Мейсерова соната

Кеннет Мейсер не помнил, где он был перед началом битвы над Макросс Сити. Наверное, куда-то шёл или сидел в ресторанчике, обдумывая материал. В общем, как все журналисты. Кеннет Мейсер точно знал, где он был во время битвы над Макросс Сити. Лежал на земле, прикрыв голову руками. Как все журналисты, нюхавшие пороху. Геройствовать, конечно, иногда имеет смысл — но не тогда, когда в небе разбираются километровая крепость Макросс и не сильно меньший зентрадийский корабль. Но вот когда упомянутый корабль с размаху впилился в Макросс, Мейсер побежал совсем не туда, куда все журналисты. Они устремились к озеру, куда плюхнулся Макросс - ведь там были капитан Глобаль и другие популярные личности, судьба которых так важна впечатлительному читателю. Кеннет Мейсер оказался на подходе к объятому пожаром прибрежному району, где рухнул пиратский корабль. Там его, разумеется, тормознули и приставили таскать какие-то шланги. Военные тушили Макросс, а у местных пожарных откровенно не хватало сил. Кеннет был вынужден наблюдать, как догорает зелёная масса вместе с обломками зданий. От обломков раздавались неразборчивые зентрадийские крики, и чуть ли не в каждом Мейсеру слышался знакомый голос. Впрочем, минут через двадцать над районом появилась красная Валькирия и стала сбрасывать противопожарные бомбы. Вскоре всё было кончено, и Мейсер тут же присоединился к одной из импровизированных спасательных команд. Той, что шла к самому центру поля обломков корабля. Огня уже не было, но отряд из парамедика, двух хмурых солдат и примкнувшего к ним журналиста продвигался с трудом. Корабль странной формы развалился на не менее странные куски, и пройти между ними было непросто. Мешались и бетонные плиты от зданий, на которые упал корабль. Мейсер споткнулся о какое-то бревно и чуть не упал; поймав равновесие, он увидел у своих ног огромный палец. Палец был вырван из руки, на одном из его торцов из кровавых ошмётков торчала кость толщиной с человеческую руку. Повернувшись к другому концу, Мейсер увидел ярко-зелёный аккуратный ноготь и на секунду похолодел — неужели?... То тут, то там валялись останки зентради — иногда, казалось, неповреждённые, а иногда разорванные тела, раскроенные черепа, оторванные руки и ноги. На отломанной половине гигантской приборной панели валялась окровавленная голова зентрана, а тело было отрублено от неё валявшимся рядом куском переборки. Вскоре они увидели и первого живого зентрана. Восьмиметровый великан глухо стонал, а там, где было правое колено, торчала оголённая кость. В лужу крови под ней лилась тонкая струя. Человек давно бы умер, но зентради есть зентради. Впрочем, коротко оглядев его, парамедик лишь махнул рукой — не жилец. Когда впереди показалась застывшая фигурка в форме пилота, знак рукой подал уже Мейсер. Пилот был виден со спины, но Кеннет отлично узнал эти зелёные волосы. Попадаться на глаза Милии Фаллине Джениус именно сейчас было явно не лучшей идеей, и Мейсер решительно повернул в другую сторону — команда пожала плечами и последовала за ним. И вскоре он нашёл-таки то, что искал. Сначала он увидел запрокинутую голову и перевёрнутое лицо, такое знакомое красивое лицо с большими распахнутыми глазами и полными губами — только теперь оно было почти с него размером. Около уголков губ выступила кровь. Светло-синие с зелёным оттенком волосы разметались по земле. Подбежав, Мейсер увидел, почему голова была запрокинута. Тело мельтран — роскошная грудь, обтянутая тесной формой — не лежало на земле, а возвышалось над ней. Чуть ниже груди, справа, оно было пропорото острым сужающимся обломком, возвышавшимся ещё на добрые пару метров. Обломок резко расширялся книзу, и тело застряло на нём, вероятно, нижними рёбрами. «Вот и всё. Какой нелепый конец. Селойя...» Мейсер сам не заметил, что произнёс имя вслух. Не заметил он и похлопывания по плечу — команда догнала его. Зато внезапный ответ поразил его почти как гром — Кенни! Как хорошо, что ты пришёл... Удивительно, но окровавленные губы сложились в улыбку. Парамедик осмотрелся и наклонился к уху Мейсера. По его словам, спасать тут было некого. Чтобы поднять Селойю с осколка, нужен был подъёмный кран, Валькирия или минимум два носильщика-зентрана — кто их сюда даст? А ведь если её и поднять, она, скорее всего, тут же истечёт кровью. Мейсер молча отмахнулся. Парамедик всё понял и увёл команду дальше. А мельтран заговорила снова. — Вот. Теперь и я смогу рассказать тебе военные истории. А то всё ты. Кеннет Мейсер отлично умел брать интервью. Он не робел ни перед капитаном Глобалем, ни перед ООНовскими шишками. Но сейчас ему было трудно найти слова. — Селойя... зачем? — Что зачем? Мы зентради, Кенни. Мы воюем. Мы живём. Селойя говорила небыстро, тихо, простыми фразами — но спокойно. Как будто не было последнего года и её просто сморило в постели в нехитрой квартирке Мейсера. — Но... как же культура? — слова Мейсера казались ему самому глупыми. — О, культура! Это было великолепно, Кенни. Спасибо. Ты меня научил... Другие тоже научились. А потом мы все учились друг у друга. Так хорошо, наверное, никому из зентради ещё не было. — Ээ... ты про... секс? — Ну Кенни! Да, конечно, ты меня и трахаться научил. Было классно. Мы это тоже пробовали, а уж как Камдзин и Лап Ламиз любили! Но разве ж это главное. — А что тогда? Мейсер мысленно ругал себя всеми словами. Его вопросы звучали, как у стыдливого школьника, а не как у выросшего среди антиООНовских партизан прожжённого журналиста. Впрочем, мало кому приходилось брать интервью у любимой женщины, насаженной на вертел, к тому же делающей при этом вид, что всё отлично. — Как что, война, конечно! Знаешь, культура — это так прекрасно для войны! Бодольза был дурак. Мы все над ним смеялись. У вас про войны столько фильмов! Хотя это про старые войны, Камдзин любил, а меня та техника путает. С тобой куда проще было. Танки, самолёты. Рейды на города и базы. Враг этот твой, Рой Факер, помнишь, ты говорил? Пике, грохот двигателей, ещё громче колонки — мол сдавайтесь! А ваши по нему из стингеров! И ты с камерой! Я как тебя слышала, оживала! — Мы не хотели той войны, Селойя. — Странный ты, Кенни. Теперь говоришь — не хотели. А когда ты рассказывал, у тебя глаза горели. Как у любого из нас. Знаешь, когда я уходила к нашим, мне предложили тебя убить. А я говорю — не, не надо. Свой он. Я бы без него тут от тоски сдохла. Так что, когда с оружием — легко, а со спины я его не трону. — Гм, спасибо, милая. — Мейсер отлично помнил, как Селойя вдруг не вернулась с работы год назад. Но не знал, что его жизнь в дежурный раз висела на волоске. — Знаешь, там, на базе, так интересно было! Я раньше была простым стрелком, а теперь корабль чинила. И так приложишь, и сяк соберёшь. Раньше бы это для нас слишком сложно было. Но с культурой замечательно пошло! У нас кто-то успел, пока с людьми жил, чертежи рисовать научиться. Кто-то со сваркой работать, или с паяльником. И мы все друг друга учили. Не только этому, конечно. Вот меня ты научил читать по-английски — я всех учила. Хотя ваши книги и газеты с лупой читать приходилось, но было для чего. Я, кстати, когда реактор брали, столько книг успела прихватить! Даже две прочесть успела. — Реактор... Это ж вы тогда весь город взорвали. — Ну да, чтобы нас не догнали. Это Камдзин из фильма взял. А вот когда мы туда летели, да и потом тоже, мы специально низко шли, чтобы радар не поймал. Про такую штуку как раз ты мне рассказал. К вам так Ди-Ди Иванов прилетал с оружием и припасами, помнишь? Мейсер, конечно, помнил. Но не знал, чем, оказывается, обернулись его байки о бурной молодости. — Знаешь, Кенни, — продолжала мельтран, как будто не замечая, что её лицо становится всё бледнее, а волосы всё больше пачкаются в медленно вытекающей крови, — Ты когда проснёшься и снова будешь воевать, спроси зентради. К нам же не все пришли. Камдзина больше нет, но ты им расскажи, как у вас было. Мы не разнесли их — вы разнесёте. Ты вправду свой, я знаю. На это Мейсеру ответить было нечего. Он действительно вырос и стал журналистом среди тех, кто сражался против Фоккера, Глобаля, адмирала Хаясе... и сражался бы и против Мисы Хаясе, если бы война тогда не кончилась. Но как объяснишь мельтран, что такое — война кончилась? И вправду, почему он теперь слушается тех, кого ненавидел? В космосе, на Макроссе — понятно, капитан есть капитан, а на Земле? Но тут у Мейсера с опозданием сработал-таки прежний инстинкт. Был вопрос, который он не мог не задать. — Вы ведь починили корабль, Селойя. Он наверняка мог уйти в космос, а то и в фолд. И перехватить вас было бы очень сложно. Зачем вам было атаковать Макросс? Ведь ваши корабли плохо работают в атмосфере, да и корабль был всего один. Для чего безнадёжная битва? — А вам для чего была атака на Южную Атарию? Когда наши брали маклонизатор, прихватили большой архив видео. Там был фильм ООНовский. Как вас там смачно ругали! Прямо как нас! И бандиты, и как их, тер-ро-ри-сты, и просто дураки! Ваши нападали, их убивали или выгоняли — а вы ещё раз! Да, вас было меньше, но ведь это были солдаты, герои. Вот и мы так. Знаешь, это было так похоже, что я пробовала уговорить Камдзина связаться с тобой. Меня Лап Ламиз прогнала, сказала, что так вы легко найдёте базу. Мейсер отлично знал, что атака на остров Южная Атария была прикрытием. Пока солдаты сражались, отдельная группа хорошо прошлась по исследовательскому институту, выстроенному рядом с ASS-1, будущим Макроссом. Противники ООН погибали не зря — их сторона получила овертехнологии и даже смогла первой построить трансформирующийся истребитель. Но об этом, конечно, не говорилось в пропагандистской ООНовской документалке. А рассказывать об этом Селойе было уже поздно. Лучше успеть задать последний вопрос. — А как же музыка? Ведь два года назад зентради остановили войну, услышав Линн Минмей. А теперь вы могли слушать её хоть каждый день, записи были в эфире свободно. Она и у вас разок была, правда в плену, но можно было бы и концерт устроить. Да и не одна она на свете. — Именно что не одна, Кенни! Мы полюбили музыку. Мы нашли песни, которые стали нам как будто родные. Песни, которые и люди пели вместе на войне. Вот, послушай. И Селойя запела. Негромко, но чётко и даже мелодично. Она пела на зентрадийском языке, но Мейсеру была знакома эта мелодия. Эту песню пел тот самый Ди-Ди Иванов, по-русски, но Мейсер тогда нашёл и перевод. «Любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить! Любо, братцы, любо, Любо, братцы, жить! С нашим атаманом любо голову сложить...» Остановить самозабвенное пение Селойи, чтобы что-то ещё ей сказать или спросить, Мейсер не решился. Но она пела всё тише, а к середине второго куплета умолкла совсем. Присмотревшись, Кеннет понял, что мельтран больше не дышит. Она умерла так, как хотела... Но от этого Мейсеру было не легче. Он медленно развернулся и пошёл в никуда. Покинув зону разлёта осколков корабля, он почти столкнулся с Линн Минмей. Она тоже шла в никуда. Дальше они пошли вместе. Через восемь месяцев они взойдут на борт колонизационного корабля Мегароад-01 под командованием Мисы Хаясе.