Механическое Рождество

      В тот день погода словно издевалась над ними. Тучи ненадолго разошлись, и холодное, зимнее солнце осветило заснеженный город, а также кладбище за его чертой. Однако ни у кого из собравшихся на нем людей не было ни малейшего желания радоваться ясной, пусть и недолгой, погоде.       В тот день хоронили Леико Танаку.       Народу было немного, в основном те, кто знал и любил ГоГо. Из незнакомых Хиро людей там был лишь низкорослый священник, заунывно бормотавший отпускную молитву, да чета немолодых японцев.       Родители ГоГо. На мгновение Хамада ощутил укол совести от того, что за все эти годы так и не познакомился с ними. Они казались хорошими людьми, воспитавшими прекрасную дочь, однако сейчас они оба были убиты горем. Мать, хрупкая, приземистая японка, заливалась слезами, в то время как отец, высокий и стройный, стоял неподвижно, с сухими глазами и отсутствующим взглядом.       Не в силах смотреть на них, Хиро отвернулся. Священник продолжал бормотать молитву, а Хамада тупо смотрел на разверзшуюся могилу, и стоявший рядом с ней гроб из вишневого дерева. Пустота в его груди, так и не заполнившаяся после смерти Тадаши, стала настолько широкой, что, казалось, вот-вот поглотит его. Только на этот раз не было никакой тайной надежды, что ГоГо спаслась, не было утешительных слов «ГоГо здесь». Была лишь неприглядная правда в виде могилы, в которой вот-вот должна была исчезнуть девушка, которую он любил всем сердцем.       Он даже не заметил, когда все закончилось. Гроб просто опустили в яму, и люди, до того стоявшие неподвижно, начали расходиться. Некоторые шептали ему слова утешения, кто-то (скорее всего мать ГоГо) крепко обнял его, и шепнул, что это была не его вина. Однако Хиро молчал. Никто из них не знал, что на самом деле случилось в часовой башне, никто кроме него и Мэттью. И Хиро прекрасно знал, что в смерти ГоГо он виноват как никто другой.       Все эти три дня, которые прошли с битвы и гибели Леико, он не раз возвращался мыслями к Мэттью. Он ненавидел его за то, что тот сделал, и все же в глубине души искренне раскаивался в том, что произошло. Если бы он не отвернулся тогда от Мэтта, говорил он себе, ничего этого бы не произошло. Именно послужил тем последним фактором, что толкнул его старого друга на путь чудовища. Если бы он только послушал тогда Мэттью, все закончилось бы по-другому. Если бы…       Последней ушла тетя Кэсс, обняв своего последнего племянника напоследок. Она знала по себе, что в такие моменты лучше оставить человека одного, и не стала мешать ему. Как только все разошлись, стоявшие до того рабочие взялись за лопаты, и всего через десяток минут на месте ямы, в которой скрылся гроб с ГоГо, оказался лишь холмик земли. Для них это наверняка был всего лишь очередной рабочий день, тупо подумал Хиро.       Рабочие ушли, а Хамада по-прежнему стоял над могилой. Когда кладбище опустело, он, больше не сдерживая себя, рухнул на колени, и снова разрыдался. Он думал, что за эти три дня успел выплакать все слезы, однако вот они, снова текли по его лицу жгучими ручьями. Хиро оплакивал одновременно ГоГо, Тадаши, мать и отца. Всех тех, кто защищал его, ради кого он жил, и кого больше не было с ним. Он даже не заметил упавшую на него огромную тень, а спустя мгновение на его плечо легла здоровенная ручища.       — Мне жаль, парень, — тихо произнес Вильгельм. — Хочешь верь, хочешь нет, но мне и вправду жаль, что все так получилось. Я знаю, какого это — терять тех, кого любишь.       — Неужели? — Хиро поднял на него глаза. — А что насчет твоего дружка Гоблина? Он тоже выражает свои соболезнования? Тоже знает, какого это — терять тех, кого любишь?       Вильгельм помрачнел, и посмотрел куда-то вдаль.       — Я не уверен, что он еще помнит, что такое любовь, — тихо произнес он. — И что вообще когда-то знал, что это такое. С самого детства он знал только ненависть.       Хиро посмотрел в ту же сторону, и увидел огромную процессию, которая провожала большой, богатого вида гроб. Лишь спустя мгновение до него дошло, что в этот же день хоронили еще и Элистера Крея. Ярость Мэттью уничтожила не только ГоГо, но и его собственного отца.       В процессии он умудрился разглядеть Мартина Крея и Эбигейл Каллаган. Дядя Мэттью был сильно подавлен, и, казалось, не замечал никого вокруг, а вот Эбигейл повернулась к Хиро и Вильгельму. На какое-то мгновение их с Хамадой взгляды пересеклись, и девушка поспешила отвернуться. Вина за случившееся терзала ее не меньше, чем его самого.       В самом хвосте процессии шел Родерик Кингсли, спокойный и задумчивый. Увидев Вильгельма и Хиро, заплаканного и сидевшего на коленях возле могилы ГоГо, он слабо усмехнулся, а его глаза за стеклами темных очков нехорошо сверкнули. Хобгоблин увидел младшего Хамаду сломленным и побежденным, и это зрелище явно пришлось ему по душе. Однако в тот момент Хиро было плевать на это, равно как и плевать ему было на Гоблина, его хозяев и их планы. Лишь где-то в глубине души шевельнулось возмущение от того, что такой мерзавец как Элистер Крей получил столь пышные похороны, в то время как провожать умную, храбрую и добрую ГоГо пришло всего несколько человек.       Вильгельм сунул руки в карманы, и, бросив последний опечаленный взгляд на Хиро, зашагал к Кингсли. Родерик, заметив, что Хамада на него смотрит, насмешливо коснулся пальцами краев полей своей шляпы, и, не оглядываясь больше, зашагал за остальными, одетыми в черное, опечаленными мужчинами и женщинами. За ним плелся его верный здоровяк, который по случаю втиснулся в шитый специально для него дорогой костюм.       Хиро провожал их взглядом до тех пор, пока они не скрылись за деревьями. Только затем он встал с колен, и бездумно побрел по кладбищу, как можно дальше от собравшейся попрощаться с Креем толпы. Солнце взошло высоко над городом, однако тучи уже появились на горизонте, и постепенно затягивали небо, снова вступая в права. Хиро был не против. На самом деле, в глубине души он даже мечтал, чтобы очередная метель завалила снегом Сан-Франсокио так, чтобы город перестал существовать. Он думал о тех людях, которых они вшестером спасли, регулярно возвращаясь к самому первому их подвигу, победе над Каллаганом. И не раз ловил себя на мрачной мысли, что все они не стоили жизни Леико Танаки.       Он не знал, сколько он бродил по кладбищу. За все время он не встретил ни души, лишь изредка возникало чувство, что кто-то наблюдает за ним. Однако всякий раз, когда Хамада оборачивался, он видел лишь каменные надгробия. Все эти люди когда-то тоже жили, смеялись, любили и радовались. А теперь всем, что о них напоминало, были холодные камни, отмечавшие место, где земля поглотила их навсегда. Так было с его родителями. Так было с Тадаши. И так случилось с самой замечательной девушкой, которую он знал в своей жизни.       Снова повалил снег. Судя по шуму на дальнем конце кладбища, похороны закончились, и провожавшая Крея толпа сейчас садилась в машины, чтобы разъехаться по домам. Хиро оставалось лишь искренне надеяться, что никому из них не придет в голову найти его, чтобы высказать свои соболезнования. Ими Хамада успел наесться на годы вперед. Они были бесполезны, они не могли вернуть ушедшую навсегда ГоГо, как не вернули они Тадаши, и потому в ушах Хиро соболезнования звучали ничуть не лучше насмешки.       Ноги сами привели его к месту, где был похоронен Тадаши. К тому моменту тучи окончательно затянули небо, и на землю полетели первые снежинки, однако Хиро их даже не заметил. Он просто стоял, засунув руки в карманы, и тупо смотрел на надгробный камень одного из лучших студентов института. В тот момент ему казалось, что он сам похоронен там, в сырой земле под холодным камнем. Могилы родителей были там, где они погибли, в Германии, и Тадаши был на кладбище один. Совсем как он сам.       — Хиро.       Этот голос, звучавший, казалось, из детства, заставил его обернуться. В паре метров позади него, между двух надгробий стоял пожилой мужчина японской внешности. Возраст и время не пощадили его: на лице прибавилась пара морщин, а волосы и борода были совершенно седыми. Глаза за стеклами очков в круглой оправе давным давно потухли, и в них не было той живой искорки, которая помнилась Хиро по детским годам. И все же он узнал его.       — Прости, я не хотел тебя пугать, — мужчина сделал шаг вперед, однако Хиро жестом остановил его.       — Стой там, — Хамада покачал головой. — Не подходи.       — Ладно.       На какое-то мгновение на кладбище повисла неловкая пауза. Хиро молча таращился на возникшего из ниоткуда словно призрак человека, чувствуя, как в его душе закипает целая буря, казалось, давно забытых эмоций.       — Я… Я не знаю что сказать, — произнес, наконец, человек. — Я столько думал над тем, что скажу тебе, однако сейчас я стою здесь, смотрю на тебя, и мне в голову не приходит ничего, кроме того, что мне очень жаль. Прости меня Хиро.       — Ты не мой отец, — Хамада покачал головой.       — Это я, Хиро. Я здесь.       — Мой отец мертв! Он УМЕР! Как моя мама! Как Тадаши! Как ГоГо! Кто ты такой? КТО ТЫ ТАКОЙ?!       — Хиро это я. Послушай меня, мне пришлось так поступить. Мне пришлось исчезнуть чтобы защитить вас.       — Защитить?! ЗАЩИТИТЬ?! — Хиро, сорвавшись, бросился на мужчину, и вцепился руками в отвороты на его куртке. — Я сыт по горло вашей защитой! Сыт по горло вашими секретами! Говори! Говори, где ты был! Говори, что хотел сказать!       — Хиро послушай меня! — тот даже не попытался вырваться. — Я должен был исчезнуть, чтобы вас оставили в покое, ты понимаешь? Мне пришлось исчезнуть, чтобы не дать Крею навредить еще и вам. Это был единственный способ сохранить вас, дать вам вырасти в нормальном мире, вырасти нормальными людьми, а не в постоянном страхе!       — Ты мертв! — снова воскликнул Хиро, чувствуя, что слезы снова текут по его лицу.       — Прости меня. Прости меня сынок. Прости за все, — прошептал Томео Хамада.       Хиро, всхлипнув, бросился в его объятия, и уже не сдерживая себя снова разрыдался. Хамада старший прижал сына к груди, и так они стояли довольно долго, обнимаясь и покачиваясь из стороны в сторону. А на Сан-Франсокио снова падал снег.       — Почему сейчас? — спросил Хиро много позже, когда свинцовые тучи окончательно закрыли собой небо, а они вышли в небольшой парк на границе кладбища, за которым открывался вид на город. — Почему ты решил вернуться именно сейчас?       — Незадолго перед смертью твоя мать заставила меня пообещать ей, что я приду к тебе на помощь, когда ты будешь больше всего нуждаться в нас, — Томео сел на скамейку для отдыхающих, очищенную от снега кем-то, кто был здесь до них, и жестом предложил сыну сделать то же самое. — Я не был рядом когда погиб Тадаши, потому что знал, что Крей и Родерик будут внимательно следить за тобой. Я даже не смог попрощаться со своим старшим сыном. Однако теперь, ты заплатил за победу куда более страшную цену, чем я когда-либо мог себе представить, и я не мог оставаться в стороне. Я старался защитить тебя от своих ошибок, однако вышло так, что они все равно нашли тебя.       — В этом виноват я, — Хиро понуро опустил голову. — Я был так одержим идеей найти тебя, хоть что-то связанное с тобой, что проигнорировал все предупреждения, и всю опасность. А теперь Леико мертва, и все из-за меня.       — Не вини себя, — Томео положил руку ему на плечо. — Если кто-то и виноват в смерти твоей подруги, так это я. Я наивно думал, что мои грехи и мои ошибки умрут вместе со мной, и совершенно забыл про пытливую натуру собственных детей.       — Ошибки?       — Да. И главная из них Родерик Кингсли. Еще тогда, во время работы над сывороткой НК я должен был увидеть ту тьму, которая жила в его душе, однако я был так увлечен работой во благо человечества, что не заметил, что из себя представляет мой талантливый ассистент. Мне очень жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим безумцем.       — Он похитил тетю Кэсс, знаешь ли, — Хиро слабо улыбнулся. — ГоГо тогда в одиночку пробралась в его логово, поджарила Тыкву, и спасла ее. Мы побили Хобгоблина тогда, и я думал, что сумеем побить еще раз. А оказалось, я смотрел совсем не в ту сторону.       — Мэттью… Он был совсем не похож на своего отца. Глядя на него я скорее видел в нем его деда, Маркуса. Мэттью был хорошим парнем, однако чудовище живет в каждом из Креев, — Томео невидящим взглядом уставился на город. — Когда мы с твоей матерью убегали из страны, я думал, что Маркус предал меня. Что он такой же, как и все остальные богатеи, с которыми нам довелось работать. Лишь вернувшись много лет спустя, я узнал, что Маркус искренне раскаивался в том, что случилось.       — Мистер Крей… Элистер говорил, что эксперименты на людях были его идеей. Что он неделями уговаривал отца дать согласие на них, и как только ты сбежал, Маркус свернул проект.       В глазах Томео была лишь усталость и грусть, и все же он произнес.       — Маркус… Чудовище живет в каждом из Креев. Маркус умер, сражаясь с ним до последнего. Жаль лишь, что отчаяние и страх толкнули юного Мэттью в объятия своего монстра.       — И что теперь? — поинтересовался Хиро. — Элистер и его отец мертвы, Мэттью за решеткой. Все кончено?       — Нет. Боюсь что нет. Хозяева Крея, те, на кого он работал, все еще там. Они все еще строят планы, строят свое видение мира. И как бы тяжело это не звучало, ты и твои друзья — единственные, кто способны их остановить.       — Мы уже пытались, — Хиро покачал головой. — И ГоГо заплатила за это жизнью. Я больше не могу так рисковать. Не могу потерять кого-то еще. Хани, Фред, Васаби, тетя Кэсс. Зрелища того, как хоронят еще и их, я просто не вынесу.       — Я знаю, что прошу от тебя слишком многого, однако другого выхода нет, — Томео снова посмотрел на сына, который уткнулся взглядом вниз. — Я знаю, что это тяжело, однако если сейчас ты сдашься, если ты потеряешь веру, то Крей и его хозяева победили. А это значит, что все было напрасно. Твоя мать умерла напрасно, Тадаши умер напрасно, Леико умерла напрасно. Я не могу вернуться в такой мир.       — Я не знаю, как мне двигаться дальше, — тихо произнес Хиро. — Как мне идти вперед без нее.       — Ну и не иди. Возьми ее с собой.       Хиро непонимающе посмотрел на него.       — Те, кого мы любим, всегда с нами. Вот здесь, — Томео протянул руку, и положил ее на сердце Хиро. — Я знаю, что это тяжело. Мне самому понадобилось много долгих лет, чтобы понять это, однако это помогло. Маеми не ушла от меня навсегда, частичка ее по-прежнему живет в моем сердце. Так же как частичка Леико живет в твоем. Ты поймешь это. Со временем, но поймешь.       Хиро лишь грустно улыбнулся, и отвернулся от него. Вся эта чушь про любимых, которые жили с ними, начинала его утомлять. Тадаши здесь, ГоГо живет в твоем сердце. В глубине души он понимал, что отец в чем-то прав, однако рана была слишком свежей, чтобы вот так просто забыть про нее.       Какое-то время они просто сидели молча, затем Томео тихо произнес:       — Я уже не тот человек, которым был раньше, Хиро. Когда-то мне хватало наглости думать, что я могу изменить этот мир. Что я был рожден для этого. Оглядываясь назад, я начинаю задумываться, что может это и не было никогда моей судьбой, — он посмотрел на Хиро. — Что может, моим сыновьям было суждено завершить мою работу. Быть может, именно ты сделаешь то, что мне не удалось. Ты изменишь этот мир к лучшему.       Хиро не нашелся что ответить. Он просто посмотрел на город, который оживал несмотря на снова начавшийся снегопад, и слова, которые все это время вертелись у него на языке, словно сами сорвались с его губ.       — Мне так тебя не хватало, папа.       Томео грустно, улыбнулся, обнял его за плечи, и прижал к себе.       — Я люблю тебя, сынок.       Снег продолжал падать, засыпая свежие могилы сплошным, белым покрывалом. Город под ними просыпался, а его жители уже деловито сновали по улицам, прикидывая, что бы купить к завтрашнему празднику, и с кем они будут его отмечать.       В Сан Франсокио, наконец, пришло Рождество.