***
И Солано читает. Сама не замечает, как её собственный ветер отрывает её от пола и поднимает над столами. Солано читает, и слова её оборачиваются светом и музыкой. Все посетители кафе замирают — сам мир замирает. Город вслушивается и тихонько гортанно урчит от восторга, потому что так долго ждал, когда же Солано произнесёт всё это вслух. И она сама ждала. Даже не представляла, как ждёт. Даже не думала, какую силу этим образам может придать то, что она произнесёт их. Что кто-то услышит. И кто-то прочитает серебристо-голубые, подрагивающие в воздухе буквы. Солано была почти уверена, что начинать окажется тяжело. Вовсе нет. Тяжело — останавливаться. Она едва может заставить себя делать небольшие перерывы между стихотворениями — чтобы дать своим слушателям пару мгновений, чтобы вдохнуть. Это похоже на прибой. На волны, с шорохом или грохотом катящиеся по песку и бьющиеся о влажные обкатанные камни. На вой ветра в вышине и внизу, в переулках между домами и выше проводов. На танец. На хлопанье занавесок рано утром, когда в свежем воздухе пахнет мёдом, туманом и солью. И закончив, Солано остаётся в звенящей пронзительной тишине, наполненной только горячей тяжёлой ноющей болью где-то внутри — как, вот и всё? Но Солано — ветер, а ветры гораздо сильнее людей. И она заставляет себя опуститься на пол, а потом и открыть глаза, а спустя пару минут дело доходит и до дыхания. «Шестнадцать читателей — вот всё, что нужно для настоящей жизни бесконечного ветра». Солано кивает себе самой. Выходит на улицу. Жизнь начинается.Шестнадцать читателей
9 августа 2016 г. в 15:11
Шестнадцать читателей — вот всё, что нужно для настоящей жизни бесконечного ветра.
Очень простая аксиома, почему-то возникшая в голове только сейчас, а ведь давно было пора. Сколько бы проблем это решило. Всегда, в общем-то, знала это всё где-то внутри, потому и не читала никогда и никому своих стихов — мол, лучше пускай читателей не будет вовсе, чем окажется слишком мало или слишком много. Но сейчас Солано знает точно.
Теперь дело за малым — найти этих своих читателей. Ровно шестнадцать штук, не больше и не меньше.
Именно поэтому утром Солано, никому не сказав ни слова, надевает бежевый плащ с высоким воротником и кокетливым поясом и идёт искать. Несётся лёгкими, почти имеющими цвет потоками, растворяется в кипящей и клубящейся жизни Города. Разумеется, в какой-то момент ноги приносят её на веранду к Эль. Того и следовало ждать с самого начала.
Тогда Солано садится на подоконник, спиной к окну, лицом к залу, и считает.
Первая, конечно же, сама Эль, глупо было бы её не посчитать. Эль — почти что сказочная принцесса, великий мастер колдовского ожидания, профессиональный добытчик чужих воспоминаний, старшая сестра для такого количества заколдованных братьев, что практически и для всех окружающих тоже. Да, замечательная Эль уж точно должна быть в числе слушателей, Солано задумчиво кивает самой себе и раскуривает трубку.
Второй ей на глаза попадается Айрис. Впрочем, этого тоже следовало ожидать, Айрис тут подолгу сидит. Она тоже нравится Солано, как может нравиться родственная душа — Айрис, конечно, не ветер, но зато она ведьма, и имеет такое число обликов, что ей можно только позавидовать. Любопытно, наверное, каждый день просыпаться кем-то новым и по лоскуткам собирать себя, находить нужные куски паззла среди осколков чужих бесчисленных личностей.
Айрис как раз пьёт кофе, тот самый, напоенный воспоминаниями и таинственными ингредиентами — тот, который, быть может, поможет ей расколдовать одного из братьев Эль или хотя бы вспомнить, во что она его обратила.
Солано тоже хочется кофе, но пока что приходится обходиться табаком.
Потом её взгляд падает сразу на двоих — этих она уже тоже знает, Лойи и Лафале, слух, речь и зрение на двоих. Сладкое и полное единение, которому всегда чудовищно завидовала. Солано вздыхает и признаёт, что этих придётся считать за одного — стихи её таковы, что воспринимать их можно только и слухом, и зрением одновременно. Но зато вдвоём у Лафале и Лойи выйдет чуть ли не лучше всех, потому что воспринимать текст, на время почти что становясь им — их судьба, великий дар и чудовищное проклятье. Всем бы проклятьям быть такими.
За соседним столиком, как будто специально, сидят Марк и Жуть. Предсказатель читает страницу с прогнозами погоды, а Жуть самозабвенно решает кроссворд, с своеобразной, присущей лишь ему грацией сжимая карандаш огромными когтями. Софи почему-то нет, но оно и к лучшему сегодня. Маленьким человеческим детям лучше не слушать стихи беспокойных ветров, даже тем детям, которые вот уже сколько времени живут вместе с выдуманным ими самими монстрами. Потому что стихи Солано запросто могут размотать, перемешать, извернуть лентой Мёбиуса чужую судьбу, и кто знает, что грозит ребёнку, столкнувшемуся с этим.
Солано никогда не проверяла и не стремится начинать.
Но вот зато Марка и Жуть таким не напугаешь. Собственно, Солано не уверена, что Жуть вообще можно напугать. А Марк — ну что, Марк, — нагадает себе новую судьбу, не так уж это и сложно, когда уже умеешь.
А вот живую музыку, весело болтающую у стойки с Эль, Солано видит впервые. То есть, вообще впервые, не то что имени его не знает. Имя — дело наживное, и тут оно как-то само собой повисает в воздухе. Вот смотришь на существо и почти слышишь-видишь: «Привет, меня зовут Сангит Ананта», потому что иначе его звать и не могут. Солано лениво перебирает воспоминания и всё-таки понимает, что, хотя и не видела, но зато слышала много раз, на самой грани осознания, потому что тонкие нити его нотного стана пронизывают Город насквозь, никуда от них не денешься. Он Солано нравится с первого взгляда, к тому же, бесконечная музыка — именно то, что ей сейчас нужно. Хорошо, что он тут оказался.
Как же хорошо.
За столиком в самом центре зала сидят сразу трое — двое на стульях, один на столе. Солано отлично знает их всех и довольно хмыкает под нос. Такая компания не каждый день собирается в полном своём составе, но тем лучше. Между прочим, для всех окружающих.
Смерть и Асколь сидят на стульях, как положено, один пьёт какао с огромным количеством сливок, вторая — чай, тот самый, который помогает заглядывать в будущее. Хранитель стальнокрылых птиц сидит между ними на столе, и тёплая круглая столешница заменяет ему привычные горячие скаты крыш. Птицы вьются над головой. Солано ухмыляется и смотрит на безмятежную улыбку на лице ангельского создания. Он ест ореховое пирожное, и стальнокрылые птицы склёвывают крошки с его ладоней. На пол и на столешницу не садятся, и это, несомненно, к счастью. Ещё одна птица, большой чёрный ворон, сидит неподвижно у него на плече. Обычно Хранитель предпочитает общество старшей, а не младшей сестры, но сейчас Оры нигде поблизости не видно.
Следующую гостью Эль Солано тоже хорошо знает, даже в гостях у неё бывала пару раз. Эржебет вообще трудно не знать, хотя у Эль она бывает редко — обычно Льюис готовит сам, а его «ученица и ассистентка» покорно сидит в креслице над каким-нибудь томиком стихов. Но знать-то её знают все — как-никак, будущая добрая волшебница, таких в Городе немного. Собственно говоря, доброй волшебницей можно было бы считать Агату, да только она от этого звания давно открестилась. Агата разве что фея-крёстная для нескольких принцесс, про которых Солано только слышала мимолётом. Так что роль доброй волшебницы, конечно, достанется Эржебет, как только она доучится у Льюиса. «Забавно, — думает Солано. — Забавно, потому что она вообще-то человек, но всё равно нетопырь. Мне необязательно знать это, я ощущаю. Это не личина, просвечивающая изнутри, это просто единственное, что по-настоящему стоит знать о ней». Солано знает и принимает эту истину.
Десять слушателей-читателей уже набралось. Солано вдыхает, выдыхает и продолжает считать. Осталось немного. Нужно ровно шестнадцать.
Одиннадцатым неожиданно становится Тиль, ярким солнечным бликом врывающийся в кафе и обнимающий Эль за талию, потому что выше ему не дотянуться. Тиль — симпатичное наваждение, такое достоверное и прекрасное, что просуществовало уже без малого десять лет, и никто так и не удосужился сказать ему, что на самом деле его не существует. Он весело машет рукой всем присутствующим, крутясь на пятке, так что приветствие получается действительно адресованным всем сразу. А потом садится прямо на пол, привалившись спиной к стойке и жуёт принесённое Эль шоколадное пирожное. На голове у Тиля вязаная шапочка, с которой он не расстаётся никогда. Всегда было интересно, связал её ему кто-то из знакомых, или Тиль так и возник — посреди города, в этой мягкой синей шапочке, светлый мальчишка, первое, что думаешь о котором — как же правильно, что он оказался тут. Это всё потому, что Тиль, на самом деле, всего лишь иллюзия, настолько крепко влившаяся в сознание самого Города, что Город больше не желает её отпускать.
«Двенадцать», — считает Солано. И смотрит на Келли, как ни странно, сидящего тут в гордом одиночестве. Студенты не слишком часто приходят к Эль, особенно поодиночке, а Келли так и вовсе почти всегда ходит вместе с Кори и Ив. И почти не ест в кафе — хотя бы потому, что некоторые мантикоры прекрасно готовят, например, пекут невероятные пироги с яблоками. Но всё-таки сейчас Келли здесь, пьёт какао и по-дружески шепчется о чём-то со своим крохотным сородичем — келпи, живущим у Эль. Келли, конечно, чувствует взгляд Солано и поднимает голову. Глаза у него прозрачно-голубые, как вода, а зрачки тёмные и крестообразные. Келли всегда выглядит затаившимся хищником, даже когда просто сидит за столиком в кафе. Он отлично умеет слушать ветер. Он — именно то, что надо.
«Мне сегодня везёт», — удивлённо думает Солано, глядя на Чудовище. Чудовище вообще редко выходит из дому, но если уж везёт, так везёт. Потому что именно с него начинается Город — к нему тянутся сияющие зыбкие нити из любого времени и места, от любого существа, живого или не совсем. Он — тот, с кого началось это мироздание, не самый древний, но безо всяких сомнений изначальный, первое слово новой сказки. У Чудовища пальцы похожие на сухие корни деревьев, а кожа тонкая и морщинистая, как пергамент. Он абсолютно слеп, но весь Город — его глаза, его уши и его душа, поэтому он, конечно, тоже сможет слушать и видеть стихи Солано. Тринадцать.
Четырнадцатым оказывается Тимьян, который, конечно, не мог не почуять, что тут будет твориться что-то интересное. Вот и пришёл. Мог бы, между прочим, приволочь с собой ещё толпу друзей и знакомых, но не стал. Потому что у Тимьяна — чутьё, и он прекрасно знает, когда следует вести других за собой, а когда лучше остаться одному. Впрочем, Солано не удивилась бы, узнав, что все остальные включая даже саму Эль, пришли сюда вслед за Тимьяном.
Пятнадцатая — Джейн, сверкающее лезвие ножа в человеческом облике, иначе её и не опишешь, как ни старайся. Джейн вся — один быстрый точный удар в самое сердце, блик на острой стали. Иначе её и не описать, потому что за сверканием лезвия Солано даже не видит, человек перед ней или нет. Но это и не важно — не сейчас, когда Джейн стоит у двери, вся тонкая и прямая, и на смуглом лице горят глаза цвета тёмных вишен. Каштановые волосы убраны в небрежный хвост. Солано всегда нравились ножи и мечи, куда больше, чем огнестрельное оружие. А Джейн — самое прекрасное из всех лезвий. Хорошо сбалансированный, закалённый клинок. Солано довольно жмурится, как кошка.
— Шестнадцать, — говорит она вслух тому, кто садится рядом.
— Я и тебя посчитаю! — угрожающе откликается Осень, но долго не удерживается и смеётся. Закусывает губу, поправляет шляпу, откидывается назад вместе со стулом так, что тот почти падает. Солано деликатным дуновением удерживает мебель в надлежащем положении. Осень отвешивает галантный поклон и щурится, в глазах пляшут весёлые карнавальные искорки, похожие на ноябрьский звездопад.
— Ты читай, — советует он. — Все уже собрались. Только тебя и ждём.