Диалоги на тетрадных полях

      — Ага, — торжествующе говорит Эль. И добавляет ещё раз, чтоб уж наверняка: — Ага!       Так и знала.       Келпи фыркает и высовывает голову из банки с заваркой яблочно-коричного чая. Вылезает на полку и ползёт к очищенным Эль мандаринам. Эль усмехается в ответ. Каждый день она традиционно выбирает «чай дня» — тот, к которому бесплатно будет добавлять предсказание в печенье. Тот, в банке с которым сегодня спал келпи, наделив напиток частичкой своего буйного, неприручённого и тёмного волшебства. Чужие сюда не заходят, а свои все уже знают о чудесных свойствах напитка.       Эль с самого детства знала, что откроет собственное кафе. Ну, или что-нибудь в таком роде, потому что она так и не решила, как же правильно называется её заведение. За отдельную плату Эль может приготовить почти всё, что угодно, хотя просят у неё обычно просто «что-нибудь на твой вкус, очень есть хочется». При особом желании, у Эль даже можно остаться на ночь — по личным причинам она хранит дома почти безграничное, с учётом обычного количества её посетителей, число матрасов, подушек, пледов, одеял, грелок и прочего. Она, конечно, не Агата, готовая при случае закормить до смерти любого, кто попадётся, но тоже очень даже ничего.       Каждое утро Эль вприпрыжку спускается по скрипучей лестнице на выстывшую за ночь кухню и готовит себе завтрак. Малютка-келпи ест дольку мандарина, чуть ли не больше него самого, и раздувается, как шарик.       — Жадина, — строго говорит Эль. Келпи фыркает вяло, мол, отстань, лучше бы чистила аккуратнее. Эль кутается в тёплый клетчатый плед и варит первую утреннюю порцию кофе — для себя. Выпила бы чай, но келпи уснул в её любимом, а предсказаний, особенно с утра пораньше, Эль не выносит. Выпив кофе с кардамоном, корицей и сгущённым молоком, она кое-как завязывает в узел вьющиеся русые волосы, надевает мягкий серый свитер с высоким воротом, светло-сиреневую длинную юбку, ботинки — и выходит на веранду, где её условное кафе и находится.       Всех своих гостей Эль знает давно, чужие сюда почти не заходят, разве что посоветует кто. Кафе находится в самом центре Города, но при этом в таком маленьком переулке, куда случайно и не заглянешь. У неё достаточно денег, оставшихся от родителей, чтобы позволить себе платить за дом и развлекаться как угодно, скрашивая время ожидания. Эль послушно ждёт — и работает в кафе. Впрочем, сама Эль расценивает это место скорее как дом. Просто не только её собственный, в том и штука. Она садится на веранде и ждёт — как обычно, как каждый день уже много лет подряд. Она умеет ждать практически профессионально. Потому что, к сожалению, из всех сказочных рецептов в её жизни сработали только два — любовь и терпение. «Это всё потому, что всё изначально пошло не по плану!» — неожиданно сердито думает Эль. От свернувшегося на плече клубочком келпи сладко и нежно пахнет чаем.       Первой всегда приходит Айрис. Занимает свой любимый столик у окна, но не в самом углу. Черноволосая, черноглазая красивая Айрис. Она устало взмахивает длинными ресницами, и Эль понимающе кивает и идёт на кухню.       Восхитительная Айрис — ведьма. Та самая, из-за которой Эль теперь только и остаётся, что ждать. Айрис не то чтобы виновата, но так уж сложилось. Она бы сама давно исправила содеянное — если бы только помнила, как. Она пьёт кофе без сахара и молока, зато щедро сдобренный много чем другим. Впрочем, у Эль в избытке всего, чего только может пожелать душа. Айрис сидит долго, медленно пьёт, и за это время остальные посетители успевают прийти, посидеть и уйти.       Эль идёт за стойку, раздвигает звенящие полупрозрачные занавески, прежде чем зайти на кухню. Там она варит кофе для ведьмы. Добавляет в него щепотку лисьих следов на снегу, журавлиный крик, медный звон нитей мироздания и ещё немного звёздного света — просто для вкуса. Эль понятия не имеет, какая комбинация будет верной. Впрочем, этого не знает и сама Айрис. Келпи подталкивает к Эль баночку с паутиной памяти, сердито фыркая.       — Спасибо. И правда, самое главное-то чуть не забыла, — вздыхает Эль. Отворачивается к шкафу, убирая склянки, и делает вид, что не слышит негромкого «буль!» за спиной.       Она выносит Айрис кофе вместе с традиционной утренней порцией шоколада — всё, как любит красавица-ведьма.       Пока она медленно делает первый глоток, Эль идёт за импровизированную стойку. Ей нужно срочно отвлечься. Обязательно отвлечься, потому что иначе она вот прямо сейчас сойдёт с ума. Потому что сегодня всё может получиться — или наоборот, остаться, как было.       На счастье, ещё одна посетительница появляется сегодня на горизонте гораздо раньше, чем должна бы.       — Привет! — кричит Асколь ещё до того, как у Эль по-настоящему появляется возможность услышать её. Кричит не с горизонта, но с другой стороны улочки, а это уже не мало. Рядом с ней незнакомый парень возится с мотоциклом.       — Привет, — повторяет запыхавшаяся Асколь снова, уже перебежав дорогу и даже открыв дверь. Айрис при виде её вопросительно приподнимает брови. Эль чудом удерживается от ещё более яркого выражения удивления — широко открытого рта. Но глаза всё-таки таращит.       — Доброе утро, — говорит она всё-таки. — Хорошо выглядишь. Я тебя с трудом узнала. А с чего такие радикальные изменения? И почему ты сегодня без сестёр?       Обе они понимают, что это, на самом деле, один вопрос. Но Асколь светится от счастья, и это главное. Пшеничная коса её обрезана, Младшая из Трёх постриглась под мальчишку, и непослушные светлые волосы колючками торчат во все стороны. Вместо обычного голубого платьица на ней чёрная футболка с символикой известной рок-группы, поверх — зелёная клетчатая рубашка, полы которой завязаны узлом на талии, короткие джинсовые шорты, чёрные гольфы выше колена и кеды с цветными шнурками. На спине у Асколь висит разноцветный рюкзачок.       — Мне надоело, — говорит она и садится на самый краешек столика. — Очень всё это надоело. Я же Будущее, так их растак! А они обе ведут себя так, как будто в будущем у людей совсем ничего нет, кроме смерти. Без смерти, конечно, никто не останется в итоге, но ею будущее совсем не ограничивается. По крайней мере, ограничивается только с конца. И вот этим-то я и хочу заниматься — тем, что там, кроме смерти! А не просто — чик-чик ножницами! Так что посмотри, что я придумала.       Она открывает рюкзачок и достаёт оттуда нитки. Вернее, одну длинную, состоящую из кучи разных, пока ещё не разрезанных на куски и тянущихся бесконечным клубком. Нитки цветные, с нанизанными бусинами, завязанными узелками, перьями и бантиками из лент.       — У меня пока не очень хорошо получается сочетать, — смущённо говорит Асколь. — Но я учусь.       Эль задумчиво кивает и вертит нитки в руках:       — Как они только позволили тебе их из дома забрать… — дивится она. Асколь хитро улыбается:       — О-о-о, а вот это самое лучшее! Они и не разрешали. Я сама взяла. В конце концов, имею полное право. Где хочу, там и режу, раз уж им так хочется. Но дело-то в том, что не хочется мне. Так что я нашла того, кто будет резать вместо меня, — она выразительно косится на парня с мотоциклом. — Я его случайно нашла. Как только задумалась о том, а кто мне, собственно, нужен. Очень просто искать кого-то, когда видишь будущее. Ответ прост до безобразия, а я ведь сначала была готова чуть ли не объявление писать: «Не интересуется ли кто обрезанием нитей человеческих жизней?..» Но вот он нашёлся. Очень хочется звать его Брусничкой, но меня с утра всегда тянет на дурацкие шутки и болтовню, попробую обойтись только вторым, извини. Знаешь, что он мне сказал? Что не так уж велика разница между ножницами и косой. Так что всё сложилось, как нельзя лучше.       Асколь соскальзывает со стола, перегибается через стойку, но голос не понижает:       — Он прекрасен, правда? Прямо как Айрис.       Ведьма поднимает голову, смотрит в окно, округляет глаза и усмехается. Но новый знакомый Асколь и правда хорош до безобразия. В чёрных узких штанах, высоких сапогах почти без каблука, чёрной мантии, перчатках без пальцев и шляпе — Эль присвистывает, — с самым настоящим петушиным пером, чтоб его! Именно в этот момент он поворачивается и снимает злосчастную шляпу, пытаясь пристроить её за спиной, словно специально, чтобы удобнее было его разглядывать. И под мантией обнаруживается вдруг белая рубашка с красными кистями и красной же вышивкой — ужасно неуместная, но зато чудесно сочетающаяся со вплетёнными в русую косичку перьями, на сей раз голубиными.       — И правда — прекрасен, — искренне говорит Эль.       — Ты не подумай, мы просто друзья! — продолжает трещать Асколь. — Сейчас будем на мотоцикле кататься, здорово, да? Нам же и без шлемов можно. Надо ловить момент, потому что его мотоцикл — он не всегда мотоцикл. Вчера, например, была лошадка. Это потому, что я ему понравилась — или ей, раз лошадка? — вот он и принимает облик, чтобы соответствовать мне. Я потому и постриглась, и всё остальное… Это в случае… Бруснички заплетать косичку — изящная ирония, а в моём — несусветная глупость и слишком большое влияние старших сестёр… Эль, слушай, налей мне чаю, горло пересохло.       Асколь всегда пьёт «чай дня», просто потому, что она и предсказания сотканы из одной материи, ей с ними просто и хорошо. Эль заваривает чай, добавляет четыре ложки сахара и сливки. Асколь ждёт у стойки с деньгами, смотрит на неё умоляюще:       — Эль, миленькая, можно я кружку с собой возьму? Обещаю, занесу, в крайнем случае, завтра утром. И… знаешь что? — она щурится, а Эль уже сама может предсказать её просьбу, всего-то несколько минут постояла рядом, а уже такой результат. — Завари-ка моему новому другу тоже. Интересно, что получится.       Через несколько минут Асколь всё-таки убегает чуть ли не вприпрыжку, чмокнув Эль на прощание в щёку.       И тут же громко звенит упавшая ложка Айрис, потому что из её кофе выныривает келпи.       — Опять? — строго спрашивает ведьма. — Что-то ты зачастил.       Келпи сердито шипит: «крошки от шоколадки или жизнь?» и выползает на подстеленную Эль салфетку. Она вытирает своего питомца и щёлкает его легонько по носу:       — Ты бы вообще молчал. Нечего жаловаться тому, кто только что, считай, предсказывал будущее Смерти и — какой каламбур! — самому Будущему!       Айрис фыркает в кружку и потягивается. Она всегда умудряется прийти к Эль ещё до того, как по-настоящему проснётся. Эль, возможно, стоило бы бояться, потому что она прекрасно знает, какой Айрис бывает по ночам. Вернее, кем.       «А кем только не бывает, — чуточку сердито думает девушка. — Тут попробуй разбери. То она добрая Фея-Крёстная, то злая Ведьма, то одна из доверенных помощниц старухи Судьбы, а на прошлой неделе пришла лисицей-оборотнем, ещё до рассвета, хорошо, что я уже интуитивно чувствую, когда нужно проснуться».       — Погоди, — тихо говорит Айрис, и сердце в груди у Эль пропускает удар. — Кажется, что-то появляется.       Они молчат, и напряжение повисает в воздухе, становится почти что видимым, тонкими острыми нитями пересекающим всё пространство комнаты.       Прерывают его сёстры Асколь, хотя обычно они нити вовсе не рвут, скорее наоборот.       — Ты её не видела? — с ходу спрашивает средняя — высокая, худая, со строго забранными в хвост на затылке волосами и уже одетая в деловой костюм. — Убежала, глупая девчонка, и клубок с собой забрала. Где её искать? Я-то вижу настоящее, это да, но её искать сложнее…       Эль невозмутимо качает головой и идёт за напитками для них — Ордэ и Верены. Старшая, вечно усталая и печальная Ордэ нравится ей куда больше раздражительной Верены. Не случится ничего плохого, если они найдут Асколь не сейчас, а вечером, а то и ночью. Ничего страшного, потому что им обеим давно пора понять, что младшая сестрица вполне может разобраться сама, и стоит просто принять, что она — Будущее, и нельзя равнять её по их меркам.       Всё это Эль вкладывает в капучино с карамельным сиропом для Верены и в зелёный чай для Ордэ. А потом сидит и смотрит, как их глаза наполняются густыми молочно-белыми потёками понимания. Эль прячет улыбку. Она сделала всё, что могла. И для жизнерадостной юной Асколь, и для её старших сестёр.       Потом приходит старичок с золотистым ретривером, живущий в доме напротив. И полусонная молоденькая женщина, которой приходится напоминать, что она опять вышла из дома в тапочках.       Всё это время Эль почти неотрывно смотрит на Айрис.       — Вспомнила! — решительно произносит ведьма, когда день уже переваливает за середину. — Я вспомнила! — и принимается копошиться в сумке, пока Эль бежит к ней от стойки. Айрис достаёт книгу, листает страницы и, наконец, достаёт заменяющего закладку жёлтого бумажного журавлика. Смущённо прикрывает лицо ладонью и протягивает журавлика Эль.       — Вот, — произносит она. Эль молчит. Вертит журавлика в руках. Потом кивает и аккуратно прячет в рукав свитера. До поры до времени.       — Осталось всего девять, — вздыхает Айрис. Трёт руками виски. — Всего-то вспомнить, во что я превратила девятерых твоих братьев.       — Не ты, — тихо и печально возражает Эль. — Мы обе знаем, что это была не ты.       Но Айрис словно бы и не слышит её:       — И одиннадцать заклинаний. Целых одиннадцать, чтобы расколдовать всех.       — Десять, — педантично поправляет её Эль. — Десять, не одиннадцать.       — Десять? — удивляется Айрис. Даже голову поднимает. Эль думает про самого младшего брата, темноволосого Алека, который уже так отвык быть человеком, что даже не помнит сестру. Эль думает о шелесте бумажных крыльев, который снится ей каждое утро в одно и то же время. Эль думает о ярких снах, в которых она летает вместе с ним, и о том, как страшно ей бывает просыпаться человеком. Эль решительно говорит:       — Десять. Одиннадцатого расколдовывать не надо.       И уходит к стойке. Слишком поспешно, может быть. Эль сильная, но если расплачется сейчас на глазах у ведьмы, остановиться уже не сможет. Так и будет рыдать, много-много лет, пока не вспомнятся остальные заклинания, освобождённые из чужих памятей сочетаниями нужных ингредиентов. Айрис смотрит ей вслед.       — Как знаешь, Элиза, — тихо произносит она. — Как знаешь…