— Пожалуйста, — говорит Мартин. Скорее требует, чем просит, хотя ему-то, конечно, так не кажется. — Пожалуйста, скажи мне, что ты не сон. Рута. Милая моя. Я так боюсь проснуться.
Милая Рута кусает губы, опустив голову. А потом всё-таки врёт, потому что, если уж быть окончательно честной с собой, выбора у неё и нет. Она не может говорить правды. Она может говорить только то, чего ждёт от неё сновидец.
— Конечно же не сон, — говорит Рута. И её тошнит от звуков не-своего голоса. Мартин совсем ничего не понимает. Мартин не слышит. Он улыбается и обнимает за плечи тоненькую грустную девушку с трогательными золотистыми локонами, разбросанными по плечам. Девушка нервно кусает губы и старательно не смотрит ему в глаза.
«Я не Рута. Меня зовут Рут. Мне не нравится имя, которое ты мне придумал, не сумев угадать, как меня зовут на самом деле. Мне не нравится так себя вести. Мне не нравится говорить так. Мне не нравится быть любимой тобой. Мне даже, чёрт побери, не нравится быть девушкой! Уверена, быть парнем мне понравилось бы не больше. Я не хочу. Пожалуйста, просыпайся уже, сколько же можно?! Для тебя это всего лишь несколько секунд одной из тысячи ночей, а для меня — целая жизнь, чёрт бы тебя побрал! Я не тебе должна сниться, не на тебя смотреть! Уходи, пожалуйста, перестань мучить и меня, и себя самого!»
Мартину хорошо и тепло. Он смотрит на Руту — самую лучшую девушку в своей жизни. Почему-то они сидят у неё дома, Мартин готов поклясться, что это место не похоже ни на что, виденное им ранее.
«Значит, это всё-таки не сон», — думает Мартин. И успокаивается.
Рут всеми силами старается удерживать дом — домом. Заращивает сквозные дыры в стенах, пяткой вытирает с пола пятна неба, травы или густого зелёного мха. Спешно прячет в шкафах и за креслами крошечных рогатых существ со светящимися волшебными глазами. Все они в один голос скулят, и Рут очень хочется завыть в голос вместе с ними.
«Пожалуйста, отпусти меня», — думает она, внимательно глядя Мартину в глаза.
Он замечает тревогу в её взгляде, аккуратно кладёт руки на плечи. Хочет обнять и защитить. Рут трясёт — от едва сдерживаемого омерзения. Рут не хочет объятий этого человека и мнимой безопасности. Рут просто ужасно хочет уйти.
Но Мартин зачем-то упрямо думает, что её трясёт от страха.
— Чего ты боишься? — ласково спрашивает он. — Чего ты боишься, маленькая? — в этом сне Рут и правда ростом ему всего лишь по плечо.
— Я боюсь, что ты исчезнешь, — не своим голосом выдавливает Рут, а из глаз у неё крупными прозрачными жемчужинами катятся слёзы — её собственные. «Ты же хороший парень, как там тебя… Мартин? Ты же такой хороший, добрый и заботливый, чёрт бы тебя побрал! Ну проснись ты уже, ради Неба, встреть такую всю из себя замечательную, нежную и понимающую, и защищай её, сколько душе угодно, только оставь в покое меня! Мне нужно идти!»
Рут случайно бросает взгляд в зеркало и замирает настороженно. Потому что внешность ей придумал не Мартин — его только и хватает на то, чтобы заставлять её оставаться на месте да произносить в нужных местах нужные фразочки. Внешность себе Рут выбрала сама, наобум, случайно. Первое, что пришло в голову. И теперь она смотрит на себя, не в силах отвести взгляд и перестать слишком уж по-человечески рыдать. Ещё чуть-чуть, и Рут сама раздерёт в клочья хрупкую ткань собственной сонной реальности, вырвется из пут, оттолкнёт Мартина и убежит, улетит, уползёт, просочится сквозь истончившееся мироздание.
Потому что из зеркала на Рут смотрит Мария. Замечательная Мария с её курносым носом, чуть округлыми щеками, золотистыми локонами и ямочкой на подбородке. Рут тоскует так, что чуть не бросается на злосчастного Мартина с кулаками.
— Рута? — тихо спрашивает он. Обнимает её сзади за талию. — Милая?
Тут, на счастье, у Мартина всё-таки звонит будильник. Потому что хороший и добрый Мартин вовсе не виноват, раз уж ему снятся дурацкие слащавые сны про милую Руту, по нелепой случайности принявшую облик другого человека. Когда торопишься на свидание, важно не забывать об осторожности и не сбиваться с пути. Даже если ты сон.
Особенно если ты сон.
***
Рут торопливо сбрасывает чужую оболочку, прихорашивается по пути, скользит по тонким нитям бытия, задевая их иногда, так что лунные зайчики, задремавшие на струнах, испуганно разбегаются в стороны. Если поторопиться, ещё можно успеть. К счастью, Мария просыпается достаточно поздно.
Раз уж опаздываешь на свидание так безбожно, нужно придумать что-то особенное. И Рут становится…
Рут становится…
Ветром и сладкой медовой травой, простирающейся до самого горизонта. Высокими сиреневыми пиками гор, по которым вьётся и вьётся цветной ниткой дорога, постепенно сматываясь в клубок луны и разматываясь из солнца, так что первая постепенно становится больше, а второе — меньше, и в итоге они вовсе меняются местами. Мрачным тёмным замком на самом краю склона, который выглядит страшным ровно настолько, чтобы быть интересным. Бездонным озером, в котором живёт огромный водный змей, приглядывающий за отразившимися в озере звёздами. Стройной ивой с узловатыми ветвями, из которых огромными глазами смотрят крошечные рогатые существа. Бледнокожей русалкой, у которой вместо волос — ветви ивы с узкими нежно-зелёными листьями. Парящей в небе огромной птицей с четырьмя крыльями. Бесконечным светом, струящимся отовсюду, и шёпотом ветра: «Я люблю тебя, моя Мария».
***
— Мне снова снился тот сон, — говорит Мария. И зевает. — Я почему опоздала-то. Никак не могла проснуться. Очень не хотела.
— Этот тот, который про море, маяк и птиц? — понимающе спрашивает Рита. Мария начинает качать головой, затем смущённо замирает и вздыхает. Кивает.
— На этот раз там была горная долина с озером. И замок в горах. Но это всё равно тот же сон. Я знаю.
«В этих снах я всегда чувствую себя любимой, — произносит она про себя. — Ни разу такого не испытывала в реальности. Это такая безоглядная нежность, что только и хочется, что отвечать на неё с такой же силой», — но вслух, конечно, ничего не говорит.
