***
Он сгребает осколки последнего из зеркал в совок, оглядывает внимательно пол. Не так уж важно, он не ходит босиком, а кроме него в квартире никого теперь не будет. Чёрт знает, сколько времени не будет. Джекилл цокает языком, подбирает острый осколок, откатившийся в сторону, тот пытается ужалить в палец, как дикий зверь, защищающийся от охотника, но руки в Джекилла уже и без того обмотаны бинтами. Лучше сразу вынести на помойку, и он идёт, как есть, в домашних разношенных тапках с треснувшей подошвой. А, обнаружив вместо входной двери разверстую чёрную пропасть, только вздыхает обречённо и роняет совок, так что стекло разлетается по всей прихожей. «Всё, — думает Джекилл, — я наконец-то свихнулся. Финиш». И только потом замечает человеческую фигуру, комком свернувшуюся у… ну, наверное, всё-таки у порога. По крайней мере, чего-то, что им раньше было. — Подожди, — говорит он. — Тут стекло рассыпалось! Не двигайся никуда! — ответом ему служат сдавленные рыдания, и Джекилл на одной ноге кое-как перебирается через рассыпанные осколки и поднимает незнакомца, как котёнка, подмышки, тот висит в его руках и дрожит весь, и слёзы ручьями текут из глаз, глаз светлых, как первый весенний ливень. Джекилл цепенеет на пару секунд, слишком уж чужой взгляд похож на ртуть, серебро и хрусталь, но тут же вспоминает, в чём вообще дело, поднимает — разница в росте позволяет, — и перетаскивает через щерящиеся с пола осколки. Кое-как усаживает на стул. Неловко хлопает по щекам, как вообще приводят в чувство тех, кто в рыданиях сваливается к тебе на порог через жуткий пролом на том месте, где у тебя, подумать только, когда-то была дверь? Нужно ли предлагать им стакан воды или?.. — Эй, — Джекилл опускается на корточки и делает ещё одну попытку привлечь к себе внимание: — Эй, тебе, может, водички?.. — С-спасибо, — шёпотом, заикаясь, отвечают из копны светлых, почти серебристых волос, украшенных бусинами, но спутанных чёрт знает как, откуда-то оттуда, где сверкают магическим светом глаза. — Если м-можно. И Джекилл идёт на кухню. И грызёт ногти, и едва сдерживает нервный смех, потому что чёрная жуть, оказывается, похожа на заразу, а может, просто решает окружить его со всех сторон, но дверей в другие комнаты тоже больше нет, и слава небесам, что кухня и прихожая не отделены друг от друга ничем. И воду он всё-таки наливает, из фильтра, ледяную настолько, что зубы сводит. Сразу два стакана. Подумав, щедро капает в оба валерьянку. — Пей, — говорит незнакомцу, и сам выпивает залпом, и закашливается. Слышит захлёбывающееся дыхание, когда сидящий на стуле мальчишка — не ребёнок, конечно, но от слёз выглядит младше, чем есть, — тоже пьёт, а потом отставляет стакан. И лицо у него сразу становится взрослое и отчуждённое, а в руках, оказывается, сжат старый цилиндр. — Я не знаю, почему я здесь, — с ходу признаётся он. — Я тоже, — честно отвечает Джекилл. Светлые, как весенний ливень, глаза снова смотрят на него, и в них мелькает тень улыбки, а у Джекилла сердце чуть не останавливается. Потому что это ещё не отражение, нет, но хотя бы его половина, уже неплохо. Вот оно, значит, как. Вот он, оказывается, по чему тосковал. Незваный гость, видимо, тоже что-то чувствует, потому что вскидывает брови, склоняет голову набок и обходит Джекилла со всех сторон. — Меня зовут Янус, — говорит. — У меня кое-кто пропал. Кое-кто очень важный. Он забыл цилиндр, потому что привык, что всегда в нём, а в Нижний мир без цилиндра низвергаться нельзя. Но он всё-таки низвергся, и теперь не может вернуться. А я не могу сам пойти за ним, потому что Нижний мир помнит, что я ему принадлежу, он меня больше не отпустит. И мне бы пойти к кому-нибудь из старших, но ты сам видел, я перепугался и попытался открыть дверь — прямо к нему. И не смог, потому что дверей никаких для меня больше нет, видишь? Есть один только Нижний мир, который вместо меня случайно получил Хайда. — Я ничего не понял, — признаётся Джекилл. — Совсем ничего, кроме того, что ты кого-то очень нужного потерял. Я думаю, я тоже потерял, только не знаю, кого. — Это не так уж важно, понимаешь ты или нет, — серьёзно говорит Янус. И Джекилл удивляется — как вообще можно было подумать, что перед ним подросток? Странное существо без возраста, но не страшное, нет. — Важно, что шёл я к нему, а попал к тебе. И ещё, что ты — совершенное зеркало. И всё, конечно, становится на свои места. То есть, нет, не совсем, в слаженном механизме не хватает последней детали, но они теперь двое — зеркало и отражение, отражаться в них некому, но это уже гораздо проще, чем быть просто так, по одиночке. — Мне придётся туда идти, правда? — как-то отстранённо спрашивает Джекилл. Где-то на задворках сознания кто-то маленький и испуганный бьётся в истерике и кричит от ужаса, потому что — так не бывает. Но ему можно дать волю когда-нибудь потом. Джекилл выпускает наружу только кривоватую улыбку, мол, я ничего не боюсь, и вообще, моими устами глаголет успокоительное. Янус молчит и протягивает цилиндр. — Я не умею, — напоминает Джекилл. — Я не знаю, что делать, — это даже не возражения, но он ждёт хоть слова в ответ, а они просто идут к жуткому провалу, тому, который открылся первым. За которым, по идее, где-то там, далеко, есть лестничный пролёт, и, может быть, даже улица. — А двери вернутся на места? — спрашивает он напоследок. — У меня была сравнительно неплохая спальня. — Наверное, вернутся, — отвечает Янус, прежде чем за руку с Джекиллом, так и не успевшим хотя бы переобуть тапочки, шагает в сияющее чернотой ничто.***
Здесь нет синевы — это Джекилл замечает сразу. И как же много она, оказывается, значит. А он, дурак, пытался от неё избавиться. Так до конца и не смог. Как же хорошо, что не вышло, он бы с ума сошёл в мире, где так отчаянно не хватает одного их цветов. Тем более — этого. Янус крепко цепляется за его руку, весь напряжённый, как осенняя струна. Тревожно, отчаянно вглядывается в текучее, расплавленное пространство. Джекилл никогда раньше не замечал, какие же они слабые и маленькие — оба. Совсем маленькие и не значащие ничего. Когда весь мир течёт, растёт, извивается и играет вокруг, а они только и могут, что стоять на месте. — С другой стороны, — говорит Джекилл, прежде чем задумывается о словах, и почти уверен, что его не поймут, но Янус, умница, понимает и встаёт слева от него, перехватывая руку, ни на секунду не отпуская его ладоней. Это оказывается так правильно, что Джекиллу аж выть хочется. Он, наверное, понимает, что чувствует Янус. Сквозную пустоту у правого плеча. Они медленно идут вперёд, а пространство шкворчит под ногами, недоверчиво прыскает в стороны, и это, конечно, хорошо, потому что движутся они быстрее. Но всё равно обидно. А ещё Джекилл неожиданно знает, куда идти, и Янус знает тоже, так что они просто крепко-крепко держатся за руки, когда болотные травы начинают бурлить у ног. «Это слишком просто, — думает Джекилл. — Так просто не бывает. Не должно быть». — Вот там, — шёпотом говорит Янус. — Это стекло. Его тут не бывает, но сейчас есть. Я только один раз видел, как оно было. Не договаривает, но и так понятно. Когда они нашлись, когда Хайд его отсюда забрал. Стекло оказывается совершенно непроницаемым, гладким и текучим, как ртуть. Может быть, тоже ядовитым. Янус касается его свободной ладонью, у него такое несчастное лицо, что страшно становится. Там, за стеклом, скорчившаяся на земле фигурка, ничего не разглядеть из-за стеклянных переливов, но и Джекилла тоже туда непреодолимо тянет. — Он не видит, — шепчет Янус отчаянно. — Он меня не замечает! — Дай-ка я попробую, — прерывает его Джекилл. Один тапок потерял, пока пробирался сюда, второй промок, и думать об этом не очень-то приятно. И, может быть, то, что заставляло биться зеркала у него дома, сработает и здесь? Оно срабатывает даже лучше, стоит только шагнуть вперёд, отразиться, пристально вглядеться в глубину. Стекло брызжет во все стороны, Джекилл едва успевает испугаться. Но нет. Не ранит. Стекает по их лицам, как вода. И можно тогда шагнуть внутрь, приблизиться к другому человеку, от которого всё внутри тоже стеклянно звенит. — Хайд?.. — зовёт Янус. — Хайд! В ответ не раздаётся ни звука. Они переглядываются. Оба понятия не имеют, чем грозит путешествие в нижний мир без цилиндра. «Это ещё только начало, — устало думает Джекилл. — Так просто не бывает, значит, найти его — это ещё совсем не конец». Он вдруг понимает, как страшно устал. Обречённо вздыхает и протягивает к свернувшемуся на зыбкой звонкой земле Хайду руку. — Осторожнее, — шепчет Янус. — Я не знаю, чем он мог бы стать здесь. Может быть, лучше я?.. — Нет, — решительно отвечает Джекилл, хотя доверить всё Янусу, конечно, в сто раз безопаснее. Лично для него. — Я — зеркало, — а значит, связующее звено. И шагает вперёд. И руку кладёт на плечо. И вот тогда…***
«Где моё лицо? — думают они. — Где оно?» — ощупывают себя дрожащими от ужаса конечностями, всеми, сколько есть. Набирается слишком много, и каждый из них, они все, отчаянно бьётся внутри этого клубка, пытаясь понять, что они такое. Кто они теперь. «У меня было имя! — рычит кто-то справа. — Имя!» «А у меня были глаза…» — жалобно шепчет слева, и в голосе у него отчаяние, такое, что он даже не пытается вырваться, а просто беспрестанно дрожит и путается в руках, сталкивается сам с собой и надсадно воет. Этот вой, внутренний, у них ведь не нашлось на троих ни одного рта, ни одного лица, скрежетом проходится по хрупкой мысленной связи и двое других тоже воют — от боли. «Нужно подняться, — упрямо думает тот, что справа, — Нужно…» — но чужие — или свои же? — ноги не подчиняются ему, и он только больше запутывается. «У меня… — пытается вспомнить третий. — У меня… — мысли разбиваются, разбегаются, расходятся с треском, рвутся, как нитки. Ничего не понятно. Ничего не вспомнить. Кем был? Зачем? Где? — У меня никогда не было вас». Они замолкают. Перестают рычать и плакать. Перестают рваться. «Как же ты был — без нас?» — спрашивают в один голос. И тогда он вспоминает. И становится больно, будто землю выбили из-под ног, в лёгких не осталось воздуха, сердце со скрежетом вывернули из груди, всё сразу. Почти невозможно жить с такой лютой болью. Пока он не вспоминает: её больше нет. А они, наоборот, есть. Все трое. Трое. И теперь они — все трое — растерянные, перепуганные, сплавившиеся в единое чудовищное нечто, становятся самими собой. И под ногами у них не текучая плоть Нижнего мира, а обычный пол Джекилловой квартиры. — С ума сойти, — меланхолично говорит Джекилл и садится прямо на пол прихожей. Одно хорошо — двери теперь всё-таки снова есть. — Не надо, — говорит Хайд. — Мы уже, — говорит Янус. И смеются. И Джекилл тоже смеётся, так что цилиндр падает у него с головы и катится по полу. — Если у тебя истерика, я принесу воды, — предлагает Янус. Джекилл только мотает головой и отмахивается. Стирает слёзы с лица. Говорит: — Всё в порядке. Я, оказывается, очень несчастный человек, но очень счастливое зеркало. Так что давайте просто ещё немного вот так посидим. Янус садится слева от него, Хайд справа. Будто бы так и было всегда. Ужасно умиротворяющее чувство. Так они и сидят. И отражаются.