Диалоги на тетрадных полях

      — Эй, птичка-Вьёк, я тебя нашёл, так что теперь спускайся сюда! Чай пить будем! — зовёт Август. На плечах у него — верный хорёк Вильсве, в руке — связка больших чайных чашек.       Солнце сидит на крыльце его дома, покачивающегося на волнах. Кутается уютно в большой оранжевый плед, так что наружу торчат только белобрысая макушка да вечно веснушчатый нос. Русалка Мура сидит рядом, аккуратно свернув хвост колечком. Мура из русалок самая старшая и умная, вон, даже в волосах пряди цвета благородного жемчуга. Мура изящно запахивается в полотенце, чтобы не продрогнуть на холодном осеннем воздухе. В воде-то ей никогда не бывает холодно.       Почти вся обычная осенняя компания в сборе. Не хватает главного действующего лица.       Вьёк прекрасно слышит Августа. И с вершины избранного им в этом году дерева, конечно, не падает от неожиданности. Просто свьёкивается, как говорят Солнце и Мура. И это слово как нельзя лучше подходит для описания того, что он делает — карабкается вниз с такой скоростью, что руки и ноги почти опережают друг друга, путаются, но всё-таки действуют слаженно, и хозяин их повисает на самой нижней ветке, зацепившись коленями, потому что в руках его как-то неуловимо оказывается вдруг огромный медный чайник с блестящими боками.       — Этот? — уточняет Август, будто бы не уверен ещё до конца. Вьёк кивает и терпеливо ждёт, пока хозяин дома закончит осмотр. Это просто традиция, Августу бы и в голову не пришло на самом деле оспорить выбор Вьёка.       Поэтому уже спустя пару минут чайник стоит на плите, а Вьёк, похожий на взъерошенного воробья, сидит вместе с остальными.       — Далековато ты в этом году дерево нашёл, — качает головой Август. — Ладно хоть у воды, а то я бы и вовсе не доискался.       Вьёк смотрит укоризненно, мол, не совсем же я дурак, от канала уходить. Ясное дело, что искать ты будешь рядом с водой в первую очередь, я же знаю, что дом любит плавать почти так же, как тебя. И я бы любил. С такими-то щупальцами.       Щупалец у Вьёка нет, а есть то ли перья, то ли листья, подозрительно на них похожие, которые растут изо всех Вьёковских углов. А из углов Вьёк практически состоит целиком. Что не локоть, то коленка. Своё тщедушное тельце он прячет под большой шалью с вышитыми на ней птичьими крыльями. Знать бы, какой добрый волшебник ему её подарил. Вьёк смотрит из-под края шали огроменными тёмными глазами с плавающими в них золотыми чаинками и ромбовидными зрачками, морщит острый носик.       Птичка-Вьёк.       Каждую весну он строит себе гнездо из всякого барахла на новом дереве. На памяти Августа — ни разу ещё не повторялся. Но всегда ищет у самого канала или где-нибудь поблизости, чтобы Август смог найти и позвать, когда придёт время.       Потому что каждый год, с весны до осени, Вьёк растит на ветках вокруг своего гнезда чайники. Медные и фарфоровые, большие и маленькие, простые и изукрашенные. И выбирает самый лучший, самый зрелый, чтобы заварить в нём традиционный осенний домашний чай.       Вьёк в этом деле крупный специалист. Никогда не ошибается. Иначе бы чайники и не росли вокруг его гнезда.       — Я думала, в этом году Милья придёт, — удивляется Мура. Август пожимает плечами. Такие правила, звать на чаепитие никого нельзя. Все, кто должен, сами придут — будут случайно проходить мимо, заглянут на огонёк, захотят навестить друга, попросятся погреться… Они все когда-то собрались так. А потом ещё и ещё. Из года в год. Определённой даты нет, они просто собираются в какой-то день все вместе и сидят на крыльце.       Август раздаёт чашки. С отбитой ручкой и сложным непонятным цветным узором — Муре, чтобы разглядывала его чуть не до гипнотического транса. Синюю, с ярко жёлтыми звёздами на тонких золотых цепях, конечно же Солнцу. Кому ещё такое предлагать. Старую, со сколами и тонкими трещинами, со схематичными цветными птичками, Вьёку. Себе — с вьющимся по стенкам чашки снаружи и внутри шиповником. Блюдечко от этой же чашки — Вильсве. И, разумеется, целый голубой тазик для дома. Нельзя же оставлять его без колдовского напитка.       Маленький Вьёк сжимает в руках свою чашку и с тоской смотрит в небо, пока широко распахнутые глаза не начинают болеть.       Где-то наверху журавлиные клинья рунами исчерчивают небесную гладь. Вьёк смотрит. Жмурит слезящиеся глаза. Тоскливо обводит взглядом чахлые пёрышки и нарисованные крылья. Других у него нет.       — Эй, птичка-Вьёк, — ласково окликает его Август. — Чай готов, я наливаю. Смотри внимательнее.       И Вьёк снова смотрит — теперь уже прямо перед собой. Глядит внимательно, не отрывая взгляда, не моргая, как льётся в его чашку душистая тёмная струя, в которой пляшут небесные отражения.       — Ежевика, — тут же произносит Солнце.       — И морской бриз, — удивлённо добавляет Мура. Передёргивает плечами, подёрнутыми перламутровой чешуёй. Август ничего не говорит, но слегка трепещут крылья его носа. Вьёк принюхивается и кивает. Ежевика, морской бриз, лилово-синий цвет, похожий на черепичную крышу дома, и неуловимые нотки пряностей — тоска дальних странствий. И, конечно, немного хвои — специально для Вильсве.       Штука вся в том, что в чайник Вьёка не нужно класть заварку. Он сам приготовит сбор, идеально подходящий всей собравшейся компании в целом и каждому в отдельности. Ни разу ещё такого не было, чтобы вышло невкусно.       Август разливает чай по остальным чашкам, не забывает плеснуть в блюдечко Вильсве, наполнить тазик для дома и капнуть немного в прозрачную речную воду — достаточно, чтобы река согрелась, опьянела и пустилась в пляс.       А потом они молча пьют — потому что нужно выпить всё, что есть, не оставив ни капли, и только тогда всё будет правильно. Колесо года с довольным скрипом завершит круг, чтобы тут же, не спеша, начать новый.       Вьёк очень серьёзно подходит к этому делу, сонно щурит большие птичьи глазища с золотыми чаинками на дне. В ушах у него стоит прощальный журавлиный клик.       — Птичка-Вьёк, — зовёт его Солнце и улыбается. — Не грусти.       Вьёк морщит нос и поводит плечами. Рядом с Солнцем всегда очень тепло и светло, Вьёку нравится сидеть около него. В такие моменты ему почти удаётся убедить себя, что ему и не надо совсем никуда улетать, а можно спокойно остаться здесь и свить себе новое тёплое и уютное гнездо.       Мура свешивает в воду длинный хвост лавандового оттенка и думает о море, у которого ни разу не была. Всю жизнь провела в реках и каналах Города, никогда и не пыталась выплыть отсюда, а ведь столько раз хотела. Мура принюхивается к пару, поднимающемуся над чашкой. Мура счастливо улыбается. Привычная осенняя тоска золотой рыбкой замирает у неё внутри.       Август с нежностью следит за тем, как лакают из своих посудин Вильсве и дом, у обоих — шершавые розовые языки, брызги так и летят в разные стороны. Август откидывается спиной, прижимается к стене, закрывает глаза и достаёт флейту. К губам не подносит, медленно зажимает пальцами нужные отверстия. Неслышимая беззвучная музыка летит над каналом. Дом мерно покачивается на волнах в такт мелодии.       И когда последняя нота замирает над счастливой, опьяневшей от осени, чая и колдовства водой, Август встаёт и поднимает Вьёка на плечи. Кружится, беззвучно смеётся, переступая с ноги на ногу. Вьёк закрывает глаза и раскидывает в стороны руки, маленькая нелепая волшебная птичка, сонный чайный дух.       Вьёк летит. Колесо года со скрипом завершает оборот.