Если гора не идет к лесу.

Черный гладкий шелк простыней нежнее нежного ласкает кожу. Он давно отвык от шелка и от кожи в этом смысле, давно отвык от этих ощущений, обретаясь пол-эпохи по каким-то смрадным ямам. Стал ничуть не лучше орка, грязным животным, ну почти уже такой же. Шелковые простыни - смешно, если подумать, он же не девица, печься о подобном. Но за последнее время он действительно истосковался по таким вот мелочам. Пустяки, конечно, можно жить и в яме вместе с чьими-то костями, таиться, как змея, в пустых глазницах черепов, ну или в Дол Гулдуре, что практически одно и тоже. Там все равно не дали развернуться так, как он того хотел. Старая крепость - это та же яма, где он был вынужден скрываться. Ни больше и ни меньше. Как же это унизительно, ну кто бы ведал! Но он к подобным унижениям почти привык, он не гордый, он потерпит, зато потом, когда он вылезет на свет оттуда… А он всегда вылазит в результате, куда бы ни загнали его эти твари. Это орлы у Сулимо парят в высотах, так бессмысленно красиво, но это для него давно непозволительная роскошь. А он и червяком прикинется для дела, самым ничтожным и последним, наступит своей гордости железным каблуком на горло до поры. Поунижается, подобострастно заглядывая всем вокруг в глаза, как следует полижет сапоги, как раб, а может, что еще другое, изобразит раскаянье всем сердцем, полное смиренье, если будет нужно. В грязи у ног весь изваляется и будет биться лбом о землю, словно эпилептик, да что угодно сделает, чтоб ускользнуть, а после уж вернуться и порвать им глотки, всем до одного. Он терпелив, он подождет… - Я самое смиренное создание в Арде… Просто его апофеоз! Взгляните же, смиренней нет во всей вселенной. Просто чудо. Но кто бы знал на самом деле, как это унижение его истощило. Всей его пламенной натуре просто невыносимо хочется с себя его стряхнуть, до дрожи каждой клетки просто. Содрать трясущейся рукой, гадливо передернувшись при этом. А может, просто скинуть с легкостью, словно наброшенный на плечи плащ. Чужой, тяжелый и не по размеру. А главное - дико уродливый к тому же, не по нему вообще, как бы им ни хотелось. Но он все это терпит ради мести со сцепленными в кровь зубами. Терпит, тер-р-р-пит… Унижение во всем, даже в подобных мелочах, в таких как шелковые простыни на ложе. Когда он спал на них в последний раз, даже не мог отчетливо припомнить. С этой мыслью он перевернулся на своей огромнейшей кровати, перекатился сладострастно, сжимая в пальцах нежный шелк, комкая его в своих ладонях, а затем обратно завернувшись весь в него, потерся о него щекой, спрятав целиком в него свое лицо, обнаженными плечами, грудью, бедрами и животом, подъемом стоп и кончиками пальцев. Затем все резко скинул, вынырнув наружу, снова томно потянулся и вновь закутался обратно. Чтоб каждым миллиметром кожи прочувствовать весь миллион оттенков этих невозможных ощущений. Вытащил потом оттуда кисть руки и стал внимательно-рассеянно разглядывать ее перед собой, медленно сжимая и снова разжимая пальцы в кольцах. Кожа молочно-белая и даже режет око этой гладкой белизной на фоне черных простыней. Прямые волосы темны как ночь, сейчас они почти что слились с шелками своим чистым блеском. А тело сильное, поджарое и молодое. Приятно, это все приятно, снова быть облаченным в какую-нибудь оболочку. Очередную плоть и кровь. Пусть даже хрупкую и смертную, которую он тут подобрал себе на время, и которая протянет очень-очень мало, когда он похозяйничает вдоволь в ней, но все равно… Владелец тела его с радостью впустил, он знал, что будет, что это для него конец, что такое единение ему вряд ли пережить и все равно отчаянно желал этой погибели - отдаться не только телом, но душой. Майа это заводило не меньше, чем сопротивление. Этот священный трепет перед ним творения Эру. Которое в подаренной ему свободе, в данном ему праве выбирать, поклоняется теперь ему - Темному богу. И жаждет его до уничтожения. Он весь пылал, когда его коснулся, входил мучительно и сладко, тягуче проникал, все постепенно заполняя… Собственная новизна тактильных ощущений доводила его после до блаженства. В плотских оковах Арды для таких, как он, все же что-то, несомненно, есть. Заключен. Может быть и заключен, конечно, но заключение бывает и не так уж тяготит, как принято считать. Такая умопомрачительная гамма чувств, подаренная тварным телом, от невыносимой боли до острейшего экстаза, а иногда их грань вообще не разобрать… Плоть - бесконечное страдание и наслаждение, до самого ее распада, уязвимая и сладкая одновременно. Так он валялся уже трое суток кряду. Что ему время… Для него мгновение, как вечность, а бывает и наоборот… К нему, конечно, кто-то лез, скребся под двери, глухо умолял впустить с каким-то срочным донесением об ужаснейших врагах, чтобы он распорядился. Он и распорядился. Дверь его покоев наконец-то малость приоткрылась, возникла небольшая щель, оттуда высунулась белая холеная рука, вся в кольцах, легонько поманила подойти немножечко поближе пальцем с аккуратным черным коготком, а затем стремительно схватила пятерней за горло и втащила мигом неудачливого визитера внутрь. Створки дверей немедленно захлопнулись за ними с гулким треском. И сразу из-под них вдруг хлынула густая лужа темной крови и постепенно вязко расплылась по мрамору полов широким ровным полукружьем. Остальные свидетели всей сцены торопливо отшагнули-отступили задом от дверей, попятились по стенам, сильно побелев лицом. Через минуту двери снова приоткрылись. И там возник сам Повелитель уже целиком, правда, абсолютно обнаженный, если не считать густую кровь, которой он был залит с ног до головы. Майа оперся о дверной косяк своим плечом и с увлечением вылизывал все пальцы в кольцах на своей руке, до непристойности посасывал при этом каждый влажными губами, причмокивал, как варг, даже слегка постанывал от удовольствия утробно, смакуя обагрявшую их кровь. - Что-то еще? – недоуменно вскинул брови он, прервавшись на секунду. – Или я могу вернуться к своим долгожданным простыням? Просители, столпившись-сбившись плотной кучей, как по команде все согласно закивали, клацая слегка зубами. - Точно? - уточнил хозяин Барад Дура, оглядывая их с легким прищуром между этим делом, будто кого-то выбирал. Кивание немедленно усилилось и стало мелким-мелким, дробным-дробным, частым-частым. - Сожрёть, сожрёть, - какой-то орк зажмурил веки со всей силы и заслонился лапами вдобавок, в которых он сжимал какое-то там скомканное письмецо, - зачем они меня послали, гады…. Специально, значить… Крайнего нашли… - Не-е-е не сожрёть, а эта - вдоволь отымеет, - тихо, но авторитетно высказались из толпы. - Да не-е, и то, и то, наверно, сразу, - возразили сбоку, с ходу вовлекаясь в этот интересующий всех диалог. - А что за чем, ребяты? - всхлипнул орк, еще сильнее нервно жамкая свое письмо. - А это, очевидно, как пойдет… У него слияние и поглощение, это один процесс, - вкрадчиво–насмешливо заметили им сзади. - Ой, еще назгул тут… Ну что ж вы встали, ваша темность, проходите, мы ж завсегда начальство пропускаем за наградой… - Да нет уж, я повременю… - Премного благодарен вам за разрешение, - отозвался в это время Повелитель, и исхитрился подмигнуть тому переживающему орку и облизнуться, когда тот приоткрыл свой глаз, чтоб поглядеть. Орк дико мявкнул и повалился кулем наземь. А он затем, небрежно отлепившись от дверного косяка, прошествовал к своей кровати, которая, будто на грех и на ужаснейший соблазн всего собрания, виднелась чуть в оставленную щель и там с рычанием занырнул в нее, прямо как был, весь целиком в кровище. И принялся по ней кататься, сладострастно выгибаясь, словно какой-то черный кот, туда-сюда, оглаживая сам себя и трепетно сжимая скользкими кровавыми руками. У просителей, завороженно наблюдавших это действо в щель, отвисли челюсти и рты. - Ну да, наверное, все сразу, - тихо охнул кто-то. - Братцы, как же теперь заснешь-то… После вот такого… Я аж сейчас здесь… Пустите-ка меня, мне вообще в другое место надо, - кто-то протолкался вниз поспешно… - Разврат у вас один в тупых башках и разложение! - заметил в это время назгул. - Чего вы пялитесь туда, пуская слюни. - Ну так нам эта, сие положено от века! - Это кто тут самый умный?! Кто тут вякает мне в спину? - Да не мешай смотреть, мертвяк! – засопели еле слышно, аккуратно отодвинув его чуть в сторонку. - Тебе понятно, что без интереса… А нам так самое оно, я, может, с этим завтра в бой пойду! И самогону мне не надо… Потому что он такой… - Какой? - сразу сурово уточнила нежить, уже взяв тут всех на карандаш. - Такой, что помереть уже не жалко… - Ладно, прощаю на сегодня патриотов, - осклабился на это назгул и сам слегка скосился в эту щель. Но, впрочем, очень сдержанно и скромно, как и положено аристократу, а не разнузданным низам. Тут их хозяин, прервавшись на мгновенье, кратко полыхнул из шелка черных простыней и спутанных волос багровым оком, ухмыльнулся, глянув в сторону дверей, он, несомненно, слышал все их разговоры и после те немедленно захлопнулись с ужасным треском. Все наблюдатели издали одинаково разочарованный протяжный вздох. Из–под дверей в этот момент вдруг выкатилась на площадку, под ноги им всем, оторванная голова того несчастного, которого он затянул до этого внутрь. И тоже подмигнула мутным мертвым глазом и вроде даже улыбнулась своей желтой и нечистой пастью, да нет, пожалуй что осклабилась глумливо. Тут наконец-то все, кто домогался, отмерли, как по команде и резко дали задний ход, все одновременно, толкаясь и лягаясь, отчаянно спеша убраться побыстрее, дабы не стать по случаю участниками этих милых и веселых развлечений Господина. Лестничным пролетом ниже кратко, даже сухо сообщая остальным, кто там толпился на подступах к нему наверх, что Повелитель отдыхает и не стоит его дергать по каким-то глупым пустякам. "Что, война? Ах, оставьте, и это тоже пустяки. Не пустяки? Тогда идите туда сами!" По ступенькам в это время ужасно весело и бодро пропрыгала оторванная окровавленная голова куда-то вниз, при этом продолжая все свои дикарские ужимки. Все, замолчав сейчас же, сглатывая поневоле, проводили ее пристальным и долгим взглядом. После чего желающих увидеть лично Властелина Мордора как ветром сдуло с лестничных пролетов. Даже назгулы и те не лезли к нему в окна по привычке… - Нужно вставать и что-то делать… Барад Дур, о мой Барад Дур, - опять тягуче простонал название своей твердыни, изнемогая в черном шелке. - Как я скучал, как я скучал по этим стенам, моя возлюбленная крепость. Каждый черный камень мой, намертво скрепленный чьей-то кровью. Кого он только тут не вмуровал по стенам при его постройке. "Прекрасные девы и сильные воины, мудрецы-короли и безумцы–бродяги", - тихонечко напел себе под нос на черном наречии. Дома, снова дома, если и было у него пристанище на этих землях, то вот оно. Но ровно каждую ночь в любом тварном теле ему снова снился Ангбанд, иногда Утумно. Снился даже Тирион. Но Барад Дур почти никогда. Это потому что без Него… Все, что случилось без Него - подделка, смазанная декорация унылого существования, которая едва цепляет глаз и мысль. Если вдуматься, пустой и глупый морок, как голова, скатившаяся тут недавно по ступеням для веселья и острастки. Орк вполне живой и даже невредимый все это время сидел на корточках в дальнем углу, облизывался шумно, зверино полыхал очами, чмокал и сопел утробно, пуская слюни, подхватывал их черным языком, робко тянулся скрюченными пальцами в ту сторону, где он располагался, что-то бессвязно лепетал, то и дело падал ниц и снова трясся, как в горячке. С чем он пришел, так и не смог сказать, как ни старался, глядя на него. - Ступай уже отсюда, - прикрикнул Повелитель, пренебрежительно-насмешливо взглянув в тот угол. - Да не в окно, дурак несчастный! Тот, как марионетка, развернулся на негнущихся ногах и двинулся уже к дверям, впрочем, исхитрившись ни на секунду не оторвать от майа взгляда круглых глаз. - Шею не сверни, - буркнул в спину ему тот. - Чего он приходил вообще? - пожал плечами. - Ну как он с ними будет воевать? - в сотый уже раз подумал он. - Двух слов при нем связать не могут… С этим он наконец-то вытек из своей постели, снова заворачиваясь в шелковую простыню. Странно, но его покои в Барад Дуре располагались не внизу, вблизи кузнечных горнов, не рядом с пыточными, в которых он любил бывать не меньше, чем у наковальни, а наверху, под звездным небом. Черный пепел и ядовитые пары вулкана, нечистые туманы и даже облака сюда почти не доставали по ночам, хотя, конечно же, могли бы… Кто бы мог подумать, что ему нравилось смотреть на звезды. Ответ был очень прост на самом деле, где-то за ними, там, с обратной стороны, с изнанки этих звезд был в заточении Он… Так что он располагался в самом высоком шпиле своей черной башни, почти что на его макушке, у него была здесь небольшая спальня. Добираться до которой приходилось по ужасно узкой к самому концу винтовой, сильно крученой лестнице. Эта лестница пронзала башню насквозь, от самых глубочайших ее тайных подземелий и до тонкой, как игла, макушки. Чтобы подняться от начала до конца, был нужен целый день. Так что к этим его дверям даже самые нахальные и дерзкие добирались, совершенно запыхавшись, высунув язык на плечи и слегка дрожа в коленках от подобного подъема. - Поклонитесь мне, поклонитесь, - намурлыкивал он обычно, сидя на ее самой последней, верхней ступени. Мог и сапогом своим высоким со звездной шпорой оттуда на подходе вниз спихнуть, когда особо доставали. Тот, кто удостаивался этой чести, обычно падал до конца… И на протяжении всего пути еще был жив. По углам настойчиво шептали, что лестница сия выходит и берет свое начало прямо из скрытого в подбашенных глубинах потока лавы, питающего Ородруин. И тот, кто падает, в конце концов еще живьем летит прямо туда, в огненную лаву. Как понимаете, охоты лично проследить, так это все или же просто байки, особенно ни у кого не находилось. Внутри самих покоев было пустовато, даже строго. Из предметов несомненной роскоши, что он себе позволил, было огромное резное ложе. Ну тут уже не устоял, пусть будет, черная резьба была произведением искусства, резали в Хараде, как и входные двери. Работу выполнили с чувством, от души, говорят, что девственницу в жертву принесли на этом ложе перед тем, как передать его сюда. Врут, конечно, хитрецы южане, но врут что нужно. И хоть на ней не резали, конечно, никого, он несомненно чуял мысли, с которыми они смотрели на нее, прекрасно зная, для кого она предназначалась. Видел, что они себе там представляли, так что кровать, насквозь пропитанная этим темным вожделением, ему понравилась в итоге. Под подушкой прятался вдобавок палантир, который его сильно развлекал на сон грядущий, если не было других, не менее интересных развлечений. По ночам с различными беседами он приставал там к Курумо. "Поборемся с тобой? Хотя я знаю, ты сильнее", - и сразу же смеялся звонко, серебристо. Тот в своем Изенгарде скромно тупил очи, но все-таки немного улыбался самым краем плотно сжатых губ, очевидно, что самодовольно признавая это про себя. Сам он себя считал ужасно мудрым почему-то. Все это жутко веселило. Мудрый дурак, ну что ж, бывают и такие. Он его изучает целых триста лет. Как он ужасно им проникся. Ну разве можно ему не ответить? Изводил его потом еще полночи. И хоть зло - оно не дремлет, как известно, но под утро так и засыпал, свернувшись в черных простынях клубком, в крепкую обнимку слившись с темным шаром. Темная звезда с пылающим ядром. Во сне поглаживал его любовно, поскребывал когтями и что-то сладко бормотал сквозь сон на валарине, явно, впрочем, уже не Ортханку. И что-то слышалось как будто про Лаурелин, дикие груши, чье-то открытое окно, затерянное в белых кипенных ветвях, в которое он хочет заглянуть, и прочие довольно странные дела, и это все на тягуче-нежном и почти забытом в этих землях валарине… Черный гладкий мрамор пола, большие окна во все стены. Старое зеркало в углу, мутное, потрескавшееся, как будто бы вообще нашли на свалке и непонятно для чего сюда втащили эту рухлядь. Из рухляди на вид здесь было кое-что еще. Это что-то было, несомненно, самым главным элементом обстановки. Два знамени, крест на крест черными палеными древками переплелись, раскинулись во всю глухую стену. Два очень старых знамени. Бархат на них почти истерся, очень сильно потрепался, потускнел и побурел до неопрятной рыжины, где-то по полю виднелись многочисленные дыры и утраты, а раздвоенные концы больших полотнищ когда-то, видно, здорово поело-опалило пламя. Это было то единственное, что он когда-то вынес из Ангбанда. Оба этих знамени. Там кто чего тащил при штурме, причем, что любопытно, с обеих бьющихся сторон, ну да еще бы, они ограбили почти что весь Белерианд. А он забрал с собой лишь это. - Два куска каких-то жженых тряпок, - как и заметил Эонвэ, вдруг неторопливо заступивший ему путь в дымном полутемном коридоре. - Это мои крылья, дурачок, - бросил он, обтек его и дальше целеустремленно похромал куда-то. - Стоять! - раздался хлесткий окрик в спину. Вала приказал ему бежать, нет, не приказал, а попросил, схватив и сжав своими черными ладонями его лицо. "Пообещай мне,- хлестко будто бил,- ну… Пообещай!!!" - Да пошел ты, - процедил он на ходу герольду Манвэ, не удостоив его даже взглядом и похромал куда-то дальше, подволакивая ногу, правда, все медленнее с каждым шагом. - Ну видишь, я бегу, бегу, - приговаривал он то и дело. – Бегу, конечно, - под конец он развернулся, стаскивая знамя с пики и перехватывая древко поудобней в латной рукавице. Простая пика мигом вспыхнула от кончика и до макушки раскаленным и гудящим багрово-белым пламенем, как бич у балрогов в руке. - Ну давай, возьми меня, - кроваво ухмыльнулся, резко взмахнув перед собой стремительно мелькнувшей вспышкой света, шагнувшему ему навстречу Эонвэ, - если, конечно, есть чем в этих твоих нежных голубиных перьях! Тогда он был еще тем самым глупым гордецом, но затем ему пришлось расстаться с этим очень-очень быстро. Можно сказать, стремительно проститься, так, как с Вала. А от того, кем был когда-то, остались только эти вот знамена. На одном был вышитый дракон, увенчанный короной с тремя звездами над ней, а на втором бегущий волк. Волк и дракон. Дракона больше нет, но волк остался. Сбежал и убежал, но только для того, чтобы вернуться, рано или поздно… Он приподнялся на ступеньку, медленно опустился на одно колено и приложился трепетно–благоговейно губами к обугленному краю знамени с драконом. Будто по-прежнему к Его руке. Так застыл на некоторое время, с низко склоненной головой. "Где Ты…" Затем отпрянул резко, будто бы обжегшись, нет ответа, как обычно, тишина. Отвернулся, больно закусив губу, каждый раз одно и тоже. Он не способен это все забыть. Эти старые, прожженные до дыр знамена, вот его истинная ценность, а вовсе не утраченные кольца, как они считают. Преданность, да что о ней вообще известно остальному миру… Так он стоял на тех ступенях довольно долго, погруженный в свои мысли. Затем чуть вздрогнул и встряхнулся. Надо бы слегка развеяться, немножечко развлечься, оставив эту горечь, наконец, на время. Он дома, в Барад Дуре, что уже не так уж плохо. Потянулся с хрустом в позвонках и подошел затем поближе к зеркалу, будто пристально любуясь собственным в нем отражением. Что было лишь отчасти, насмешливо сощурился при этом. - Боишься, значит… Пра-а-вильно боишься… Только опять не там, где больше всего нужно, - уже заливисто расхохотался, прикладывая руку к мутному стеклу, как будто протирая его от слоя пыли и налета. – Ты у меня тут все получишь, в этом подземелье. Думаешь, ушел, освободился? Выдохнул спокойно? Можно жить и без меня? Как бы не так, моя рука дотянется повсюду. Дотянется! - утробное рычание и долгий дикий скрежет по стеклу черными когтями с неимоверным наслаждением этим звуком. – Посмотри же на меня, ну посмотри… Подними свои глаза! Я никуда не делся! Подними, сказал!!! Ах, ты не хочешь! Ну ты не хочешь, так другие, может, захотят… Умм, молодой Владыка Эребора, понимаю твое чувство, как никто во всей вселенной, эту разрушительную страсть. Красиво… - он уже чуть-чуть погладил пальцем по стеклу, - огонь внутри, как у меня, мимо такого я бы не прошел. Я бы такое где угодно услыхал, учуял, подошел поближе… Ты такой горячий, - облизнул свой палец и вновь провел по зеркалу, как будто бы коснулся там кого-то. - Я бы и сам не прочь немножко посмотреть, как эльф отбрыкиваться будет. Это наказание ему подходит. Он на дух вас не переносит, как известно. Не знаю даже, что его еще сильней унизить может… А в унижении я понимаю толк, - он криво усмехнулся. - Но кто-то хочет у тебя твое бесценное сокровище отнять. Кто же это, кто? Кто это маленький такой, беспечно влез в мою раззявленную пасть, - он улыбнулся. – Семь сапогов железных сносишь, семь посохов железных изломаешь, но найдешь. Найдешь, конечно, обязательно найдешь, - тут он улыбнулся еще шире, напевая это вслух. - Всенепременно… Затем куда-то снова вбок: "Я тебе уже сто раз сказал, что при твоем непослушании я непременно заберу то, чем ты втайне дорожишь! А это для меня совсем не тайна. Сына мы пока оставим, может, еще пригодится, а вот эту… Я преподам тебе урок. Думаешь, что раз нас разделяет некоторое расстояние теперь, измеренное в лигах, смехотворное, конечно, то ты можешь и не слушать больше? Что я не сделаю, как обещал? Что мне как будто что-то помешает? Не-ет, просто так не выйдет соскочить, не рассчитавшись, как те же орки говорят… Заплету-ка себе косу, что-то я совсем не прибран", - и, привычно намурлыкивая себе под нос что-то, взялся неторопливо заплетать свой темный длинный волос, вперившись куда-то в зазеркалье мутным и тяжелым взглядом. - Око, у меня на новом флаге будет око, пронзающее все покровы, - вновь послюнявил палец и начертал на зеркале свой знак. Знак полыхнул на миг багрово и погас… Сначала она очень медленно приоткрыла глаза, затем уже распахнула их шире. Быстрый взгляд вправо, влево, над собой, теперь перевернуться, сзади - тоже никого… Непонятно… Кто же ее так здесь приложил по голове? Ну ведь явно приложил, она ж не первый день живет на свете, в ушах противный тонкий звон, перед глазами скачут мушки. Надо подниматься… Перекатилась, встав на четвереньки, от этого ее вдруг вырвало, нет, даже мучительно вывернуло наизнанку, так что даже слезы полились из глаз. А после в них все снова помутилось. Отползла затем подальше, облокотилась о какой-то камень, стала ощупывать затылок. Руки предательски тряслись, ожидала, что на них увидит кровь. Но голова, на удивление, была цела. Уже, наверно, хорошо. Что же это было? Нужно вставать. Цепляясь за холодный камень, потихоньку выпрямилась кое-как. Инстинктивно провела рукой по бедрам и сразу обнаружила, что нет ножа. Если его не отобрал тот, кто напал, то она его сама, наверно, где-то умудрилась потерять… Нет, чушь какая, точно двинули по голове, сама, конечно, если бы оружие забрали, то уж, наверно, сразу все. А остальное, к ее облегчению и счастью, было на своих положенных местах, она выдохнула малость. Может, если повезет, то где-то здесь и потеряла, где-нибудь совсем недалеко. Сразу огляделась на площадке под ногами - ничего. Может, когда она перемахнула стену? Он по дороге, вроде, был… Стоит задержаться и взглянуть, больно уж нехорошая примета. Да и вообще, если отбросить эти суеверия, без лишнего ножа в такое дело лучше не соваться, тем более, что нож этот совсем не лишний… Потрясла гудящей головой и снова перелезла через камень гномьей баррикады. И сразу словно бы свежей водой лицо умыло, голова вдруг стала ясной и немедленно прошла, как ни бывало. Рыжая прислушалась к себе, все так и есть, она чувствует себя нормально. - Что за…, - Тауриэль похлопала глазами, озадаченно потерла лоб, даже про нож забыла совершенно. – Нужно еще раз перелезть, вернуться. Но сделать это так легко уже не получалось отчего-то. Все ее инстинкты ей отчаянно вопили, что нужно развернуться и немедленно уйти, да что там уйти, убежать! Убежать как можно дальше. Бежать, бежать, бежать без остановки до моря Рун, ну или до другого моря. А еще лучше - сразу за него… Но вместо этого она опять перемахнула стену, попав вовнутрь. Так уже, конечно, не было, как поначалу, с ног не сшибало, просто вырвало опять. Мучительно и долго, хотя казалось, что уже просто нечем. Если только уже кровью. Вырвало не зря, следом за этим вдруг нахлынул острый тошнотворный страх. Животный ужас, непонятный и ничем не объяснимый. Потому что видимых причин подобному пока не находилось. Все было тихо. Почему же ей так плохо? Ее словно бы в невидимых тисках сжимают, не давая ей дышать. Думай, думай… Здесь что-то есть… Очень плохое. Что-то внутри Горы, практически слилось с ней, плотно обхватило, держит… Защитный контур, через который она, видимо, сейчас как раз перебралась, пересекла его границу. Что-то лежит здесь тяжким грузом, чье-то темное заклятье и настолько мощной силы, что от него физически ей плохо. Открытие это стало совершенно неожиданным и очень неприятным. Магия… Сама она всегда старалась лезть в эти дела поменьше. Не ее ума, как говорится… Общение с тем же Радагастом ей давало некоторое представление об этом, впрочем, довольно смутное, если как следует подумать. Поэтому она могла лишь ощутить примерно, скорей учуять, словно зверь, но что ей с этим дальше делать, она не знала совершенно. Что же здесь такое происходит… Откуда это здесь взялось? Может, это все дракон? Но ведь его здесь больше нет… Но чей-то страшный дух ей гнет затылок, как клещами… Впору бы отсюда уходить и после возвращаться не одной… Надо уходить, отсюда надо уходить, пока не поздно. А если будет слишком поздно возвращаться? Что, если именно сейчас все и решится, как она потом уже узнает. Она же себе это не простит. И, может быть, сейчас уже все поздно… Нет, не поздно! Поздно, что за слово-то такое, кто его вообще придумал! Нужно посидеть, собраться и идти, но не обратно, а вперед. Варда, почему ж так нестерпимо тошно… Ну ничего, немножко посижу, привыкну… Я привыкну… И пойду! Сколько так сидела возле камня, непонятно, может час, а может, два. "Нужно дышать спокойнее и глубже, ничего пока не происходит. Сейчас она опять поднимется по стенке и очень-очень осторожно для начала, неспеша шагнет вперед. Сначала шаг, потом другой, а там и третий. Я привыкну…" Впереди виднелась галерея, проход во мрак. Кругом завалы камня, крошево под ногами чуть хрустит. Сразу выдаст, легче, нужно ступать здесь легче. Брать ли ей с собой огонь? Нет, с огнем ее заметят сразу. А без огня как же она разберется, что там? А если дальше там внутри вообще темно? Совсем темно не может быть, ведь сами гномы как-то ходят? Хотя, быть может, они настолько знают эту свою Гору, что спокойно ориентируются в ней и в кромешной тьме. Но в темноте куда-нибудь пробраться шансов все же больше, как и во что-нибудь попасть… Скользнуть в какой-нибудь провал, которых тут полным-полно. Дракон тут, видно, погулял на славу. Факел так и не решилась взять в итоге, хотя огонь горел чуть дальше от площадки, тот самый, что виднелся издали, а у нее с собой в мешке все было, чтобы что-нибудь соорудить. Свет от горящего огня на небольшое расстояние выхватывал из мрака каменные стены, дальше прямоугольником пугающе чернела и зияла темнота, как чья-то пасть. Нужно шагнуть прямо в нее, чтобы его найти… Не страшно, это всего лишь будет шаг ему навстречу. Он где-то там. И она опять шагнула, держась ближе к стене, чутко касаясь ее кончиками пальцев. "Так и пойду… Что там у них внутри?" Ледяной камень стены по мере продвижения от входа мало-помалу становился все теплей. Внутри Горы было не так темно, как она сильно опасалась. Так было только поначалу, пока глаза не перестроились и не привыкли к темноте. Да и темнота была не полной, скорее, темно-серый сумрак, изредка лишь освещаемый пылающими тут и там огнями от больших светилен. Впрочем, они попадались редко. Когда тоннель, ведущий в Гору, вдруг закончился, то перед ней раскинулось обширное пространство. Это чувствовалось по движению сквозняков, монументальные тяжелые колонны уходили ввысь и вниз, теряясь в уже непроглядном мраке. Перекрестки галерей, запутанных ходов, пространство залов, руки снова опустились и что-то лопнуло в груди. Ей никогда здесь не найти того, что нужно! Внутри все было абсолютно по-другому, чем она себе все это представляла. Настоящий многоуровневый очень сложный лабиринт, где и засветло не разберешься, а не то что в темноте. Внутри Гора была огромна точно так же, как и снаружи. А может быть, еще огромней. - Нужно собраться и подумать, что я знаю… Что главное в этой Горе, из-за чего все и случилось? Из-за золота, из-за сокровищницы Трора, на которой после спал дракон. А она должна быть ниже, вот туда и надо ей идти… Наверное… Нужно спускаться ниже… И слепо шаря по стене руками, она побрела, как ей казалось, в нужном направлении, хотя уверенности не было совсем. Камень под руками вроде стал еще теплее, стало тепло и даже душно. Сам воздух был еще пропитан застаревшей едкой гарью, пеплом разрушительных пожарищ, он горчил по мере продвижения вниз, так что в горле от него першило. Маленькое облегчение ненадолго приносили сквозняки, они внезапно появлялись и точно так же пропадали. Но все бы это было ничего, если бы не постоянное давление, ощущаемое здесь. Будто над головой задвинули массивную надгробную плиту. Можно бессильно изорвать все пальцы в кровь, сломать их, задохнуться диким криком, но ее не сдвинуть ни на миллиметр. Ее по-прежнему мутило, привыкнуть удавалось мало, но она упрямо это говорила раз за разом. Руки тряслись и это было не остановить. Оставалось лишь одно - сцепить покрепче свои зубы и упрямо и настырно лезть вперед, хоть в пекло, да хоть в пасть к дракону. "Может, он совсем не умер, - мысли постепенно стали странными, вернее, странными они здесь уже не казались, - упал, подстреленный, на дно. Там затаился, отлежался пару дней, проплыл в Бегущей до Горы и потихоньку влез-прополз обратно, как червяк, проник и просочился… Он же здесь… Или чья же это воля всем владеет в этом месте… Такой невыносимо тяжкий дух…" Варда, что за мысли! Он сдох и кормит рыб на дне! А кто его там видел? Кто?! Все только языками треплют и кивают с умным видом головой… Странное место. Страшное, на самом деле… Жуткое до того, что в жилах стынет кровь. Может быть, страшней и в жизни не бывало… Эребор, вот ты какой… Она бы не хотела оказаться здесь еще раз. Роскошная гробница, тьфу! Да почему же постоянно в голове про это? Зачем он сам сюда пришел? Зачем? Она бы не пошла по доброй воле никогда. И Кили ей с таким уверенным восторгом говорил о нем, об этом царстве под Горой? Не может быть! Неужели он теперь сидит здесь где-то и радуется жизни? А вдруг сидит и радуется… А вдруг это оно и есть, что гномам нужно. Что ей вообще про них известно? А может быть, Владыка прав, не слишком лестно отзываясь то и дело об этих детях Ауле? Алчны и жадны совсем не хуже, чем драконы. Расчетливы, в своих расчетах руководствуются главным - за золото удавят, если что, любого. И на самом деле ценят лишь его, до степени обожествления и поклонения ему в душе. И взвешивая между жизнью и богатством, скорей уж выберут его. Нет, Кили не такой, это все совсем не вяжется с ним, ну никак! Ни в коей мере! Этого не может быть! Ну почему не может? Может… Торин, очевидно, не один участник этого всего разбоя и позорного захвата их Владыки. Остальные, по всей видимости, охотно поддержали решение своего вождя по этому вопросу. И тот же Кили тоже поддержал! "Моргот тебя сожри с твоими волосами, зачем ты влез к ним? Ну зачем?!" - она пнула со всей силы камень, больно ушибла о него носок и упрямо потащилась дальше, правда, неведомо куда. - Гномы, гномы, гномы… Понастроили они тут!!! Нарыли себе нору, накопали! Сто лет, наверное, копали, с диким фанатизмом. Куда идти? Нет никакой подсказки, никакой зацепки, это лишь смутная догадка и предположение, что ей нужно вниз, а может, все совсем не так на самом деле. Остановись, подумай головой, не важно, что гудит и кажется, что даже горяча. Если он в заложниках у гномов, значит, нужно просто отыскать кого-нибудь из них и постараться осторожно проследить за всеми остальными. Рано или поздно они же сами выведут ее на след. Ясно, что дело не такое быстрое, как ей казалось отчего-то там, с наружи. Просто дикая тревога стегала спину ей кнутом все это время, подгоняла, нет, жестко гнала ее сюда, теперь на смену ей явился лютый и какой-то иррациональный страх. Чего она до судорог боится? Ну встретит тут кого-нибудь из наугрим, их вообще не очень много, ну схлестнется, если что пойдет не так, не безоружная, в конце концов. А если нужно будет, всех тут перережет потихоньку, выследив по одному. Так что, по сути, это они ее вообще должны бояться, если что. Все вроде верно, но… Не этого она боится… Это муторное состояние, что-то тянет из нее все силы здесь, отхлебывает жизнь. Это что-то… Необъяснимое, могучее и, несомненно, очень злое, невидимое, но ощущаемое всем нутром… Оно здесь есть, присутствует незримо, обитает… "Куда же дальше? Похоже, я уже давно бреду здесь просто наугад. Варда, здесь же можно целый год ходить, так и не встретив никого. Ну, значит, буду год ходить, два года, да хоть сотню лет!!! Я буду!!!" - и пошла опять. Куда она идет? Все то же, одинаковые галереи, одинаковые переходы… Может, она бродит попусту по кругу? Мало того, ей стало вдруг казаться, что на нее все время кто-то смотрит тяжело, разглядывает будто. И с каждым ее шагом все настойчивей глядит ей в спину. Очень голодно глядит. Буравит этим взглядом ей лопатки и затылок. Чаще стала вздрагивать всем телом, нервно озираться, долго, чутко слушать, затаив дыхание. Может быть, услышит чьи-нибудь шаги - все тихо. Откуда тогда это ощущение, что по ее следам настойчиво идут? Жарко уже здесь - в центре Горы, а почему-то стылый холод пробирает до озноба. Это проклятый страх, который не дает дышать ей с самого начала! – Кто здесь! - это хотелось дико заорать и даже завопить истошно, еле уже сдерживалась, чтобы так не поступить. - Да что это за проклятое такое место?! - всхлипнула уже, осев по стенке. Крепко вжавшись в теплый камень. Потому что нестерпимо страшно было отлепиться от нее спиной и сделать новый шаг. Потому что в эту спину кто-то тяжко дышит. Не в прямом, конечно, смысле, а в ином… Вот это вот «оно». - Для чего я здесь вообще? Для чего я в этом подземелье? Нужно попробовать позвать… Нужно позвать, дозваться! - пусть даже лопнет от усилий голова напополам, расколется, словно пустой орех, и потом туда тихонечко вольется это нечто, заполнит ее всю, поселится и станет жить... И пойдет она шагать по подземелью черной тенью… Уверенности не было, что это здесь вообще сработает хоть как-то, вон как ее здесь придавило, как котенка. Сосредоточившись на его образе, стараясь вспомнить все мельчайшие детали, так, как будто он стоит в полшаге от нее, позвала его сначала тихо, будто шепнула еле слышно: "Владыка…." Гробовая тишина. Ни отзвука, ни колебания. Мысль канула в подгорный мрак бесследно. Утонула сразу, словно брошенный ею камень в воду, который сразу же пошел на дно тягучего и темного болота. - Владыка Эрин Гален! - уже громче, с вызовом и не скрываясь. Ответом тоже - тишина. - Трандуил!!! - с криком отчаянья. - Ты слышишь?!! Долго ждала, с каждой минутой паникуя все сильней, уже понимая, что напрасно. Так же тихо. Ударила о стену кулаками со всей силы, рассадив костяшки пальцев, не почувствовала даже. "Что же ты молчишь! Где ты? Где?!" Вновь села там на корточки у той стены и обняла свои колени, уткнулась в них лицом. "Не думать о плохом, не думать, здесь нельзя об этом думать…. О том, что опоздала… О том, что слишком поздно. О самом жутком своем страхе, который неотвязно тащится за ней по следу. Я тебя найду! Я тебя найду, ты слышишь! Живого или мертвого найду!" - всхлипнула, вставая, зажимая рот себе рукой, закусывая кисть зубами и опять решительно пошла вдоль стенки. "Неужели не успела, неужели не успела, как ей жить…. Как ей дышать, когда его не будет рядом… Как же это может быть", - вся задохнулась. У нее внутри сейчас все разорвется, лопнут жилы. - Где ты!!! - дикий крик на всю Гору. - Я здесь… - коснулось вдруг ее сознания. – Что? – вскинулась, вся замерев. - Я слышала. Ты! Это ведь ты! Я тебя слышу! Где ты?! Владыка, где ты, отзовись еще, ведь я ищу тебя все это время! - Я здесь… Иди ко мне… - Я иду, иду, уже иду, - побежала со всех сил на этот зов, на этот голос. Он же ее зовет, зовет… Она ведь слышит. Добежала до очередного перекрестка, задыхаясь. Серый тихий сумрак. – Куда? Направо или, может быть, налево, все похоже… Где ты? - Сюда… - Налево, значит, - бросилась туда, - быстрей, быстрей, еще быстрей… Что-то мелькнуло вдалеке, чей-то высокий стройный силуэт. Мелькнуло лишь на миг и сразу скрылось. Она лишь четко разглядела светлый шлейф подола, уползающий за угол. Это он! Наверно, тоже совершенно заблудился, точно так же, как она. "Я здесь, постой, постой, остановись! Ты не туда совсем идешь. Иди ко мне, ведь ты же меня слышишь!" Побежала уже из последних сил ему навстречу, ничего уже не видя, ничего уже не понимая, только бы коснуться, ощутить тепло его ладони… И вдруг чьи-то руки легко ее перехватили, а потом ее к себе прижали, густые волосы защекотали нос, они знакомо пахли мятой и аиром, пахли весной и лесом, пахли - им. "Темно, уже неважно", - уткнулась ему в грудь со всхлипом, зарылась носом в эти пряди, нисколько его не стесняясь. Можно, можно, уже все можно, можно и заплакать, он ведь нашелся, он нашелся. Не надышаться им… "Не отпущу, я больше никуда не отпущу… Темно все время, почему здесь так темно… Не разглядеть никак лица…" И вдруг запнулась, замерла. - Владыка, а почему у вас так руки холодны…, - еле-еле слышно. - Владыка, почему у вас совсем не бьется сердце… - Может, потому что тебя встретил мертвый, - ответил его голос. - Может, это потому что просто опоздала, как обычно. Опоздала, - засмеялся. Смех резко оборвался. – Опоздала мне сказать, что любишь, - вкрадчивый шепот прямо в ухо. - Куда? - ледяные руки дернули ее, как куклу. - Ты же за мной сюда пришла, так почему ты убегаешь? У меня не бьется сердце, что такого? У меня же его нет, как ты всегда считала, так что я совсем немного должен потерять сейчас в твоих глазах… Иди ко мне сюда поближе… Ты же меня согреешь в этой жаркой темноте, чтобы я снова стал чуть-чуть живым… Чьи-то ледяные губы норовили впиться, жадно уже шарили по коже… И вместе с этим его голос, его запах… - Варда… И вдруг пощечина во тьме наотмашь. – Не смей… - это снова в ухо коротким низким, властным шепотком. - Варда, Варда, что это такое!!!! - ей казалось, что она это кричит, надсаживая горло, выплевывает с кровью, но на самом деле это был чуть хриплый шепот. - Не смей, сказал тебе. Не призывай тут… Не услышат! - еще одна пощечина во тьме. – Куда ты снова? Ты же пришла сюда за мной. За живым или за мертвым, я все слышал. И вот я твой, как ты хотела, - голос стал насмешлив. - Знаю, что хотела, мечтала по ночам не раз, - ее опять прижали с силой, - знаю даже, как… Что же ты вырываешься теперь, когда я наконец-то согласился, - ледяные руки уже ловко пробирались под одежду, показалось, что на пальцах когти, как у зверя. - Дрожишь, не любишь холода, а так? - ее руки вдруг схватили за запястья и прижали, кажется, к груди. Кожа под ее ладонями была уже горячей, а совсем не ледяной, она на ощупь чуть ли не пылала раскаленным жаром. – Орочьи плетки, значит, крестом из кожи ленты по груди, что я там вижу… умм, какой разгул. А у тебя там еще очень узко, я уверен, не смотря на это. Дай, я проверю, - сильные руки жестко рванули за ремень. "Ремень, там перевязь с ножами", - в этот момент ей удалось только одно, выхватить оставшийся кинжал и одним стремительным зигзагом чиркнуть им перед собой. Но нож вспорол лишь пустоту, так ничего и не задев. Как это может быть?!!! - Мимо, - это снова кратко в ухо. – Какая ты горячая на самом деле, - еще один коротенький смешок… - Не знаю, отчего он о тебе такого мнения все время. Не обосновано высокого, я бы сказал. Он так тобой все время дорожит, печется о тебе, а он бы очень удивился, я уверен, узнай он все твои не слишком чистые, лукавые мыслишки. Тебе напомнить? Я напомню, смотришь ты на сына, ну а думаешь все время об отце… И останавливать мальчишку не особенно спешишь порой, все тянешь до последнего, специально чтобы это все продлить…. И что ты думаешь… Ты думаешь про Белый Город, это не дает тебе покоя, ты ведь знаешь, для чего он там бывает. Знаешь… Знаешь и представляешь себе это то и дело. Это он бы перенес тебя в постель, усыпанную лепестками, но тебе ведь этого не надо. Ах, ну что ты, мой наивный Мотылек, какие лепестки, невинных девушек давно другое привлекает, - еще один коротенький смешок. А затем уж в самое ухо с влажным липким придыханием, от которого волной прошибла дрожь по телу, разнеслась от кончиков ушей до самых стоп и отозвалась одномоментно где-то в животе чем-то мучительно болезненным и сладким. - Обшарпанная комната с оплывшими свечами, почти пустая, стены в разводах осыпающейся многослойной штукатурки, старые трущобы, на юге жарко, кожа блестит от пота золотисто, и тебе до одури безумно хочется лизнуть его живот, обняв за бедра, стоя на коленях перед ним, распахнутые окна настежь, за ними угольная ночь. Там ты с ним хочешь быть наедине, очутиться и остаться, в этой грязной комнатенке на задворках нижних городских кварталов, на каком-нибудь изодранном матрасе прямо на полу, прижатая к нему лицом. Сильная рука, украшенная кольцами, схватила крепко за загривок, а вторая мнет-оглаживает в это время бедра и нетерпеливо расставляет их пошире. Представляешь, что он выбрал именно тебя из многих, для всех своих не слишком чтимых вашим обществом забав. Выбрал и не очень церемонится при этом. Не надо отрицать, я видел… Ну и ну… - голос чуть хмыкнул, - совсем не девичьи желания, не находишь? А раз не девичьи, - руки крепко сжали, - то, думаю, давно уже пора. - Уруки, бедные мои уруки, что ж вы с ними там творите у себя в подвалах, а? Тебя ведь выворачивало наизнанку на допросах поначалу, а потом и ничего, привыкла потихоньку, а потом, смотрю, уже понравилось им глотки резать. Да не жаль уже совсем. Да чего же их жалеть-то – мерзких выкидышей вражьих. А ведь и они, ущербные, - живая тварь, которая всегда страдает. Разве Эру не учил вас милосердию, своих возлюбленных детей? Так вы Его чтите? Ты же хладнокровная убийца, отнимательница жизни, не тобою данной… Разве тебе в детстве не рассказывали сказки на ночь, от которых с головой хотелось занырнуть под одеяло? И ты просила после, чтобы не гасили свет. О том, кто рано или поздно всегда приходит за такими в полной темноте? Обя-за-а-тельно приходит… Хватает за ноги одной рукой и долго-долго волочет потом раздробленным уже хребтом к себе под бок. Все потому, что ваше место там, в моих рядах. Твое местечко рядышком со мной, моя жестокая и нечестивая убийца… - Что ты такое? Что!!!!!! - Не надо так кричать. Тссс, тише…. Тише, - руки опять зашарили по телу, отрывая с легкостью застежки от одежды, - ну вот, еще немножко и узнаешь… Узнаешь, - уже с нетерпеливым кратким и голодным рыком. Нож в это время попутно ловко выбили из пальцев, увели во тьму бесследно, как играясь. А саму ее приперли, придавили, вздернув к стенке. – Узнаешь и потом еще захочешь… Распробуешь мой вкус. Я щедро волью в тебя свой темный огонь, - он снова засмеялся, - жарко наполню им под самую завязку. Я тебя не трогал очень-очень долго только лишь из-за него. Но его нужно наконец-то наказать… - Нет…. нет…. нет… Пусти, пусти меня, - голос от ужаса срывался то в безумный крик, то в хриплый шепот, горло перехватывали слезы. – Я не хочу, не буду, я не стану… - Будем считать, я этого не слышал. Ну хорошо, еще раз… И вдруг там снова зашептали в шею, перехватывая и немного опуская, прижимая ближе с легким всхлипом, но уже совсем не так жестоко, зашептали очень тихо и проникновенно: - Ты же меня любишь, ты меня безумно любишь, я же знаю. Я про тебя все знаю. Про черничное варенье, про веснушки, про твою лису, про все на свете, что касается тебя. Вот он я, весь твой, не бойся, маленькая… Не нужно так меня бояться… Что ты, дай обниму тебя покрепче, тебе опять приснился страшный сон, как в детстве… - Владыка, - всхлипнула ему в плечо, обессиленно обняв дрожащими руками его за шею, прижимая его голову к своей груди. – Это же ты… Это ведь ты… Я же узнаю твой голос, узнаю твой запах, твои руки… - Я здесь, я здесь, я здесь, коснись меня сама, как хочешь… Я жду, я этого так долго жду… Но сегодня ждать больше не буду, больше не смогу… Я буду нежен, я не буду делать больно, только не тебе… - Почему здесь так темно… - Не плачь, не плачь, не плачь…. - легкие поцелуи в щеки трепетно подхватывают слезы. - Просто у меня темно в покоях. Свечи прогорели… Лень позвать сюда прислугу, как обычно. Мы дома. Мы ведь дома. Ты просто вечером ко мне зашла зачем-то. Что-то рассказать, наверное, хотела. Я тебя ждал весь день, на самом деле, с самого утра, и все никак не мог дождаться. Это мучительная пытка. Все ждал, что двери распахнуться и появится она. Мне больше ничего не нужно, только чтобы ты за мной пришла. Чтобы была все время рядом. Зачем мы ждем, Тауриэль, скажи, чего мы ждем… Не нужно, больше этого не нужно… - Не нужно… "Тауриэль, очнись!" - внезапно хлестко прозвучало в голове, будто знакомый голос даже. - Нолдорская сука, - вдруг с чувством взрыкнул чей-то жуткий, совершенно незнакомый голос, ласкающие руки вслед за этим моментально отпустили и исчезли, - как же ты влезла!!! Я же все закрыл здесь, щели на волос не оставил! "Беги! - снова раздался тот же голос в голове. - Беги!!!! Иначе он тебя сожрет!!! А что, зачем, уже не важно…" Рыжая сползла спиной по стенке, ноги вовсе не держали, были ватные и не свои. "Куда бежать, куда уже бежать, - слезы безостановочно лились из глаз. – От этого не убежишь… От этого кошмара…" "Вставай! - хлестнуло снова. – Ты можешь! Ты сейчас уйдешь отсюда!" Поднялась с земли, сама не зная, как, ничего не понимая, ослепнув и оглохнув от всего. Сделала шаг, другой, думала, что рухнет наземь, но не упала, а пошла, а затем и побежала, спотыкаясь на негнущихся ногах, задыхаясь, хватая едкий воздух ртом. "Темно, темно, темно… Темно. И света больше никогда уже не будет для нее…" Хозяин Барад Дура расколол в этот момент стоящее напротив зеркало, вонзив в него кулак с размаху. "Артанис!!! - выругался грязно. - Когда же я тебя уже… Чтоб ты уже узнала свое место!!! Так и знал, что кинешься опять под ноги! Ладно, хорошо, допустим, что немного помешала… Но у меня есть масса вариантов и это был не основной, понятно! Тварь какая, снова выследила как-то! Жаль, что я тебе лишь косы сжег при прошлой встрече! Дай, дай только до тебя достать, я тебя не пожалею, не надейся… Я уже все давно придумал, я уже и место подготовил! Что там Ангбанд, Ангбанду будет далеко! Я тебе устрою пекло! Тварь, тварь, нолдорская тварь!!! Надо было придушить весь выводок еще в утробе у Эарвен! Вытащить оттуда вас клещами для металла и, чавкая, сожрать между ее коленок! А ей наделать сразу новых! Впрочем, я так и сделал после, с одним из твоих братьев точно, сожрал, вылизывая пол, а ты последняя осталась!" - смертоносный темный вихрь взвился и стремительно метнулся с диким ревом и со всей силой ударил в зеркало со звоном. В это время в Лотлориене вода в том самом знаменитом зеркале своей владычицы стремительно покрылась толстой коркой льда. Затем он треснул и разлетелся миллионом мелких острых брызг, вонзаясь прямо ей в лицо. Келеборн жестким стальным захватом насильно оттащил Галадриэль оттуда. Очень вовремя он это сделал. Вслед за льдом из чаши длинным острым языком куда-то вверх вдруг ярко полыхнуло-выстрелило пламя. А за ним уже внезапно выплеснулась широко раскаленная, как в горне, лава, окатила как из жерла Ородруина площадку, на которой они были. Келеборн успел лишь развернуться и прикрыть ее своей спиной от летящих белых брызг. Уткнулся ей в плечо куда-то лбом, сжав до хруста ее руку у запястья, когда они прожгли его доспехи из мифрила насквозь, а потом коснулись кожи. Вокруг был дым и многочисленные мелкие прожженные воронки в мраморном полу. Тот был похож на решето. – Зачем ты снова к нему лезешь, сколько можно, - еле выдохнул он ей в плечо. - Ты не понимаешь… - Я понимаю, что у вас обоих одержимость, вечные враги, ваша вражда сильней любой любви, что я когда-то видел! Что же ты станешь делать, когда ты победишь его?! - Прости меня, Владыка Лориена…. - Артанис, я устал… Устал с ним биться за твое внимание. - Ну так уходи, если не можешь! – она его сейчас же с силой оттолкнула. - Ступай, беги за море, делай, что ты хочешь! - Это жестоко с твоей стороны по отношению ко мне! - Жестоко меня в этом обвинять! Он все почти забрал, что было, брата, дочь, твою, Владыка Лориена, дочь! Тебя зато оставил. Может, просто знал, что ты мне скажешь, что устал! Не держу тебя, ступай…. За что мне биться, за того, кто говорит, что это все ему не нужно…. Зачем тогда сейчас закрыл? Зачем? Зачем мне жить?! И с чем, вот с этим? С тем, что ты сейчас сказал? Келеборн опять шагнул навстречу, взял ее за плечи. - Что я должен сделать, говори? - Собирай свою дружину, у нас здесь скоро грянет битва. - За Эребор? Артанис усмехнулась криво, вынимая из своей щеки, залитой кровью, вонзившийся в нее, как шип, осколок. - Разве ты не видишь, битва за Эребор уже давно идет…