похоже, просто не существовало. А в поисках хотя бы вменяемого, он исколесил весь населенный пункт в поисках приличного магазина. Время от времени у него возникали потребности вылезти из четырех стен и достать что-то необходимое - любую еду, кофе, алкоголь. Последний скапливался за кроватью, поскольку не лез в горло, образовая ровные ряды разнообразных бутылок. Каждый раз, как Вадим выбирался за продуктами и убеждался в ущербности города, у него возникало непреодолимое желание разорвать Глеба на части. Однако, мелкий болел, и подливать масло в огонь не было никакого желания. Костя постоянно намекал старшему, чтобы тот наконец-то сообщил брату об отмене мероприятий, потому что на пятый день он все узнает и так, и будет просто вне себя от гнева. Ведь на пятый день они должны улететь на долбанную автограф-сессию. Зазвонил телефон. Костя. Помяни черта... -Алло, - Вадим отставил кружку в сторону, - Чего опять ты хотел? -Вадя, ты уже сказал ему? - похоже Бекрев боялся рассказать больному правду и ждал решительных действий от него. -Не сказал, но сообщу ему сегодня, - отчеканил Самойлов, ощущая себя раздавленным. -У меня плохое предчувствие! - у знакомца была просто мания делать из плохого состояния в конец отвратительное, не связанное с жизнью. Внутри Вадима все перевернулось с ног на голову. -Костя, если ты позвонил мне сообщить о своем плохом предчувствии, ты опоздал! Я прекрасно знаю, что будет буря! -Сделай это сегодня, Вадь, - скорее умоляюще попросил знакомец, - И, что бы он тебе не наговорил, не уезжай. -Пока его не выпишут, я никуда не денусь, а к этому дню он уже должен остыть, - Вадиму вдруг показалось, что все не так уж много, но Костя снова сгустил краски. -Четыре года, Вадь. Вы не общались четыре года. Из-за полной ерунды... Самойлов-старший положил трубку, поскольку слушать это было просто невозможно. Все такие умные, знающие, что делать, и почему же сами не помогли его брату? Тот же Костя был с ним почти каждый день этого страшного клочка жизни, и во что превратился его мелкий? А всем вокруг было все равно. Вадим винил всех вокруг, потому что физически не мог перебороть ненависть к себе. Если раньше его мощные плечи придерживала гордость, то сейчас он чувствовал, что страшно проигрывает самому времени. Больше не в силах ждать, Самойлов-старший залпом допил кофе, оделся и, на ходу накинув на плечи пальто, бросился в больницу. И снова такси, снова знакомая армянская физиономия, снова рассказы про город, который сидел у Вадима в печенках. Он буквально ненавидел каждую улицу, каждый дом этого гребанного поселка! Каждого прохожего, каждого водителя, а больше всего бабку, сидящую за стойкой регистрации, медсестру Светочку, со всеми ее ненавистными взглядами, да доктора в синем халате. Его раздражал Глеб, ведущий себя, как маленький ребенок, раздражала жена, заматывающая звонками и скандалами, жутко бесил Костя, который не мог без его одобрения даже отменить концерт! А еще ему постоянно капали на мозги абсолютно все окружающие его люди! Юля давала советы, Бекрев открыто обвинял его в том, что он забыл брата на долгих четыре года! Даже гребанная медсестра вздергивала нос! Да кто они все есть, чтобы судить его?! Вадим откинулся назад, искренне стараясь успокоиться, но последние события тяжелой печатью накладывались на его душевное состояние. Он хотел просто встретиться с братом в другой обстановке, встряхнуть его тощие плечи и долго долго кричать, бить по щекам, трясти, как куклу, но достучаться до его отупевшего сознания. Глеб, ты идиот, ругался он про себя. Ты не ценишь себя, ты не ценишь меня, ты плевать хотел на то, что мы с тобой сделали! И все бы ничего, но ведь этих похорон он не переживет ни за что и никогда! А самое страшное, что Вадим был готов расспрощаться даже с женой, но никак не с Глебом. Больница утопала в тумане. Под ногами хрустел раскрошенный асфальт, а ступеньки, казалось, ходили ходуном под ногами. Вадим проклинал эту поликлинику всеми известными ему непечатными словами, но упорно шел вверх. Коротко кивнул бабке из регистратуры, поднялся наверх, отпихнул протестующую Светочку от двери и вошел внутрь. Глеб спал, повернувшись на бок. К одной руке подключили непонятное сооружение из кучи трубочек, иглы которых поместили мелкому в вены, второй он слегка придерживал больную руку, на которой явно начали проявляться синяки. Бедняга, подумал Вадим, хотя ясно понимал, что его маленькая бестолочь сама загнала себя в нынешнее положение. Неужели уйти? Отступить? Или разбудить и сказать правду? Самойлов-старший не любил тянут кота за детородный орган. Он осторожно опустился рядом, коснулся ледяной руки брата и скользнул вверх, к хрупкому плечу, медленно потряс его, чувствуя почти каждый изгиб кости. Как же он похудел... -Вадя, ты тут? - чудо открыло глаза и снова прикрыло их, передергивая плечами от холода. Вадим поправил ему одеяло и набрал в грудь по больше воздуха. Сейчас рванет... -Глеб, ты же понимаешь, что ты сейчас не можешь продолжать заниматься мызыкой, пока не поправишься? Вот и я думаю, что понимаешь. Ты у меня вообще умник. Поэтому лежи и не переживай, все твои ближайшие концерты уже отменены. -Угу... - задумчиво проговорил он, но вовремя пришел в себя и широко распахнул глаза, - Минуту... Чего?!?!?! Больной, обессиленный... Кто сказал Вадиму такую чушь? Эта жертва нервного истощения вполне резво вскочила на ноги, не обращая никакого внимания на замудренные проводочки, и стала крайне негативно выссказываться об умственных способностях своего старшего родственника. Иными словами: -Идиот! Дибил! Даун конченный! - вопил Глеб, не в силах справиться со своими эмоциями, - Ты мне жизнь сломал, мразь! Убирайся отсюда! Вон отсюда, я сказал! Каждое слово обжигало, как огонь, било, как плеть, больно и наотмашь. Но младший не думал об этом, продолжая поливать брата грязью. -Жизнь сломал! Карьеру сломал! Меня сломал! Меня в себе больше нету, там и так только ты! Только ты можешь делать все, а мне всегда завязываешь руки! Ты - жалкий эгоист, который хочет оставаться номером один! Ты рушишь мою карьеру... Неожиданно, Глеб запнулся и внимательно посмотрел старшему в глаза. Что-то остановило его, одернуло, хотя мелкий был вообще остр на язык. У старшего же в глазах стояли слезы. Пятидесятилетний мужчина не стеснялся своих чувств. Это выбило Глеба из колеи. -Давай сделаем так... Ты поправишься, а потом мы поговорим с тобой спокойно, ладно? Я зайду завтра, постарайся не нервничать. Это ради тебя, поверь. За Вадимом закрылась старая ободранная дверь. Вовремя, надо сказать, потому что в нее тут же ударило что-то тяжелое. Самойлов-старший стер рукавом выступившие слезы и вышел прочь.