Мangekyou(Tanshokuga)

В её янтарных глазах застыли желейные осколки надежд, что словно тянутся за ней откуда то из прошлого. В тех глазах никогда не отразятся мои истинные чувства. Она напоминала мне уличную кошку, чья потрепанная шерсть — не показатель выносливости. Даже живя среди мрака нижних этажей, где нет окон, она кажется той, кто знает лазейки-ходы, по которым легко можно уйти от насущных тревог. Согревшись, она сидит на подоконнике, деловито, словно невидимым хвостом отодвинув горшок с геранью, которая лишь на днях распустила лохматые белые цветы. Против боли, она улыбается. Её искусанные губы — сдача, что дала ей жизнь, небрежно бросив на грязный бетонный пол, в обмен на её настоящий мир, тот, на который она сейчас смотрит сквозь оконное стекло. Она молчит, и мне кажется, что здесь для неё неволя. Даже осенью обманчивой — её свобода там. Мне казалось, я понимаю её как ни кто. Но это была лишь моя грусть. Она хочет жить. Когда она смотрит вперёд, мне кажется, будто она ждёт, что вот-вот, на следующем повороте, ей откроется то самое, что она сможет назвать своим счастьем. Обветренные губы покрыты миндальным блеском. Улыбаясь, она рисует пальцами на ровной снежной глади замысловатые узоры. Говорит, кто бы не прочитал их, всё равно не поймет. А я понимал. Я понимал, что её зима, пахнет вовсе ни хвоей и цитрусом, а сырым холодом полуразрушенных стен. Что дорога её, отчасти состоит из раскрошившихся ступеней сломанных лестниц, перечёркнутых ржавым железом гнутых перил. Я грел её маленькие, холодные ладони, не спрашивая о том, почему на нескольких из её изящных пальцев вместо ногтей, под пластырем скрыты лишь недавно затянувшиеся раны. Старался не думать о том, что она чувствовала в тот момент, понимая, что её свобода больна. Но даже стуже не изменить пути которому она следует. Я хотел надеяться, всеми силами оберегая своё немое счастье. Но это были лишь мои мечты. Когда ночи становились всё короче, она чертила себе новую карту между строк, в книгах с потрепанным переплётом. Сверяя их со звёздами, которые смотрели на неё в дыры старой, разбитой черепичной крыши. Я любил ту её невидимую гордость, которая обрекала меня лишь молча следовать за ней. Мне оставалось лишь с восхищением наблюдать, как не имея ничего, она шла принадлежащей лишь ей дорогой. Она любила весну. Когда сквозь щели в гнилых досках, пробивались первые листочки никому ненужных сорняков, она радовалась оставленному позади году. Она запретила мне рвать цветы, сказав, что у них своя жизнь, в которую ни кто не имеет права вмешиваться, обрывая просто так, ради собственного удовольствия. А в маленькой, разбитой банке, по прежнему умирали принесённые мной подснежники, оставшись во мне вечным воспоминанием, о том, как продлевая им жизнь дождевой водой — стискивала зубы, чтобы виду не подать. О том, как разбавляя их смерть, стоя спиной ко мне, не дышала, терпя боль в вывихнутом плече. Я берёг наше исковерканное настоящее. Но это был лишь мой эгоизм. Тускнеет когда-то искристый янтарь, высыхая под ясным июльским солнцем. Её слёзы давно стали невидимыми, и бледная кожа тёплым ветром обласканная, уже не чувствует боли. Руины, хранящие в памяти чье-то счастливое детство, что закончилось давным-давно, битыми камнями сегодня стали отражением окончания её настоящего. Чуть слышно, поёт свою прощальную песню низкая сухая трава, с кровью, впитав в себя её последнюю жертву свободе. Свободе, которая всегда была близка ей, как ни кому из тех, кого я знал. Та свобода, что последним поцелуем, грубой полосой тянется по тонкой шее, перечеркнув её дыхание. Я никогда не прощу ей этой любви. Любви, что оказалась сильнее и искреннее моей. Безответной, вечной ... посмертной. Ответь мне — стала ли она взаимной теперь? Обрела ли ты то что искала, то к чему стремилась? То, что день за днем забирало у тебя самое ценное. Ощутила-ли её сквозь боль? Увидела-ли сквозь слёзы? Пёстрой бабочкой порхает в воздухе её свобода. Остывает знойный летний вечер, что не имея даты стал для неё последним. Закат, снова цепляясь за горизонт тонкой, алой полосой, окрасит обломки пустыря красными тонами. Тяжёлое небо простит меня, за то что, в последний раз я нарушил её запрет. Ночью, дождь, слезами не пролитыми, успокоит боль сорванных цветов. P.S : Мы оставляем свои тени на развалинах погибающего лета, что проливает дожди на остывающие осколки последних дней. Молчаливо проходя сквозь туман очередного дня, бережем то, что оно подарило нам. Закончится лето, и я не смогу без тебя. Музыка: БУТУСОВ И DEADУШКИ — ДЕСЯТЬ ШАГОВ Настроение: Спокойное.