Сгоревшие надежды или восстание из пепла.

Утро. Мерзкое серое небо, мерзкие капли дождя, мерзкие мутные стекла! Омерзительный ветер в распахнутое окно. И кто его вообще додумался открыть, подумал Вадим, которому осточертело лежать и смотреть то в потолок, то в наивное лицо своего младшего брата. Глеб еще спал, больше не вскакивая среди ночи. Но он прижался к старшему почти вплотную, лишая Вадима последней возможности повернуться и нормально накрыться одеялом. Да даже шевельнуться и то было страшно. "В коем-то веке, он нормально спит…" - мелькнуло в мыслях Самойлова-старшего. Пусть хоть кому-то удасться выспаться в эту чертову ночь. Вдруг, мелкий вздрогнул и резко сел на кровати, являя миру свои глаза цвета чистого неба. Его опять затрясло, но ни криков, ни метаний по комнате на этот раз не было. Вадим вздохнул и вытащил-таки из-под брата ненавистное одеяло. -Я уж думал, примерзну к кровати, - мрачно сообщил он, - Теперь моя очередь хоть немного поспать! И я тебя очень прошу - не создавай проблем, пока я в отключке! Глеб расхохотался и потянул одеяло в свою сторону, но вовремя напоролся на агрессивный взгляд своего старшего брата и возмутился: -Неужели ты действительно думаешь, что мне хватит пары часов, чтобы влипнуть в историю? -Тебе хватит и пары минут! - взревел Вадим и подмял под себя все постельное белье, сваливая мелкого с кровати, - Просто побудь спокойно дома! И вообще, по возможности, старайся меньше перемещаться в пространстве! Я очень надеюсь, что с тобой ничего не случится! Да что со мной может случиться - подумал про себя Глеб и опустился рядом с братом, вспоминая свои сны. Яркие и красочные, наполненные странным глубиным смыслом, они все же сильно пугали музыканта, не давая нормально выспаться. Наверное, глупо, но в последнее время Самойлов-младший действительно боялся своих снов. К счастью, они посещали его не каждый день, и все же, слишком часто. Отсюда и усталось, вымотанность, почти полная потеря сил. Неожиданно, мелкий вспомнил, что брат обещал за него взяться и вытащить из этого болота, в которое его с завидным упорством опускала сама жизнь. -Вадик, - Глеб повернулся к старшему, но тот уже уснул, свив вокруг себя своеобразный кокон из простыни, двух подушек и одеяла с пледом. Устал, бедный. Ему ведь тоже нелегко. Вот так Самойлов-младший и остался наедине со своими мыслями. Каждый раз, когда так происходило, с ним вечно случались разные истории, из которых не было выхода без помощи Вадима. Ему вдруг вспомнилась дурацкая история, которая до сих пор не давала иногда спать по ночам, хотя, казалось бы, столько воды утекло, столько лет прошло... Была зима. Вадим пообещал приехать аж на целых десять дней, и Глеб ждал этого события, как некий просвет в своей мрачной жизни. Дни казались невыносимой рутиной, предательски медленной сменой кадров. Жизнь тогда еще совсем мальчика походила на сплошные страдания. С чем только не приходилось сталкиваться - непонимание дома, школьные завалы уроками, а родительский ремень так вообще рыдал по нему крокодильими слезами. Его никто не хотел слышать, он чувствовал себя заточенным в стеклянном сосуде, сквозь который никогда не докричаться до почти глухих родителей. Его проблемы, настоящие, серьезные проблемы, списывались на избалованность, и больно била фраза, которую любил повторять отец за столом: -Вот Вадик - совсем другое дело! Мама тут же добавляла, что их Вадим - это свет в окне, а он, Глеб - заблудшая душа, которая никак не может найти себе покоя в этом мире. Отец отмахивался от нее, как от надоедливой мухи, и хлопал себя по поясу брюк: -Вот взять бы широкий, кожанный ремень и бляхой по заднице душе твоей заблудшей! Мальчику ничего не оставалось, как строчить ночами стихи в старую толстую тетрадку, прикрываясь одеялом и светя себе фонарем. Его никто не понимал, кроме легких мыслей, ложащихся в ровные строки. Вадим приехал вечером и тут же, прямо с порога, был утянут матерью на кухню, где уже стоял накрытый стол. Отец расспрашивал его о чем-то, брат ему что-то отвечал, а для него, для Глеба, просто не было места. Ему даже не дали поздороваться, а ведь он так долго ждал брата! Они сидели втроем, и были счастливы. Разговор у них получался вполне полноценным. Самойлов-младший снова остался один наедине с тетрадкой и, роняя одинокие слезы, исписывал целые листы сплошным текстом. Как вошел Вадим, Глеб так и не понял. Видимо, мама ушла на работу, а отец уже завалился спать. Какое-то время старший стоял тихо и смотрел мелкому через плечо, а потом просто вырвал тетрадь у него из рук и стал вчитываться в строки. Глеб сжался, ожидая, как расценит его творчество брат. Он же всегда был для него почти идолом! Результат оказался разочаровывающим: сначала губы Вадима исказила улыбка, которую он тщетно пытался задавить, а потом старший и вовсе смерил младшего взглядом, в котором сквозило предательское "мне тебя жаль". Глеб тогда почувствовал себя жалким и никчемным человечком. Как оказалось спустя несколько лет, не зря. Сейчас он такой и есть - маленький, никчемный человечек, которому даже пожаловаться-то некому. Мелкий вздохнул - горько все-таки все это. Черт, да что ж так холодно! Гребаное окно! - подумал Глеб и направился закрывать форточку. За окном в ритме медленного вальса кружили снежинки, снисходящие с самих небес и медленно опускающиеся на землю. Грустно, подумал Глеб. В небесах красиво, а там, внизу? А там, внизу, грязь от ботинок целой толпы людей, которая куда-то движется по своим делам, не задумываясь о том, что она марает в грязи такие красивые и утонченные создания, как снежники. И после этого Саша Васильев - человек-хандра?! - поправил сам себя Самойлов и тряхнул головой, выкидывая прочь ненужные мысли. Чего ради он вообще в такой холод из-под одеяла вылез? А, ну да. Форточка. Как только руки Глеба потянулись к раскрытому окошку, в комнату ворвался порыв ветра. Он бросился мелкому в лицо, словно старался оттащить его от окна. От неожиданности, Самойлов-младший подскользнулся и упал, но во время падения успел схватить оконную ручку. Раздался треск, и Глеб оказался на полу в обнимку с уже давно прогнившей оконной рамой. Вадик меня убьет, - невесело подумал он, отставляя в сторону сорванное окно. Настроение, и без того не радужное, испортилось окончательно. Пойду что ли чай перед смертью попью, решил Глеб. Крепкий завар должен был успокоить расшалившиеся нервы. Мелкий опустился на табуретку и снова придался своим мыслям, в которых уже давно не было никого, кроме Вадика. А что у него еще осталось в этой жизни? Чай быстро заканчивался, возникла потребность плеснуть внутрь чуть больше горячей жидкости, чтобы хоть немного согреться. А еще, захотелось есть, что для Самойлова-младшего вообще было нехарактерно. Парадокс состоял в том, что есть хотелось, а готовить - нет. Помнится, на верхней полке, у матери еще осталось несколько пачек печенья. Глеб подставил табуретку к шкафчику с продуктами и взобрался наверх, в надежде отыскать хоть что-нибудь к чаю. Сверху все было забито пакетами с крупой, но из-под них торчал пакет уже знакомых печенек. Вполне подойдет, решил мелкий и потянул на себя. Дальше все, как в тумане. Самойлов-младший навернулся с табуретки и получил по голове увесистым пакетом с рисом. На и без того синие ребра приземлились несколько мешочков гречки и макарон. А теперь на него летела большая стеклянная банка муки, весом около пяти килограм. Ну все, подумал Глеб, прощай жестокий мир и зажмурил глаза. Сильные руки в воздухе поймали банку. -Глебсон, едрить твою мать! - взревел Вадим, рывком поднимая мелкого с усыпанного крупами пола. -Вадь, - Глеб явно был смущен, - Я правда не знаю, как так вышло... Я за печеньем полез! Самойлов-старший собрался было высказать мелкому все, что о нем думает, но столкнулся с искренней печалью в глазах. Бедняга, вдруг понял он и, опустившись на колени стал осторожно собирать рассыпанную крупу. Глеб последовал примеру старшего, стараясь не поднимать на Вадика глаза. Так прошло несколько молчаливых минут. -Скажи мне, Глеб Рудольфович, чем ты так уделал свою карму, что жизнь тебе просто не дает даже спокойно вздохнуть? - не выдержал Вадим, которому действительно стало любопытно. -Не знаю, Вадь. У меня все не ладится! - мелкий разжал кулак, рассыпав по полу все, что успел собрать. Он вскочил на ноги и встал, отвернувшись от брата. Старший брат озадаченно оглядел его тощую фигуру, одетую в шорты и футболку и поежился. Глеб прекрасно понимал его, потому что руки уже обледенели. -Холодно - кошмар, - продолжил Вадим, - Ты не находишь? -Ясное дело, холодно. У нас же теперь оконной рамы одной нет, - фыркнул Глеб. -Что-о?! Самойлов-старший понял, что совсем скоро его хватит удар. Он бросил бесполезную затею прибраться на кухне, и рванул в комнату, в которой, по его расчетам, отсутствовало окно. Так и есть - рама стоит, осторожно наклоненная к стенке. Снег осторожно засыпает батарею, под которой уже приличная лужа. Вадим осторожно подошел к окну и высунулся по пояс. Не смотря на то, что их квартира находилась невысоко, его маленькое чудо запросто разбилось бы на смерть, выпади оно в другую сторону. Сердце глухо ударилось о ребра и рухнуло куда-то вниз. Куда, Вадим так и не успел понять. Ноги сами понесли его к мелкому, который так и стоял посреди комнаты, уронив взгляд в одну единственную точку. Старший не знал, что у него на душе просто потому, что не мог ощутить масштаб этой трагедии. Неожиданно, ему вспомнились все моменты их детства, в которые его маленькое чудо обвиняли в порче имущества, в баловстве, в том, что он слишком многого хочет, и ему стало не по себе. -Глеб... - голос Вадима дрогнул, - Хрен с ней, с рамой, Глеб! И с этим всем тоже! Все наладится, я обещаю тебе... - утешения были бесполезными, но мелкий вдруг повернул голову. -Ты считаешь, это все можно исправить? - чуть прикрытые глаза, внутри которых залегло столько боли, сколько иногда не хранит память целого народа, - Вот это все? Чего не коснешься, все против меня. -Не говори так, - старший был жесток и прям, - Исправить можно все, пока мы еще не в земле. И нам туда не скоро! Особенно тебе, понял? У тебя даже пол жизни не прошло, заруби себе это на носу! Выхода нет только из гроба! -Вадь... - Глеб вздохнул тяжело и горько, - А я устал от нее, от жизни. Устал, понимаешь? Не могу больше. Страшно и больно. -Отчего страшно?! - не понял Вадим. -Страшно даже не от того, что каждый день проходит за год, а за то, что я - просто крест для тебя. Ты не обязан тащить меня на себе... И вытаскивать из всяких ситуаций! Ты мог бы сейчас быть с Юлей. У тебя все было бы хорошо! А может, ну его все, Вадик? Давай ты меня просто отпустишь, а я сейчас наберу воды в ванной и вены вскрою. Или из окна, в вечный холод... -Я тебе сейчас опять морду набью, - пообещал старший и резко развернул его к себе лицом, - Значит так. Я сейчас же звоню Юле и ставлю ее перед фактом, что ты теперь будешь жить с нами. Я вытащу тебя из этой черной полосы, а если и не вытащу, то мы вместе ее переживем! А через год будем вот тут же сидеть у матери, пялиться на новую раму и ржать, как ненормальные, вспоминая все вот это! -Вадь... Оно тебе надо? - Глеб прикрыл глаза, чтобы брат не увидел очередной его слабости, которой тот и так уже достаточно насмотрелся, но губы предательски задрожали. -Так! Глеб Рудольфович! Обоснуйте! -Я тебе жизнь сломал. Не надо ее еще и Юле портить. Не ломай свою семью... -Ну вот в своей семье я как-нибудь сам разберусь! - ухмыльнулся Вадим и сгреб брата в охапку, - И ты будешь делать так, как я сказал. Потому что с твоей нынешней жизнью вообще непонятно, как ты до сорока четырех лет дожил! Глеб вздохнул, но ни спорить, ни вырываться не стал, только ткнулся носом в ключицу старшему и еле слышно выдохнул: -Вадик... Спасибо...