Перец

Когда первый миг испуга прошел, к Джинни вернулась способность думать, и она поняла: Чо не уходит от нее, а именно куда-то уезжает. Дело было даже не в том, что она взяла с собой далеко не все вещи, и не в том, что Чо не стала бы собирать вещи так сразу, не объяснившись и ничего не сказав. А в том, что если бы речь шла о разрыве или хотя бы о том, чтобы разъехаться на время, уезжать следовало бы самой Джинни. Это ведь была квартира Чо. Нет, не ее собственная квартира, но Чо ее выбрала, сняла, обставила. Это был ее дом. И хотя Джинни теперь, заключив контракт с «Гарпиями», была в состоянии вносить свою часть платы и исправно ее вносила, это ничего не меняло. Это был их общий дом, да, но если кто-то и должен был выметаться отсюда в случае чего, то именно Джинни. Она, впрочем, выметаться не собиралась. Она собиралась жить здесь долго, счастливо и вместе с Чо. — Куда же ты уезжаешь? И надолго? А как же магазин? И почему так неожиданно? Нет, подожди, не отвечай. Давай начнем с другого: у тебя достаточно времени, чтобы не спеша поговорить, или уже нужно куда-то бежать? Если время есть, пойдем на кухню, я сварю какао с чили. Не помешает. Чо кивнула: время есть. И они идут на кухню. Добавлять немножко молотого чили при варке ее надоумила сама же Чо, и получившийся напиток они единогласно признали лучшим и самым вкусным бодрящим зельем на свете со времен Мерлина. Главное, случайно не добавить туда же ваниль, иначе все насмарку. Ни ванильного запаха толком не будет, ни остроты. И какой тогда смысл. — Вообще-то, это не чили, а кайенский перец. — А есть разница? — заинтересовалась Джинни. — Есть. Кайенский перец более жгучий, и у него, в отличие от чили, довольно сильный запах. Да у них даже цвет разный. Просто они оба острые, и поэтому в лавках… впрочем, это все не важно, не бери в голову, — спохватилась Чо. — Почему не брать-то? Мне интересно. Чо неопределенно хмыкнула, но продолжать про чили и кайенский перец не стала. Вместо этого она начала рассказывать еще более интересные вещи: про визит отца, про нелады в магазине и про то, как она выбивала у Снейпа отпуск, например. А Джинни, стоя у плиты, боролась с желанием вылить горячий какао ей на голову. Потому что ну как так можно-то!.. — …Понимаешь, сила семьи — это как бы сумма сил, которые каждый член семьи получает от предков. У каждого порция дэ своя, кому-то достанется больше, кому-то меньше, это не столько от ритуала зависит, сколько от воли духов. И меня предки почему-то любят. Мне всегда доставалось много, меньше, чем отцу и бабушке, но больше, чем всем остальным, — Чо помолчала, видимо, собираясь с мыслями. — Если отец отлучит меня от семьи, получится, что вся эта сила пойдет чужому уже для них человеку вместо того, чтобы оставаться в доме. Поэтому я должна сама предстать перед духами и объяснить им, что больше не принадлежу семье, и отказаться от их покровительства. — А если ты этого не сделаешь? Чо выглядела ужасно оскорбленной. — Как это не сделаю?! Сделаю обязательно. Поэтому я и еду туда. Это займет примерно неделю. Дорога туда и обратно, день на подготовку к ритуалу, день на ритуал, пара дней на отдых… примерно так получается. — А почему еще и время на дорогу? Можно же просто аппарировать. — Нельзя. Это часть обычая: кто идет к предкам, не должен магией облегчать свой путь. — Счастье, что в ту пору, когда придумывали эти обычаи, не было поездов, автомобилей и самолетов, а то бы их тоже запретили, — принужденно улыбнулась Джинни. Она задавала дурацкие вопросы в надежде, что втянется в беседу, и вот это внутреннее гневное кипение, от которого ее уже почти трясло, прекратится. Увы, не вышло. Чо тоже улыбнулась и отпила глоток. — А ты что не пьешь? — Что-то расхотелось. Итак, если я правильно поняла, ты знала, что так будет, и давно этого ждала. А мне не рассказывала. Почему? Чо пожала плечами: — Наверно, потому что это не имеет значения… — Для кого не имеет? — окончательно зверея, перебила Джинни. — Для тебя? Или для меня — по твоему мнению? Тут как с этими твоими проклятыми профессиональными тонкостями, вроде различий в перцах, да? Не бери в голову, Джинни, тебя не касается. Правильно? Она не выдержала, встала, прошлась из угла в угол под изумленным взглядом Чо и продолжила. — Ты обо всем молчишь. Я приду домой — и все тебе расскажу, что у меня было хорошего, а что плохого, распишу, спою, станцую и продекламирую, если надо. Ты приходишь — и у тебя все хорошо. А теперь выясняется, что в это время у тебя проблемы на работе, проблемы с семьей, ты постоянно о чем-то думаешь, но в одиночку. Все в себе. А зачем тебе тогда, спрашивается, я? Вместо фамилиара? Так с фамилиарами люди тоже иногда разговаривают и делятся своими проблемами. Но со мной сложнее, я понимаю. Есть риск, что, в отличие от кошки или совы, я пойму, о чем речь. — Джи… — Что «Джи»?! Тебе не кажется, что это несправедливо? Почему, ты думаешь, я всем с тобой делюсь? Не умею держать в себе? Не могу справиться в одиночку? А я умею и могу! Но я тебе доверяю, я живу с тобой, поэтому рассказываю тебе о себе. Кто я есть, какие у меня проблемы, что меня волнует. А ты мне в ответ ничего. И я думаю, это значит, что у тебя нет таких проблем, о которых стоило бы рассказать. А оказывается, ты просто не хочешь рассказывать мне. И кстати, это не в первый раз случается. В школе было так же. Когда тебе было плохо, я об этом и понятия не имела, что происходит и почему. — Я же говорила, я просто не могла рассказать!.. — Не могла, пока не догадалась. А потом могла. И рассказала бабушке. Понятно, почему ей первой: тебе срочно нужна была помощь. Но мне ты и позже не сказала ни слова, хотя тогда уже могла бы. Но для тебя в этом почему-то не было смысла. И сейчас происходит то же самое. Ты не хочешь забивать мою голову тем, что, как тебе кажется, меня не должно волновать или интересовать. Ты считаешь, что меня не должны волновать твои проблемы? Это как же я, по-твоему, к тебе отношусь тогда? И зачем я тебе такая? — Джинни, дело же не в этом. У тебя и без того достаточно проблем. — А у тебя нет? От меня семья все-таки не отказалась. И вообще, дело не в том, у кого сколько проблем, а в том, что когда у меня что-то происходит, я иду к тебе. А ты к кому идешь? Не ко мне уж точно. — Знаешь что, вот не надо только делать вид, что я тут одна такая скрытная! Ты что-то тоже не горишь желанием разговаривать со мной про Гвеног Джонс, например. — Ах, Гвеног Джонс?! — Джинни угрожающе уперла руки в бока и вдруг подумала: «Мерлин, я же сейчас, наверно, вылитая мама». Остыть не остыла, но хотя бы сменила позу на менее скандальную. — Хорошо, давай поговорим и про нее, хотя я действительно не хотела. Но не потому что это такая тайна, а потому что непонятно, как вообще такое рассказывать. Но сегодня как раз удачный день для такого разговора, сегодня я смогла это сформулировать. Примерно так: знаешь, Чо, капитан моей команды ужасно красивая женщина, и меня это почему-то беспокоит, но ты не волнуйся, потому что мне все равно нужна только ты. Все? Мы можем вернуться к действительно важным вопросам? — Если все так просто, почему же ты мне до сих пор ничего не говорила? — Как раз поэтому! Потому что не о чем тут говорить! Это — то самое, что действительно не имеет значения и никак не влияет на нас с тобой. В отличие от того, что происходит у тебя. И о чем ты мне не рассказывала. — Я не хотела тебя этим обидеть. Я просто не хотела тебя волновать, — сказала Чо. В глазах у нее уже заблестели слезы, и Джинни ужасно захотелось немедленно забрать все свои слова обратно, обнять ее и успокоить. Что угодно, лишь бы она не плакала. Но если она замолчит сейчас, если сделает вид, что это все не важно, рано или поздно они столкнутся с этим снова. И возможно, это будет еще неприятнее. — Я знаю, что ты не хотела меня обидеть. Если бы я думала, что хотела, я бы психанула и громко хлопнула дверью, а не разговаривала сейчас. Но получается так, что ты отодвигаешь меня от себя и своей жизни. Я думаю, что знаю тебя и знаю, что с тобой происходит, и вдруг оказывается, что все это время ты живешь какой-то совсем иной жизнью, своей собственной, в которую меня не пускаешь. Знаешь, я не претендую на твои секреты и на то, чтобы знать все, что ты думаешь и чувствуешь. Это и невозможно, и не нужно. Но я хочу жить именно с тобой, а не с беспроблемной вежливой иллюзией, у которой все всегда хорошо, когда на самом деле плохо. Я, вообще-то, не в нее когда-то влюбилась, а в эту ужасную рёву с Рейвенкло. Чо через силу улыбнулась и тут же заплакала. Джинни почувствовала, что и сама вот-вот расплачется, но ей плакать было нельзя. Она села, попыталась успокоиться, схватилась за чашку и недовольно поморщилась: какао, конечно, успело покрыться пенкой. Пришлось взять ложку и эту пенку вылавливать. Это действие, безусловно, требовало внимания и сосредоточенности, что давало ей полное право не смотреть на Чо и не показывать, что у нее у самой глаза на мокром месте. — Не так я себе представляла этот разговор, — сказала та. — Я себе вообще не так представляла этот вечер, — отозвалась Джинни, не поднимая глаз от чашки. — И нашу жизнь. И знаешь, я, конечно, не вправе тебе советовать, но ты подумай, стоит ли жить с человеком, которому не хочешь открываться? Зачем тогда жить вместе? Может быть, мы вообще зря все это затеяли? Ты мне дорога, и я хочу быть с тобой рядом. Но только по-настоящему, как там в этих клятвах говорится, в горе и в радости. А не так, что радость у нас общая, а горе у тебя свое. Подумай, пожалуйста. — Я подумаю, — кивнула Чо и взяла салфетку — вытереть глаза. Вообще-то, Джинни предпочла бы услышать другой ответ. Возможно, более развернутый. Но за неимением лучшего подходил и этот.