Если гора не идет к лесу.

Они стояли в стороне от всех. Оба грязные, как орки, перемазанные с ног до головы жирной, черной сажей. В обгоревшей и местами истлевшей одежде. И никому из них не хотелось начинать разговор первым. Тауриэль хмуро смотрела на нос своего сапога, рассеянно буравя им какую-то удачно подвернувшуюся высокую болотную кочку. А Леголас, как обычно, смотрел на нее и тоже на кочку. Все, больше тянуть с этим разговором было невозможно. Оба это понимали. - Что дальше? - наконец спросил он у нее, поняв, что это молчание может длиться до бесконечности. И она вовсе не собирается облегчить ему задачу. Чувствовал он себя не очень, как будто каким-то монстром, собирающимся тащить ее назад насильно. А он к такому не привык и это было совершенно противно его внутренней природе. Поэтому он, как всегда, терзался от противоречий. - Все очень сильно изменилось, - заметил он, коротко кивнув в сторону Долгого Озера. Но это была довольно неуклюжая попытка не быть плохим. Что сделал бы отец? Что ни придумай, все равно не угадаешь… - Не думаю, - вздохнула Рыжая с усмешкой, не отрываясь от своего занятия. - Мне нужно попрощаться… - Иди, - короткий скупой ответ вместе с таким же коротким сдержанным кивком. Но самому противно… Утро было хмурым, как и полагалось осеннему утру. На озере штормило. Порывистый ветер гнал к истоптанному сотнями ног, изрытому берегу неприветливые, холодные серо-стальные волны с небольшими пенными гребнями по верхам. Этот же ветер прибивал разнообразный плавник с близкого пожарища, который тем не менее быстро вылавливали, пытаясь отыскать в нем хоть что-то полезное. А так же тот же ветер прибивал и чьи-то обгоревшие до полной неузнаваемости кошмарные останки. Их вытаскивали тоже, не бросали. Клали длинным аккуратным рядком на грязном, изрытом берегу. Так что можно было хорошенько разглядеть все подробности. Пока на это не обратил внимания какой-то парень из местных, которому они только что сдали с рук на руки детей Лодочника и не велел их накрыть хотя бы. Шли третьи сутки после этой жуткой озерной катастрофы. И настроения на берегу царили уже не сколько истерически-подавленные, сколько мрачно-деловитые. Жизнь продолжалась. Для тех, кто выжил, и это было очевидно. Люди спешили жить… "На то они и люди, - устало подумала Тауриэль, хотя глядела на царящую повсюду суету с каким-то смешанным чувством. - У них бы все было по другому, фу, что за мысли", - оборвала она сама себя, проведя рукой по глазам и потерев переносицу. Закончилась бесконечная ночь в огне и пламени, хотя казалось, что не закончится никогда и никакого рассвета тоже никогда уже не будет. Ночь эта для нее хороша была тем, что вычеркнула на время абсолютно все мысли, поселившиеся в ее голове. Ночь эта была страшна и не давала никакого выбора, кроме как немедленно умереть или прилагать все усилия, чтобы выжить. Сосредоточиться только на этом. И как бы дико это не звучало, это было хорошо. Но такая ночь запомнится надолго. Она и представить себе не могла, как это будет все на самом деле. Не в песнях и балладах. Мрачно, но красиво. Ничего красивого и тем более поэтичного в этом не было. В сотнях погибших в считанные минуты, чьи мертвые, обугленные, черные тела, сбившись на воде, не давали свободно плыть их лодке. И им с Леголасом пришлось расталкивать их баграми, освобождая себе путь. Вот как оно было на самом деле. Не то чтобы она не видела в своей жизни крови или грязи, по разному случалось, но такого.. Только теперь, когда они незнамо каким чудом выбрались из этого нескончаемого ужаса, начало до нее доходить, почему же Владыка всегда с нескрываемым опасением отзывался об этом бедствии. Смерть от него была мгновенной, массовой и что хуже всего - почти что непредотвратимой. Если с орочьими бандами, в конце концов, можно было помериться стенка на стенку и удача в бою зависела только от духа, навыков и личной решимости. То здесь же, пока вы только еще будете иметь намерение проявить все это, вас к этому моменту превратят в мельчайший пепел, гораздо меньше, чем за полсекунды. И как его убили люди? Да, кто-то сжалился над ними, не иначе… Плямя дракона несло тотальное уничтожение всему живому. С невольным содроганием подумала она о тех далеких временах, когда этих тварей было по всему миру полным-полно. Подумала и о битвах, которые когда-то отгремели. И поняла, что представляла их до сих пор довольно умозрительно, исходя исключительно из своего небогатого, как выяснилось, опыта. Которому, наверно, грош цена. "Книжные дети", - однажды пренебрежительно обозвал их Трандуил, махнув рукой, чтобы отстали. Было так обидно. Хотелось немедленно, сию секунду доказать, что он ошибся. А теперь, выходит, правда, ничего они не видели и ничего не знают. Изловили одного паука на весь Лес и мнят себя героями. Глупо… Эдак, пожалуй, впоследствии выяснится, что он и насчет гномов прав, считая их второсортными созданиями? Которыми пожертвовать, как плюнуть. Ну вот уж нет… Тауриэль нашла взглядом Кили. Он возился на берегу у самой кромки воды вместе со своим старшим братом. Оба были заняты тем, что внимательно осматривали где-то ловко раздобытую лодку, видимо на предмет возможных течей. Остальные здесь же, на небольшом костре, прямо в кружке варили какую-то смолистую, черную жижу, видимо, с теми целями. И Кили, обжигая пальцы, возюкал ею дно. Все вроде бы были заняты своим делом, но стоило ей лишь показаться из-за зарослей острой прибрежной осоки, как каждый из небольшой гномьей компании принялся как бы невзначай следить за ней чуть краем глаза. Довольно настороженно, как будто от нее все время ждут чего еще. И это несмотря на то, что именно она вот только что спасла не только одного, но и, пожалуй, всех. Обидно даже… "Да ведь не съем я вашего Кили", - раздраженно захотелось ответить ей на эти взгляды. А потом она перестала обращать на это внимание на какой-то момент, потому что он поспешно уже шагнул ей навстречу, едва не завалившись на бок. И на ходу вытирая черные запачканные смолой руки о свои же собственные штаны, которым, впрочем, мало что уже грозило. Тауриэль хорошо видела, что несмотря на все ее усилия его раненая нога все еще ощутимо дает о себе знать. И пройдет не один месяц, прежде чем он сможет хорошенько сплясать на них обеих их зажигательные гномьи танцы. Наверное, уже в своей Горе. Неважно, еще спляшет, какие его годы. А главное, что его жизни это больше никоим образом не угрожает. С ней или без нее, он должен жить. А это главное. Теперь вот можно уходить назад спокойно. А она все медлит. Устало смотрит на его лицо зачем-то. Как будто ищет что-то, чтобы уйти, не обернувшись. Но этого и близко нету. В темных глазах напротив… Благодарность? Нет. Печаль и нежность? Тоже нет. Как нет там и согласия на то, что бы разжались пальцы, которыми он жарко стискивает ее узкую ладонь. Там только пламя, ищущее выход. И поздно делать вид, как будто ей ну совершенно непонятна эта перемена. "Всему виной из Минас Моргула отрава, которую представить даже страшно из чего они там варят в своей поганой башне, - подумала она в который раз. – Темная отрава, уверенно змеящаяся ядом по черно-синим венам. Бросающая в жар, и в холод. Туманящая разум и дающая виденья. В которые она зачем-то заглянула, не удержавшись, краем глаза. Теперь жалеет. Ну, Радагаст вот научил, так научил варить листочки. Предупредил бы уж, что может быть такое", - подумала она. Тем более, что ее собственные мысли поначалу были заняты совсем другим в то время, когда она отчаянно боролась за его жизнь. И уж никак не этим. Ее собственная сила, неизменно почерпнутая у Леса, свободно в тот момент вливалась в гнома. Его сознание, как и весь он сам, лежало перед ней раскрытой книгой. А там… И было там видение, как родилась Гора. Как будто крохотная, алеющая искра, сверкнувшая во мраке. Легко упавшая с ладони Ауле. Как бесконечный звездный вихрь проносился эпоха за эпохой над ее сияющей вершиной. А реки изменяли русла. Как поколение за поколением росли и умирали столетние деревья, сменяя чередой друг друга, которые еще когда-то только назовут Великим Лесом. А Гора уже была. Увидела частичку ее силы в каждом из рода Дурина, что поселился там когда-то. Как будто бы поток из раскаленной лавы, свернувшись, дремлет вокруг сердца до никому не ведомого часа. Под тонкой смертной оболочкой из плоти и костей. И сам он был такой же раскаленный и горячий. С разметавшимися по ореховой подушке темными от пота длинными косами. Со в кровь искусанными, запекшимися губами. Но в его видении эти губы были искусаны ее опаляющими и жадными поцелуями. Да и сама она была совсем другой. Со стоящей дыбом копной растрепанных волос. Зеленоватые глазищи в пол-лица и хищноватая улыбка. С дерзко выпяченной грудью и торчащими сосками. Подрагивающим животом. Так вот какой она могла бы стать с ним вместе… Здесь нужно было бы ей проявить благоразумие и не смотреть на это дальше… Но это взбудоражило ее саму всю с ног до головы и не смогло оставить абсолютно равнодушной… - Тауриэль! - со стоном жаркий выдох. А пальцы комкают заботливо подложенную под него льняную ткань. Ей очень трудно было сохранять при этом невозмутимое лицо и из последних сил упорно делать вид, что она здесь вовсе ни при чем. Тем более, что свидетелей вокруг скопилось больше, чем хотелось. И теперь он так пытливо смотрит на нее вот этим самым взглядом. Так, что краснеют кончики ушей. Как будто бы тогда там между ними что-то было. Да ладно бы он сам, пережила бы как-нибудь. Но ей казалось, что и остальные как будто в курсе этих вот болезненных видений. Они так смотрят потому что. Старший, Фили, точно знает… И как так вышло… Отполыхала ночь дракона и потихоньку стало отпускать. А вместе с этим появилось и смущенье. - Мне жаль, - а что тут скажешь, конечно жаль, во многих смыслах… - А мне нисколько! - с каким-то вызовом ответил Кили и вдруг без всякого предупреждения мгновенно подхватил ее. Легко, как перышко, забросив через левое плечо. Так, что конец ее длинной косы немедленно нырнул в озерную водицу. Гном посильней прижал ее к себе. Крепкими татуированными руками перехватив ее бедра, плотно обтянутые темно-зелеными брюками. До синяков, наверное, впиваясь в них своими перепачканными пальцами. И очень лихо потащил свою добычу к лодке. Да так решительно он это сделал, как будто бы намеревался пройти с ней прямо по воде. На ту далекую, сейчас невидимую из-за густого поднявшегося тумана, сторону. И дальше до Горы. Туда, туда, во тьму. Где у ее корней в подгорном мраке все так и будет, как в его видении. Пока слегка застигнутая врасплох таким его порывом Тауриэль соображала, как это все теперь остановить наименее скандальным образом, естественно, вмешался на время позабытый Леголас. - А ну, стоять! - немедленно раздался в спину высокий, звонкий голос принца Сумеречья. Как будто бы спокойный даже. Если бы не одна мелкая деталь, мгновенно бросившаяся ей в глаза. Чуть подрагивающие у принца пальцы, максимально оттянувшие тугую тетиву под ухо. - Стоять! Иначе, клянусь тебе твоим же Махалом, наглец, я прострелю тебе твою вторую лапу, ясно? Так что к своей Горе ты доползешь, возможно, только через год-другой. Поставь ее на место! - а в голосе вовсю уже звучат опаснейшие нотки, как у его отца. "Прострелит еще как, даже с немалым удовольствием, похоже. А может, не только ногу", - немедленно отметила Тауриэль. Вокруг же как-то незаметно подтянулся любопытствующий народ. Смотрели не скрываясь, жадно. А гномы дико напряглись. Фили, очевидно, был готов вот-вот сорваться тоже. И кружка со смолой понятно кому полетит в лицо через секунду. Тауриэль легонько гладит Кили по руке. - Пусти меня, кхазад. Так будет лучше. За это вот ее «кхазад» он был готов немедленно с корнями травинка за травинкой повырывать их Лес, вот вместе с этим, надоевшим до изжоги, хрустальным принцем. Двумя руками, только дайте. - Ступай в свой Лес паучий, - мгновенно рыкнул Кили. - Она давно со мной для тех, кто все еще не понял… - Давай мы спросим у нее! А ты ведешь себя, как орк. Как грязный гоблин! С такими разговор везде короткий, так что не зли меня, пока я вежлив… - Кили, пожалуйста, пусти меня, - тихо попросила Тауриэль и снова погладила ему руку. Глупее попадать, наверное, не доводилось… Младший племянник Торина тяжело вздохнул на это. Решительно развернулся. Прошлепал назад к берегу, прихрамывая, и аккуратно опустил ее на серый песок, заодно ласково пройдясь руками по ее бокам. - Так с кем ты, Искорка? - пытливо поглядел в глаза, все еще сжимая ее руку. Тауриэль лишь молча сделала малюсенький шажок назад. Туда, где за спиной стоял высокий Леголас. Гном уже пристально смотрел туда же некоторое время. Как будто бы стремился поподробнее запомнить того, с кем собирается увидеться еще разок, но при другом уже раскладе. - Все ясно, - коротко бросает Кили и, резко развернувшись, машет брату и впрыгивает в спущенную к тому времени на воду лодку. Вот и все. Они поспешно отплывают, гребут усердно, как будто бы боятся, что она внезапно крикнет, что передумала. А Кили, он ни разу не глядит обратно, покуда изрытый озерный берег окончательно не исчезает в наползающем сыром тумане. - Все верно, - еле слышно бросил Леголас себе под нос, провожая их лодку долгим, цепким взглядом, - пускай гребет к своим сокровищам скорей. А наши остаются только нам. А мы тут сами разберемся… - Я не хочу домой! - сказал он громче. - Нам нужно время, чтобы это все… забылось. - Я тоже не хочу… - Так чем займемся? Нам здесь жить… - Конечно, Больг. Я думаю, ничто не успокоит наши нервы, как веселая охота. Все на своих излюбленных местах. - Ну, Больг, так Больг. Я б для тебя и Моргота словил, Тауриэль. Посадим эту морду в клетку, будем тыкать… - Да нет, подарим просто твоему отцу.

***

Зачем же он опять сюда полез? Вопрос этот в свете развернувшихся событий требовал немедленного на него и желательно аргументированного ответа. Хотя бы самому себе. Чтоб уж не выглядеть ну полным идиотом. Простое вроде объясненье - Торин. Он не хотел войны с ним и до сих пор ее не хочет. Вот даже несмотря на все невероятные потуги последнего, чтоб так оно и было. И кто бы знал, каких усилий ему стоило там, на стене, оставаться абсолютно спокойным, когда тот его хватал. Он мог легко свернуть ему там шею, одним лишь отработанным движением руки. Какой там меч. Мгновенно. И чей-то совсем другой красивый труп уверенно бы полетел со стен на смелые рыбацкие головушки. Мог, но не хотел. По нескольким причинам. Во-первых, и, наверно, самых главных, он совершенно не хотел всем этим портить усердно налаженные отношения с Даином. А это бы, конечно, было неизбежно, случилось такое. Никто, никто не должен сейчас вбить клин между Лесом и Холмами. Никому не позволено. И уж тем более не самому ему, своими собственными руками. Даин и только Даин в дальнейшем должен был занять этот их треклятый Эребор. Нет, гномам нужно запретить копать в дальнейшем. Они и без того нарыли... Пожалуй, нужно двинуть эту мысль по возвращении… И именно таков был его план на ближайшие сто лет, уж точно. И все, все, кому знать нужно, были, в общем-то, согласны с этим. Но тут, как снег на голову, нарисовался этот фанатично настроенный его кузен. Авантюрист, искатель приключений на свой…. Благодаря, конечно, Митрандиру. Вот кто, а он тут тоже постарался. Ему, понятно, нужен свой ставленник в Горе, чтобы все время продвигать здесь свое мнение и контролировать тем самым регион. Раз уж дракон удачно спекся. А вот бы взять, да и призвать его к ответу. Да, прямо руки даже затряслись. Схватить за бороденку этот серый балахон, да и забросить бы назад, за море! Ага, мечтай, Владыка, больше. Такого призовешь. Вперед него сам выйдешь. А если вдруг такое чудо приключится, так тот немедленно все оправдает тем, что он, ну разумеется, хотел, как лучше. Как мог, старался. Для этого и послан, как известно… Что ж, раз уж так вышло, он ведь и с этим Дубощитом готов был договариваться. Даже ценой выслушивания в свой адрес всяких дерзостей со стороны последнего. Да только Торин этот зашел гораздо дальше, чем он предполагал, когда сюда явился. В душе он был уверен, что ничегошеньки-то у того не выйдет. Что змей сожрет его в два счета. Едва учуяв его присутствие в Горе. А потому отнесся к его побегу так спокойно. Вообще, конечно, нужно было лучше караулить пойманную птицу. Попридержал бы пару месячишек афериста, для порядка. Да и благополучно сдал бы его Холмам под полную опеку. С рук на руки вернул, упрямца. А там его уж как-нибудь бы перевоспитали в определенном направлении. А оно вон как в итоге вышло. Внук Трора этот у него, как будто бы забытая заноза в одном месте. С момента появления в его краях. Нахал настырный! Да, нахальный, дерзкий, наглый и упорный, что твой муммак из Южного Харада, но неужели сумасшедший, одержимый кровью? Да не был он таким до этого момента. Но если стал, то почему? Давайте спишем на дракона. Тем более, что дедушка его замечен был. Ну, не из-за него же впрямь. Смешно. Да, он многим кружит головы. Бывает. Но не до полного же безумия. В самом прямом, наверно, смысле слова. Ну да, поприставал к нему немножко. Бэггинс виноват. Согласен, не слишком-то красиво получилось. Еще разок спасибо этому пронырливому ширскому кудряшке, подосланному опять же Митрандиром. Вот ведь нашел же! Но не могло же только это взрастить такие жуткие плоды. Конечно, наследственность дурная налицо. Кто знает, не высеки он эту искру, не загорелось бы такое пламя? Так не было же ничего. Он это точно помнил. Выходит, если загорелось, то не от него. Добавил кто-то маслица в огонь. И сильно очень постарался… Очнулся он при слове цепи, вздрогнул даже. Цепи? Он что, и вправду хочет заковать его в цепи? Его? Нет, это уже слишком. Вся эта шутка вмиг становится дурной. И перестает быть шуткой. Совсем. "Куда я влез? - с явным запозданием постепенно начало доходить до него. - Как далеко теперь зайдет все это? И когда он остановится уже? Куда его несет?" - Торин, - негромко обратился он к нему, - ты хорошо подумал, что ты сейчас творишь? Запомни, назад дороги у тебя не будет, - холодно закончил он. - Не перешагивай определенные границы. Это потом будет довольно сложно всем исправить. Всем нам. - Ты перешагнул первым, Трандуил, помнишь? Тогда, когда явился в мою камеру, - осклабился гном, - это ты перешагнул через все, эльф, позволил себе. А я просто теперь шагну за тобой следом, - он пожал широкими плечами. - Постой! - Трандуил вдруг крепко поймал его за горячее запястье. Ощущение было, что у того как будто жар. Смугловатое лицо гнома оказалось близко-близко, как и посверкивающие темно-синие глаза напротив. Эльф жадно вгляделся в него, нахмурив брови, а затем неожиданно с силой приложил его руку прямо к своему сердцу. - Если это так сильно задело тебя лично, прости меня, кхазад. Я не хотел тебе ни капли зла. Прости меня, внук Трора, - и сказано все это было искренне, серьезно и правдиво. Должно было сработать. Такое сложно обойти вниманием. Но почему-то ничего не вышло. Гном с целую, наверное, вечность напряженно буравил его исподлобья. А Трандуил с таким же острым вниманием следил за сменой выражений на его лице, подавшись весь ему навстречу. И целую вечность ему казалось, что Торин согласится. И с выдохом ответит, что прощает. Разгладится лицо. Сверкнет улыбка в бороде. Что они, конечно, разрешат все миром. Все многочисленные недоразумения, так глупо и нелепо возникшие между ними. Благодаря коварным, неустанным проискам лишь одного реального врага. Чье имя давно известно им обоим. Так ему казалось… - Попроси меня об этом на коленях, - вдруг вместо этого услышал он. Лицо напротив сделалось непроницаемым, а рука вдруг с силой впилась в грудь, больно вонзаясь жесткими, как железо пальцами, будто желая выдрать из нее трепещущее, живое, сердце. - Что за... - Трандуил болезненно скривился на секунду, охнув. - Торин! - еле слышно, одними губами. - Зачем ты так? - А ты желал еще чего-то? - чуть нервная ухмылка на одну сторону кривит его красивое лицо, немедленно превращая его в неприятный, жестокий оскал. - Ты думал, что стоит тебе лишь посмотреть вот этим твоим взглядом, всего разок. Пролепетать свое невнятное прости и все? И между нами все забыто, да? Я вмиг растаял, и мы лучшие друзья? - а пальцы, привычные сжимать тяжелый молот многими часами, так нестерпимо давят. Все сильнее и сильнее. Как хорошо, что нет заточенных ногтей. Но все равно, уже через минуту на светлой ткани проступают пятна. - Значит, настаиваешь быть моим врагом? - эльф терпит до последнего. - Да, мы давно враги! - Ничуть до этого момента. Но если ты сейчас рискнешь надеть оковы, ты этого вполне добьешься. Хватит. - Да я отвечу тебе больше, я сделаю все сам, - рука подгорного властителя в последний миг сжимает так, что эльф со вздохом прикусывает губы. - Двалин! Давай, разогревай нам горн! - То есть никак иначе? - Да я тебе сказал уже. Ты на коленях, публично перед всеми просишь у меня прощенья. Что еще? - Всего-то, - хмыкнул эльф. – А нет, пожалуй, пусть будут лучше кандалы, - мрачно закончил он. - В утешение я тебе скажу, Владыка, что закуем тебя по-королевски. Гора щедра. Все в соответствии с твоим высоким статусом, сосед. Вот видишь, мне для тебя ну ничего не жалко. К твоим бессмертнейшим ногам все золото Горы, - ответил он, нежно перебирая окровавленными на кончиках пальцами тяжелые, тускло мерцающие звенья, соединяющие два увесистых ручных браслета. Эльф в это время сделал маленький шажок назад и сразу же наткнулся на кого-то. - Где старший сын Фундина? - спросил он, глядя на них. - Я вот его не вижу? Может потому, что он все-таки не хочет согласно смотреть на то, что вы тут собираетесь творить? Где Балин? - Дядя! Он у тебя так и сбежит! - весело заметил Кили, возникая из черной тьмы у него за спиной. - А давай, я тебе его немножко подержу! - с этими словами ему под ребра моментально уперлось по кинжалу. - Даже дышать не смей, - тихо и еще более весело сказал Кили. С любопытством заглядывая ему сбоку в лицо, - зачем тебе наш Балин? Уступи дорогу молодым! Я вот ничуть не хуже. - А, весь в дядюшку пошел, я так и думал, - хмыкнул Владыка, скосившись на него из-под ресниц, - достойная у вас семейка. Умом-то он прекрасно понимал, что не стоит, ох, как не стоит злить Торина еще сильнее. Ему бы помолчать уже благоразумно. Но внезапно увидав за спиной этого драконьего змееныша, просто не смог сдержаться. На мгновенье представив их вместе с Рыжей. Как эти самые жесткие руки так же уверенно прикасаются и к ней. К его маленькой девочке. Это было совершенно выше его сил, невыносимо просто. Не мог и не желал сдержаться. Глупо, но все внутри у него вскипало до состояния разъедающей кислоты. Но вовсе не от многочисленных угроз и оскорблений короля под Горой. А от одного только вида его младшего племянника, успевшего задеть его лично, в отличие от своего, казалось бы, более чем настойчивого дядюшки. Всего-то. Чувства, которым он позволил зародиться, дав слабость, не вырвав с корнем с самого начала, теперь вовсю давали горькие плоды. И как обычно, это и бывает совсем не вовремя, да и не к месту. Не то благодаря тому, что он внезапно перестал быть слабо трепыхающимся мотыльком в когтистой лапе Темного, не то еще почему-то. Он не хотел сейчас анализировать все это… - А ты бы нашу уважаемую семью не трогал, а? Пока мы до твоей не добрались, - с совершенно нескрываемой угрозой заметил младший гном, явно провоцируя его. - А то что? Зарезать меня, что ли, хочешь, маленький? Очередь тогда за дядькой занимай! Что, не пускают, очевидно? Ну ясно, бороденка-то не отросла нисколько! А ты все лезешь не в свои дела! Иди, займись обедом, что ли, ну может, там еще на что сгодишься… - договорить ему не дали. - Ох, ты… - сдавленно сквозь зубы. - Кили! Держи себя в руках! Пока что, - негромкий, но тяжелый окрик. - А если ты не в состоянии и так завелся от него, ступай, почисть морковку! Суп нам сваришь! - А ты не ухмыляйся, тварь, довольно! Мы здесь одна семья, как ты заметил. Так что не обольщайся ни на миг, что я могу тебе сочувствовать хоть сколько. Хотя, пока ты нужен мне, тебя никто не тронет, - это уже в сторону насупившегося Кили, - тебе все ясно, мальчик? - Мне ясно, дядя. - Очень хорошо. Здесь я пока хозяин. Между тем небольшой горн, рядом с которым они стояли, уже успел раскалиться докрасна. - Руки протяни, - велел ему Торин, - не сделаешь сам, сделаю я, но только очень больно. Прочь личные чувства. Всегда остается только одно, борьба за лучшее будущее своих людей. За то, чтобы они спокойно жили. Он так часто платил за это собой, ну что ж, заплатит и сегодня. Все прочь, задетое самолюбие, гнев, раздраженье, досада, презренье, ярость, все это не имеет значения. Сейчас неважно. Он будет биться до последнего. Ему не нужны, им не нужны эти срежиссированые войны. Он, как обычно, даже знает, кем. - Торин, я не верю в это. Я не верю в то, что мы с тобой враги. И ты не заставишь меня. У всех у нас может быть только один враг. Только один. Тот, кому на руку стравить наши народы в бессмысленно кровопролитных войнах. И не в его привычках было отступать, но он взглянул на горн и на миг прикрыл глаза. Потому что к горлу вдруг подкатила самая настоящая тошнота. Последний раз его заковывали в Дол Гулдуре. Давно. И все, что было за этим дальше, он упорно старался забыть раз и навсегда. Потому что нужно было как-то жить ему после. Думал, что получилось, ровно до этого момента. А сейчас все резко встало у него перед глазами, как наяву. Вместо Торина - скалящийся гнилой своей рожей Ангмарец. Рядом раскаленный добела горн, одним лишь легким прикосновением Того, у Кого, как все вокруг твердили, не осталось ни малейшей силы. Что ж, на его-то век вполне хватило. "Ну неужели же опять все это?" Он невольно пошатнулся. Сзади его опять болезненно толкнули в спину. Вперед два шага. Запах собственных паленых волос. "Где я?" Он будто бы очнулся. Некоторое время бессмысленно смотрел невидящим каким-то взором в чьи-то лица напротив, подсвеченные снизу красноватым пламенем, совсем не узнавая их. "Всего лишь Торин, - пронеслось в голове, - это всего лишь Торин". - Не верю, - упрямо качнув головой, он молча протянул ему руки. А гном уже хватает молча за запястья, оставляя синяки. Надел тяжелые из золота браслеты, украшенные лазуритом и крупными неграненными изумрудами, при этом обдирая кожу в кровь. - Двалин, держи-ка его величество покрепче, я не хочу его пока поранить, если ему придет охота вырываться. А между тем штифты от кандалов уже успели раскалиться. Гном ловко подхватил один из них щипцами, медленно поднес к притихшему Владыке, кивнул еще раз Двалину и аккуратно вставил штифт в проушины браслетов и заклепал его концы. Ключом теперь служило зубило с молотком. На другом конце длинной тяжелой золотой цепи была увесистая гиря. А синда отвернулся. Он не хотел смотреть на это. Смотреть на полный крах своих попыток и своей упрямой веры в то, что в его силах что-то изменить. Все, назад дороги нет, как он сказал ему. Он никогда не простит того, что гном заставил его вспомнить. Все? Не все… Наверно, ноги закует. Что? Ошейник? Теперь он неотрывно смотрел Торину в глаза. Однако они были непроницаемы до полной черноты. И только время от времени в них отражались отблески багрового огня. - Да неужели это сам Владыка Ауле создал тебя таким? - вдруг спросил он с печальным сожалением. Лицо Торина, похожее в этот момент на зловещую маску, на миг болезненно исказилось. - Не смей упоминать Отца! И не тебе, предателю, судить об этом! – резкая пощечина наотмашь. Трандуил лишь смотрит удивленно. Уж слишком тяжела рука у внука Трора. С чего бы? Из носа неприятно льется кровь, вытереть которую уже не так удобно. А тот уже подходит с золотым кольцом. - Петля тебе на шею, - цедит он. Тускло блестящее кольцо в его руках не так массивно, как браслеты. Скорей напоминает даже гномье украшенье. Золотую гривну, что носят их царицы. Он такие видел на его сестре. - Мы не враги, - второй удар наотмашь, так что запрокидывается голова, а кровь уже течет по подбородку. - Держи его за волосы сильней, чтоб не брыкался. И Двалин за спиной уверенно наматывает на кулак его растрепанные пряди. Оттягивая голову назад и открывая доступ к шее эльфа. - Кили, иди сюда, держите оба! А ты смотри и наслаждайся, а дернешься сейчас, еще красивей станешь к тому что есть. Надел, как у него трясутся руки. А Торин отступает молча, как будто бы доволен сам собой. - Ну, вот и все, - уверенно вздыхает мастер, любуясь на свою работу, - гордец эльфийский весь в моих цепях. Как будто мы поймали волка. Красиво. Да? Что скажешь, Двалин? - Прекрасная работа, государь… - А ногти вырывать разве не будешь? - бросает эльф и все равно он смотрит сверху вниз, хоть нос расквашен и на нем тяжелые оковы. - Ну, это мы еще успеем, - внук Трора с торжествующей ухмылочкой сильнее дергает за цепь. Эльф невольно наклоняется. Светлые волосы, с тайной неохотой выпущенные из чужих рук, густой волной ложатся на разбитое лицо. Мешают только, он хотел бы видеть. - Ну, пойдем, - шепчет ему Торин, - я покажу тебе, как я устроился. Тебе же было интересно… Благодари меня попутно, так и быть, что я не остановил свой выбор на колодках. Твое бы положение при моем дворе было куда как интересней. А я еще подумаю, не вырвать ли тебе язык вслед за ногтями. Поразмыслю. А может, прикую тебя на входе, ну или сразу на воротах… "А может, он и впрямь безумен? Спятил, да и не важно от чего…" Видал он на своем веку и это горе. Столкнувшись с ним впервые еще на самой заре своей юности, в то время, когда он жил в Дориате. Ему тогда было страшно и непонятно глядеть на это. Вместо, казалось бы, давно и хорошо известного ему друга он вдруг нос к носу столкнулся с каким-то диким незнакомцем. И еще очень долго потом тупо таращил глаза на этого оборотня с одним вопросом, куда ты дел того, кого мы знали. Кто ты? Такое же лицо, движения, походка, но вот под этим… - Мне бесконечно жаль, - произнесла тогда Артанис, - что с ним случилось это, - говоря о Даэроне. - Другого такого, как он, у нас уже вовек не будет. Трандуил до этого застал великого поэта в тот момент, когда тот с ужасной одержимостью в лице жег в печке написанную им многотомную историю Дориата. Над которой, как все знали, он трудился едва ли не полжизни. Они тогда подрались. Трандуил, поняв, что полетело в пламя, оттаскивал его оттуда. И бросался голыми руками выхватывать из топки толстенные тетради, которые как будто бы сопротивлялись и горели плохо. Поэт с бессвязным лепетом набрасывался следом, вис на плечах, тянул обратно, рвал на нем рубашку. Затем они катались по полу в борьбе за уцелевшие тетради, немилосердно выдирая волосы друг другу. В итоге одежда на Трандуиле была изорвана вся в клочья, как будто его варги не доели. Лицо разодрано все в кровь, а уцелевшие от разорения бумаги дымились рядом. В конце поэта удалось скрутить. Но было поздно, весь величайший труд почти погиб. Трандуил сидел на нем сверху и спрашивал только одно: "Зачем?" А Даэрон, скрючившись на полу, обливался слезами и кричал, что это никому не нужно. Никому. Что все это бессмысленно и никого не сделает счастливым. Что он напрасно потратил на это свое время. Что ей нет дела до него и до его смешных каракулей уж точно. "Зачем мне это все тогда!" - беспомощно рыдал поэт, закрыв лицо руками. Но это было самое начало, а дальше было только хуже…. Он видел его после, много лет спустя. Бессмысленно бредущим через предзимний лес, как будто чей-то серый призрак. Да, так оно и было. Узнал с трудом согбенную фигуру, одетую как будто в саван, вглядевшись в изможденное лицо, такое, как у смертных перед их уходом. Встал у него на пути. Но Даэрон, взглянув прозрачными, хрустальными глазами сквозь него из-под седых волос, неспешно обошел его. Он снова заступил ему дорогу, взял за руку: "Пойдем со мной… Я помогу тебе…" И тут он глянул на него в упор тяжелым взглядом, будто бы внезапно узнавая и расхохотался резко: "Ты - мне?! Если только сменишь имя на Черное Забвенье. Ступай своей дорогой и цвети, Весна. Но век цветения недолог… Вам всем недолго тут осталось", - последние свои слова он еле слышно прошептал зловещим тоном, с любопытством заглянув ему в лицо снизу вверх. После чего вновь рассмеялся скрипучим смехом и Трандуил невольно уступил ему дорогу, отшатнувшись. А тот побрел себе дальше, неся вслух какую-то жутковатую околесицу, со смехом и рыданьем. Пока его зловещий, скорбный силуэт совершенно не скрылся из виду среди чернеющих ветвей…. "Ах, Варда, королева звезд… Зачем он вспомнил еще это… Слова безумца подтвердились… Государь мой, Эльве… Рок Дориата", - тут он вздрогнул. "Куда же меня тащит этот гном? Только бы не прикасался больше, не хватал руками". Он передернулся почти в болезненном ознобе, несмотря на душную жару. Не выносил Владыка Сумеречья почти ничьих прикосновений, когда был трезв, за малым исключением лишь тех, кому он доверял. А этих лиц было гораздо меньше, чем пальцев на руках. И хоть старался он не демонстрировать того особо, все слуги точно знали это. И если он был принужден терпеть, то лицо его в эти моменты обычно делалось замкнутым и бесстрастным, будто осколок зимнего льда. Слишком долго и страстно прикасались к нему в Дол Гулдуре, против всякого на то его желания… Не раз, к примеру, почти сдирали кожу целиком. Иногда для того, чтобы он на все согласился. Иногда просто ради развлечения. Это уж как выпадало, вернее, как Ему хотелось. Он - сила. Они - нежить, жрущая с его руки. А он лишь плоть и кровь… Сначала он молчал упрямо, стиснув зубы. Затем рычал по-волчьи, дальше выл. Потом уже кричал, разрывая себе легкие. Захлебываясь уже не криком, а густой, почти что черной кровью. Каким он Его видел? В мире зримом - чаще всего в виде рвано клубящегося вихря грязной тьмы. Когда Тот не использовал очередной какой-нибудь личины. В незримом, правда редко, присутствовало Его собственное воспоминание о том, каким Он был до Нуменорской катастрофы. Но пользовался Он им весьма умело. А над кровавым куском мяса, в который синда быстро превращался благодаря усилиям Ангмара и Кхамула, когда уже кричать не мог, тогда над ним склонялось прекрасное, печальное лицо. С внимательными золотистыми глазами, исполненными неземного сострадания. Некоторое время участливо и с сожалением смотрело на него. А затем его едва - едва касались пальцы. И нестерпимая ни одного мгновения боль, сжимающая его в своих невыносимых объятиях, вдруг резко отступала. - Дыши теперь… И он дышал. Сначала судорожно и рвано. Короткими рывками с бульканьем и хрипом, с кровавой пеной на губах. Затем ровнее, дольше и спокойней. Под пальцами Того, у которого, как все твердили, не осталось силы без колец, уверенно срасталась его плоть. Соединялись накрепко разорванные связки и сосуды. Срастались на глазах раздробленные в крошку кости. Как ничего и не бывало… И ни царапины на нем и ни намека. Каким пришел, таким и вышел. И ласково глядят в затылок по-звериному желтые глаза. До новой встречи, мотылек… Лети пока… Но в тот момент, когда уходит боль, еще чуть–чуть и он готов сказать: "Отец мой…" Он это знает, раз за разом. Но для Его гордыни это все ничтожно. Он ждет, когда Его признают и без пыток. Полюбят даже, на свой лад. Такие вот у Темного порой причуды…