Save no stras animas

Всегда лишь серые стены пустых камер и холодные полы. Вначале боль, раздирающая на сотни кусочков. Нервы бьют, кричать сил уже нет, снова насилие, снова их руки, а потом боль обостряется в животе, будто во внутренностях кто-то железным прутом вращает, и начинаешь забывать про свою наготу и их руки. Ребенок уже давно готов уйти и забыть, ему уже не вернуть жизнь, да и не знает он, что такое жизнь. Но все вмиг заканчивается, и он вновь окружен серыми стенами, к нему подходят лабораторные крысы. Несмотря на всю боль, что запуталась в его теле. На него надевают ошейник, шипы давят кожу, резко вдыхая, пыль забивает рот, заходясь кашлем, ребенок сплевывает кровь. Бросают какую-то тряпку и уходят. Он не простит. Никого не простит. Оковы больно давят на руки, ошейник натирает, царапает детское горло. Рывок и сильная боль вновь пронзает измученное детское тело. Кровь стекает с ран, маленькими рубиновыми каплями падая на каменный пол, притягивая пыль и поглощая ее в себя. Кровь становится грязной, такой же грязной, как и он сам. Слеза, одна за другой сморгнув, еще одна слеза и на лице появляются некрасивые грязные дорожки. Снова лязг ключей слышится, тело само дрожит, не слушаясь маленького хозяина, ключ поворачивается в замке двери. Прикусив губу, зажмурится, хочется слиться со стеной, но не поможет, все равно найдут. Сжаться в комочек, сжать кулаки, все равно не ударить, слишком слабый, слишком хрипло они посмеются. А потом он поднял голову и увидел заплаканные пронзительные синие глаза. Еще одного мальчонку бросили прямо на него. Детей сковали одной цепью и оставили одних, закрывая на замок. Как два щенка в огромном мире. — У меня в кармане два мелка и волшебный камень, я хотел подарить его маме, — говорит мальчик, что так доверчиво смотрит на него, протягивая ему камушек. Только вот глаза у него мокрые и руки трясутся. — Как тебя зовут? — Кея. А тебя? — Мукуро. И они разговаривают, без секретов, не скрывая, принимая боль друг друга. Мукуро не первый раз сажают с кем-то. Но никто никогда не выживал. Они всех убивают. И слушая историю маленького мальчика, он все крепче и крепче прижимал его к себе. Мукуро не знал, что страшнее то, что на глазах у мальчика убили его родню, или то, как живет он. Да и можно ли это назвать жизнью, всего лишь существование по прихоти. У него ее не было. Он думал, что его жизнь страшнее, ведь у него изначально не было ничего кроме майки, цепей и боли. Но он забрал тот волшебный камень, который Кея так доверчиво ему протянул. Он не верил в волшебство. Не верил в магию, но все же, когда Кея уснул, Мукуро сжал камень в ладошках и прошептал о спасении. О том, чтобы сбежать, о том, чтобы хоть кто-нибудь, пришел. Утром Мукуро увидел отца. Кто бы знал, как он его ненавидел. Но то, что он рассказал, повергло детей в шок. Они в будущем! И Мукуро бы сказал, что это бред, но им показали записи видео камер. А ведь он не верил в магию. Но там они увидели себя. Кея сжал ладошку Мукуро сильнее, а он и не думал, прижал и сам прижался. Ведь он так мечтал выйти из мафии, а в итоге им, маленьким детям обещают смерть. Что за сила у них такая, что их хотят разорвать, пока они не выросли. А потом снова запирают. Мысли то спотыкаются, то вихрям летают. Он уже перестал видеть край. Для тех, кто парит над бездной, когда любая помощь бесполезна, это как гулять по оголенному лесу. Тишь и пустота. Они прикованные друг к другу, им не выбраться, их уже не спасут. Смерть… Возможно, это то, что нужно. Возможно, верить больше не нужно. Смирение и больше ни чего. Мукуро нечего терять. Только вот немного холодно, и он прижимается ближе к мальчишке, что так доверчиво жмется. Думает, что смерть это лучшее, что может случиться в его жизни. И по новой мороз по коже, и опять пять кругов отчаянья. В животе урчит, старые синяки и побои ноют, холодный пол не делает лучше. Хочется закрыть глаза и больше не открывать. Слезы обжигают щеки. Жизнь все равно всё по полочкам расставит. Сколько сейчас времени? Какой сейчас день? Мукуро не знает, что будет на рассвете, да и рассвет, он ни разу его не видел. Мукуро хочет почувствовать ветер. Его веки тяжелеют, он крепче обнимает парнишку и засыпает. Изредка вздрагивая и всхлипывая во сне. Ему снятся белые крысы в халатах, что носят галстуки, что улыбаются и тянут к нему свои руки, что колют и меряют, те самые что потом разрывают одежду и снова боль. А потом резко открывает глаза, их поднимают за ошейники, попытка ударить проваливается на корню, бесполезно сопротивляться. Бьют головой об стену, кидают на пол. Кричат, чтобы не сопротивлялись удар в живот и новый спазм боли накрывает. Смирится, быть может наконец-то, все кончится. Детей ведут впереди себя. Окружают, натягивают цепи и выводят на улицу. Свежий воздух бьет сильнее, чем голод. Голова кружится. Никогда Мукуро раньше не видел мир. Никогда не чувствовал воздуха, такого чистого и легкий ветерок, что ерошит волосы пропитанные кровью и грязью. Сердце стучит, спокойно. Ему уже плевать, уже не больно. Но за волосы тянут, заставляя поднять взгляд. И дети смотрят, смотрят вперед и видят человек шесть впереди, взрослые мужчины, что смотрят на них с безразличием. Проносится мысль «Что, тоже хотите убить?» Но уже плевать, там… Прежде чем упасть на колени Мукуро увидел себя. А маленький мальчик, что рядом с ним, себя. Кея поднимает взгляд на Мукуро и смотрит с какой-то ненормальной надеждой и нежностью шепчет одними губами: «Спасибо» и закрывает глаза, Мукуро повторяет его жест, смиренно опуская голову, закрывая глаза делая последний глубокий вдох. Хочет умереть молча. Не даст им в последний раз усмехнуться. Пусть потом, что хотят, то и делают, главное, чтобы все закончилось. Закрывают. Замирают. Рывок… Порыв ветра. Глаза расширяются, дети удивленны, испуганны. Мужчина держит Мукуро на своем колене, крепко прижимая к себе, Мукуро видит, как умирают мучители или просто слышит. А потом детей увозят. Так хочется закрыть глаза и Мукуро закрывает их еще на руках у мужчины, что держит его, шепчет что-то о доме. Дом? Что это? Он закрывает глаза. Он смирился. Один из детей, что лежит на кровати с непониманием открывает глаза. Слишком мягко, он никогда не знал, что это такое, но решил, что это приятнее, чем грязный пол, на котором всегда так жестко было спать, а на этой кровати тепло, не чувствует такой сильной боли как раньше. Нет, у ребенка, конечно же, все болит, но отголосок уже не так силен. Он поднимается и видит того самого мальчика, с которым сидели вместе. Кто-то сзади шуршит, ребенок оборачивается. Девушка резко поднимается и с криком: «Савада-сама!» выбегает из комнаты. Мальчик грустно улыбается. И в правду разве может быть все настолько хорошо? Конечно же, нет. Но есть в этом свои плюсы. Разноглазый ребенок, чуть привстав, опираясь руками о кровать, развернулся в сторону огромного окна. И наконец-то, он впервые смог увидеть рассвет. Яркие солнечные лучи рассекали небеса на пополам. Проводя грань, между светом и тьмой. Розовый край диска, лишь маленький край, озарял небо и слепил глаза. Но ребенок не отводил взгляд. Впервые в жизни, он видит такую красоту. Глаза слепит, и в них появляются слезы, нет, не боли, слезы радости. И, кажется, что ребенок наконец-то смог впервые в жизни улыбнуться. Теперь и не страшно. Теперь он выживет, для того, чтобы вновь насладиться рассветом. Но все имеет свойство кончаться. И улыбка ребенка пропадает, как только он слышит тяжелые шаги. Дверь открывается, двое мужчин проходят в комнату. Тот, что держал его на своих руках, подходит к нему. Но Мукуро отшатывается, ударяясь о спинку кровати, а мужчина поднимает руки, ладонями вверх, отходит немного назад и садится в кресло, выжидающе глядя. А рядом, стоит другой мужчина, высокий, в черном костюме, и фетровой шляпе, такой серьезный, глаза черные, как омуты, и от этого становиться еще страшнее. Они молчат. Почему они молчат? Маленький Мукуро слезает с кровати, подходит чуть ближе. — Большое спасибо за то, что спасли нас. Но, но мне нечем вас отблагодарить, — ребенок опускает голову, осматривая свои босые ноги. — Прямо-таки совсем нечем? — мужчина, что в шляпе насмешливо смотрит на ребенка. Мукуро поднимает голову, смотрит на человека, что задал вопрос. Все верно. Так и должно быть, просто так ничего не бывает. Он помнит, в него тогда вбили, что за похлебку, что называется едой, что за холодные стены, в которых он вырос, нужно платить. И он понимает, что за все в этом мире есть цена. Но платить он умеет лишь одной монетой. Он отвлекается, смотрит на то, как мужчина делает шаг сторону второго, спящего мальчишки. — Не надо! — вскидывается Мукуро. — Я заплачу, и за него тоже. Не надо. Мукуро опустил голову, его руки поднимают края, оборванной, грязной майки, стягивая ее с себя. На время, он замирает, сжимает, потрепанную, грязную майку в своих маленьких кулачках. Опускает голову ниже. Быть может ради того, чтобы увидеть раз в жизни рассвет и можно заплатить. Почему-то ему, не хочется, чтобы трогали мальчонку, с которым он недавно познакомился, ведь он так доверчиво на него смотрел. Его необычный знакомый не знал, какого это, физическая боль. А ему не привыкать. Он роняет майку на пол, наконец-то разжимая кулачки. На глазах наворачиваются слезы, но он не заплачет, нет. Его научили не кричать, научили сдерживать слезы. Правда не всегда получается сдержаться. Но сегодня он постарается. Сегодня он сам готов заплатить. Его запястья в синяках, он пытался вырваться тогда со столов или цепей, что крепились к стене, не давая ребенку сбежать. Его спина исполосована. Его не однократно избивали там за то, что сопротивлялся, за то, что плакал и кричал. За просьбы о пощаде. Он не может передать ту боль, которая собралась комом в его горле. Но он опускает руки, цепляя затертые шортики, снимает, оставляя их под ногами. Мальчик идет вперед, к мужчине, говорившему о цене. Он помнит, его научили быть послушным. Ребенок тянется рукой к ремню, вытаскивает из пряжки, но получает удар по рукам. Поднимает взгляд на мужчину. Да. Он не подумал, он уродец, ведь так ему всегда говорили, его подзывали, крича это в лицо. Его били по лицу и говорили, что он грязный уродец. Он забыл. Мысли мелькают в голове. Глаза стекленеют, немного наполняясь вновь слезами. Есть лишь одна плата. Ребенок делает шаг, поворачивается спиной и встает на карачки. Разменная монета бывает разной. И у каждого она своя. Он запускает ладошку в свои волосы, цепляясь пальцами за челку, крепко сжимая пряди волос. Опускает голову на пол. Так будет меньше боли, если он будет тянуть себя за волосы сам. Так он сможет чуть отвлечь себя от железных прутьев в животе, что будут выворачивать его изнутри. Глаза предательски щиплет, слеза за слезой скатывается по детским щекам. Но мальчик, упорно сжав зубы, будет терпеть. Шаги, что отдаются эхом, заставляют замереть и не дышать.