Диалоги на тетрадных полях

      Левконоя глубоко вдыхает, как перед погружением, и делает первый глоток.       «Какая же гадость», — думает она тоскливо. Смотрит в картонный стаканчик. Стаканчик поразительно глубок и полноводен, того и гляди, выйдет из берегов, но полон не воды, а кофе. Кофе Левконоя терпеть не может, и это, кажется, взаимно.       «Ещё и деньги потратила», — думает Левконоя. Устало опускается за столик — даром, что зонт прикрывает от мелкого противного дождика. И сидит, смотрит, как кружится тоненький слой пенки, от края к краю. Кофе пахнет западным ветром — горечь, взбитые сливки, тёплое молоко. Ничего необычного, но ей не нравится. Всю жизнь понять не могла, как люди это пьют. Покупала иногда, как сейчас, на пробу, чтобы снова подавиться невыносимым вкусом и запахом запада.       Кофе у Левконои почему-то всегда пахнет им.       — Левконоя, Левконоя, у меня для тебя есть левкой! — заговорщически шепчут ей на ухо и вкладывают в руки цветы. Она пару минут смотрит, сиреневые венчики, жёсткие тонкие стебли колют пальцы.       — Это не стихи, — бормочет она. — И, кстати, не левкой, а… Ой, а что это?       — Не знаю, — пожимает плечами Странница. Садится на стул напротив, ноги перекинув через подлокотник. — В данный конкретный момент — цветы для тебя.       Левконоя подпирает голову кулаком, пальцами барабанит по столешнице. Кофе героически отказывается остывать. На промозглом осеннем ветру Левконоя чувствует себя странно, будто это она, а не Странница, одета не по погоде.       — Ты так и не?.. — спрашивает она, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Странница весело пожимает плечами и начинает раскачиваться на пластиковом стуле. Который, оказывается, зелёный, а значит — очень ей подходит.       — Так и не. Очень мне, можно подумать, нужно имя. Посмотри лучше! — вскакивает, и как только умудряется с такой скоростью, даже стул не роняет. Левконоя послушно смотрит: на подруге её длинная, почти до земли, коричневая юбка, вся в складках, джемпер чёрный, сапоги — в общем-то, ничего необычного. Но на руках длинные перчатки без пальцев, целиком изукрашенные сложной узорчатой вязью кружевной листвы. И жилетка длинная, зелёная тоже, в бирюзу и изумруд, вся в неровной бахроме мха. Длинный капюшон сужается к концу, как сказочный колпак, свисает чуть не до колен. Странница смеётся и пляшет, кружится между столиками. И Левконоя вдруг понимает, что стул-то изначально был обычный самый, белый. Это только теперь покрылся густым, свежим, ярко-зелёным мхом.       — Мне ужасно нравится, — честно говорит Левконоя. Даже делает глоток кофе на радостях. И настроение у неё от этого совсем не портится.       — Пойдём? — предлагает Странница. — Чего тут-то сидеть? Кофе пить и по дороге можно.       Подбирает с земли рюкзак, небольшой, только самое необходимое, то, чего не найти на месте, и что может пригодиться в пути.       — Не находилась ещё? — улыбается Левконоя, но встаёт. Ветер толкает в спину, она покачивается на невысоких каблучках. А он треплет через ткань растянутого серого свитера, ладони можно греть в рукавах, а теперь ещё и о стаканчик. Странница легко закидывает рюкзак за спину. Осторожно хватает чужую руку за запястье и отпивает из стаканчика. Хмурится и цокает языком. Глядит наверх:       — Это ещё что такое? Что, девочке и ничего другого попробовать нельзя? Каждый раз одно и то же!       — Что?.. — глупо переспрашивает Левконоя. Но Странница отмахивается, а выражение лица у неё меняется, будто сбежала с него тень и вернулось солнце. Улыбка озорная.       — Ничего, — качает головой. — Потом расскажу.       Ветер кидает Левконое в лицо пряди её же собственных волос. Волнистых, мягких. Черты лица тоже мягкие, сонные будто, немного похоже на садовую мышку. Аккуратный овал, волны русых прядей. Девушка-шёлк. Рядом в противовес — Странница, острый носик, хищноглазая, волосы острижены неровно, коротко, цвет красного дерева.       На улице отчаянно ветрено, но в лицо, как назло, дует только запад, всё остальное вихрями кружит где-то над головой. Левконою пробирает почти до костей, а ведь тепло было, пока сидела. Цок-цок-цок — стучат по брусчатке каблучки новеньких блестящих ботинок. Странница шагает бесшумно, плотная подошва перекатывается с пятки к носку.       Ветер пляшет, теребит сухой сиреневый венчик в руках Левконои. Он прижимает его к груди, укрывает ладонями, на указательном пальце — крупный перстень с странным желтоватым камнем, бабушкин ещё. Странница показывает небу язык и самодовольно сообщает:       — Ей нравятся мои цветы, понял? Даже и не рассчитывай ни на что!       Левконоя решает не уточнять, улыбается только неловко и заправляет прядь волос за ухо.       Идут дальше, улица изгибается вниз, гребень драконий, каменные стены вырастают с обеих сторон заострённым хребтом. Ветер торжествующе воет и мечется от стены к стене, хлопает ставнями где-то наверху, отряхивает золотую и багряную листву с деревьев. По камням вьётся тёмно-зелёный и алый плющ, блестящие гладкие ладони листьев, светлые бороды мха.       — Как у тебя-то тут дела? — спрашивает Странница. Неровные шаги, пританцовывает, юбка обвивается вокруг ног. Слова — стеклянные бусины. Того и гляди — сорвётся с места и побежит вниз, и капюшон будет виться за спиной.       — А как у меня могут быть дела? — пожимает плечами Левконоя. — Ничего не меняется. Работаю там же, живу — тоже.       — И кофе не пьёшь? — щурится Странница. Левконоя смотрит на неё растерянно. Покачивает в воздухе стаканчиком:       — Ну, как видишь… Пытаюсь иногда.       Странница хмурится, качает головой и машет рукой, мол, идём скорее. Дорога подкидывает их вверх, начинает хищным драконьим шагом подниматься на холм, к земле пригнувшись, крылья распластав по обе стороны хребта. На них растут сады, и каменные дома вздымаются к небу. Вся тонкая золотисто-алая перепонка изрыта заборами и дорогами. Левконоя моргает, и видение растворяется. Обычная стена. Дома — не слишком высокие, кстати. Дороги, выложенные щебёнкой. Тротуары. Все сады завалены сухими листьями, в воздухе стоит привычный осенний запах. Никаких драконов и никаких крыльев. Даже немного грустно.       — Давай сюда! — зовёт Странница, когда они поднимаются на вершину, плоскую и узкую, пахнущую рябиной и почему-то вереском, хотя откуда ему тут взяться. И, прежде чем Левконоя вообще успевает понять, в чём дело и о чём речь, ловко выхватывает у неё из рук картонный стаканчик. Обвязывает в пару движений ниткой, перекусывает её — и подкидывает вверх, прямо к затянутому тучами небесному куполу.       Левконоя судорожно вскрикивает и закрывает машинально лицо ладонями, ожидая, что сейчас плеснёт сверху горячей жидкостью.       Но с неба не проливаются ни кофе, ни даже обычный мелкий осенний дождь. И она рискует всё-таки осторожно открыть глаза.       На фоне тёмно-серого неба парит, расправив картонные крылья, маленький воздушный змей. Снизу почти не видно, слишком далеко, слишком длинная нитка связывает его с землёй, но коричневые кофейные перья развеваются на ветру, жидкие капли хвоста, крыльев и хохолка, вырастающие из бумаги. Странница крепко сжимает нитку обеими руками, а потом кидается бегом по кругу, и змей летит за ней, а юбка хлопает на ветру и обвивает ноги, путается в них, и все они трое танцуют под бешеными порывами.       Левконоя смотрит потерянно. А потом тоже бежит, каблучки путаются в светло-жёлтой, жухлой траве, когда она послушно сжимает вложенную ей в руки тонкую ниточку.       А восторженный восточный ветер треплет кофейные перья и меняет их вкус, наполняет запахом перца и пряностей, острым привкусом не случившихся дальних странствий, ясным ароматом горячего песка, над которым журчат и шелестят картонные крылья. И северный ветер приносится следом тоже, приносит запах вишни, шоколада и корицы, сладкая горечь, мох на дубовой коре, холод и жар пробирают изнутри.       — Тяни, — шепчет на ухо Странница. — Хватит на сегодня.       И Левконоя покорно тянет за нить. И, конечно, упускает момент, когда лёгкая птица с пенящимися кофейными перьями сворачивается в маленький картонный стаканчик, снова неожиданно горячий.       — Пей, — с усмешкой напоминает подруга, — быстрее, пока не остыл.       И она пьёт. Выпивает до дна запах багрянца и золота, незнакомых трав и непонятных языков, близких чужих звёзд и морозной северной ночи, в которой полыхает горящим шёлком северное сияние. У Левконои ноги чуть не подкашиваются, хорошо хоть Странница успевает подхватить под локоть.       — Лучше, да? — спрашивает самодовольно. Девушка молча кивает в ответ. Осоловело хлопает большими сонными глазами и упускает даже, как Странница показывает небесной выси язык и машет рукой, мол, всё получилось, ты молодец, давно бы так. Левконоя снимает крышечку и недоверчиво смотрит в стаканчик.       На самом дне чётко проступают контуры длинного кофейного пера.