Диалоги на тетрадных полях

      Город сон видит — мутный, больной, туманный. Страшный до крика, до стона высоты в распростёртых крылах ангела на самом высоком из шпилей.       Соль просыпается: когда ей кажется, что она — она, её зовут Соль. То ли в честь яростного морского ветра, то ли по звонкой и чистой ноте, алой на звук, то ли во имя той самой Ассоль, что проплакала себе все глаза. Глаза Соль ещё видят, и она открывает их — один, второй, все, сколько есть, проверяет: здесь ли ты.       Но тебя нет, тебя никогда нет, тебя же вообще не существует.       И когда Соль просыпается иначе, когда ему кажется, что он — всё-таки не она, его зовут, конечно же, ш., точка значит ровно столько же, сколько и строчная буква. ш. быть сложнее, он не предназначен для слёз, но тебя всё ещё нет рядом, и ничего, кроме слёз, ничего, кроме шторма, больше и нет. Мир — стеклянные осколки, муть на грязном окне, сквозь которое не видно ничего, и не вдохнуть толком, выдуманные лёгкие наполняются маревом.       Сегодня Соль — Соль, и глаз у неё столько, что и не счесть, и она открывает все, упорно, один за другим, один за другим, и следующий, и вот этот, и хоть бы одним увидеть тебя, хотя бы краешком, чтобы поверить, что ты есть, что есть смысл ждать, есть смысл открывать глаза по утрам, вставать из груды осколков и пены морской, есть смысл быть грустной маленькой Солью или ш., у которого внутри вообще ничего, кроме боли, да потрескавшиеся глиняные черепки — снаружи.       Был бы вообще хоть какой-то смысл.       Люди и так живут — уговаривает себя Соль: и встаёт. Люди живут разбитыми и расколотыми, люди живут нецелыми, люди живут, когда от них осталось всего половина, и даже когда от них вообще ничего не осталось. Люди — на редкость живучие создания, а тебя вообще нет, тебя нет на самом деле, ты всего лишь выдумка, твои чувства совсем ничего не значат. Их нет.       Но слёзы у Соль на щеках — почему-то настоящие.       И внутри бьётся перепуганными птицами столько простых человеческих желаний: я хочу объятий и поцелуев, хочу танцевать на улицах, хочу гулять по ночам, хочу смотреть, как планеты расцветают у ног, так сильно хочу собаку, хочу заваривать солнечные камушки в прозрачном чайнике и смотреть, как песчинки всплывают вместе с пеной, хочу учить языки вместе с тобой и говорить с нелепым акцентом, хочу цветочными горшками заставить весь подоконник, хочу научиться становиться солнечным слепящим лучом, так сильно-сильно хочу собаку — снова…       Хочу, чтобы кто-нибудь меня спас.       Иногда Соль специально просыпается ш., думает: он сильный, он выдержит. Он хотя бы сможет заставить себя встать. Соль нужен смысл, чтобы подниматься на ноги, откидывать одеяло, которое весит, наверное, целую тонну.       ш. нужен смысл, чтобы в кровати оставаться. Проснуться им — в шесть, а то и в пять утра, унять головную боль одним движением руки, нетерпеливо выбраться из постели, чайник поставить. «Если бы ты был, я бы оставался в постели, — думает ш. — Я бы смотрел, как ты спишь, я бы не смог вылезти и оставить тебя, я бы залезал обратно и никуда бы не шёл, честное слово, я бы только обнимал тебя, если бы только был смысл, был какой-то смысл оставаться на месте, надеяться, что если не встану — боль пройдёт, если бы только…»       Если бы унялось это тяжёлое и муторное внутри, которое гонит с места, но не как осенний ветер, а иначе. У осеннего ветра цели не было никогда, он сам по себе дорога, а у тебя и дороги нет, только страх по хребту вместо гребня.       Методично и чётко: приводить в порядок мир вокруг себя, не видя его, надеясь только, что не разломал ещё сильнее. Это посуда? Вымоем посуду, сразу после еды, чтобы не потерять её в хлипком равновесии полутонов. Где-то здесь была джезва, сварим кофе, конечно же, сварим кофе, специй добавим, не глядя, всё равно не различить, где что.       И даже на вкус.       ш. чудно варит кофе, но вот больше совсем ничего не умеет, в манке комки, гречка и макароны подгорают, как ни старайся. Соль вздыхает и исправляет за ним: спасибо, милый я, что заставил меня сделать хоть что-то, сил не было смотреть, как ты мучаешься.       Слои мутного стекла — на время похожие, через толщу воды, может быть, кое-где да виден свет. ш. закрывает лицо ладонями. Очень устал. Не от дел, чёрт бы с ними, с делами. От себя самого. Делать вид устал, как будто что-то ещё важно. Вокруг танцуют кривые отражения, уродливые, как он сам, и хоть одно бы зеркало на секунду забыло, как он выглядит.       Но если бы ты был рядом — они бы, конечно, и не вспомнили. Да и кто бы в них стал смотреться, в эти зеркала, если бы ты только был.       «Я хочу, — упрямо думает Соль, скорее для него, чем для себя самой. — Я хочу, и пока хотя бы у одного из нас ещё есть силы желать, пожалуйста, потерпи, мой милый, хороший я. Наше счастье — это важно, это достижимо, и всё, честное слово, станет однажды хорошо, я тебя не брошу, я всегда с тобой, я ещё не умею любить себя, но очень люблю тебя, а это всё равно почти одно и то же. Обещаю, честно, завтра я проснусь собой, больше не стану заставлять тебя так мучиться».       ш. чудесно варит кофе — хотя бы потому, что заставить себя его сварить это уже маленькое чудо. Он даже ест: если, конечно, куски булки, разогретые в микроволновке и смазанные острым дешёвым соусом считаются за еду. Считаются — торопливо шепчет в глубине Соль. Всё, что ты делаешь, считается, потому что, боже мой, ты хотя бы делаешь это. Такой невероятный молодец.       Вся их с ш. квартира, всё это нелепое гнездо, проклятый хрустальный замок — слишком заточены под то, чтобы не быть здесь в одиночестве. Соль зябко поводит плечами, спиной прижимаясь к мягкому креслу, проводя пальцами по длинному ворсу ковра. Здесь — сидеть бы с тобой вместе, обнявшись, по меньшей мере: соприкасаясь плечами. Ощущая существование друг друга, больше никогда ничего и не было нужно, честное слово. Ни-че-го.       ш. сидит на ковре один, ноги скрестив, выпрямив спину, закрыв глаза. Считая вдохи и выдохи, чтобы уметь вспоминать, что в нём есть что-то ещё, кроме боли. Переставая ощущать собственное тело — начиная ощущать тело Соль. Как она сидит, свесив ноги, голову устало опустив, не в силах подняться, не в состоянии лечь обратно. И волосы у Соль непричёсанные.       ш. обнимает её колени — вздохами, он теперь бестелесен, он теперь чуть более реален, чем был всегда одновременно с ней. ш. дышит Соль в трогательный белый шрам на острой коленке, один на двоих из беспощадного бесшабашного детства.       Он не чувствует, как его собственное тело изгибается в мучительно безмолвном вопле на пресловутом пушистом ковре.       Мы расчешем волосы, милая драгоценная я. Мы почистим зубы и заставим себя сходить в душ. Переоденемся, поменяем постельное бельё. Это много, я знаю, это уже целая куча дел, как найти в себе силы ещё на что-то — абсолютно непонятно, но у нас точно получится. Сосчитаем: раз, два, три, в сказках у третьего сына всё всегда получалось — у нас всё получится на третий счёт.       Всё выйдет — как река из берегов прошлой весной.       Соль плачет до прозрачности, выплакав столько слёз, что уже почти перестаёт быть солью. Что пресловутая буква «С» словно бы невзначай сменяется на «Б». Эта буква слишком твёрдая и грубая для неё, и Соль дрожит, сжавшись в комочек под одеялом, потому что если «Б» всё-таки набросится на неё, у неё совсем не найдётся сил, чтобы бороться, чтобы отстоять своё собственное имя.       Не бойся — успокаивает её ш., ты просто станешь мной, и эта буква не тронет нас, в самом деле, что ей заменять в моём имени. Вытри слёзы. Она сожмётся, скорчится, чтобы уместиться за моей точкой, и вот тут-то мы с тобой абсолютно точно окажемся сильнее.       «Ты прав, — думает Соль. — Ну конечно же ты прав». Пускай у нас нет волшебного оружия и волшебства тоже больше нет, иссякло, иссохло, истекло сроком годности на бутылке молока. Но мы есть друг у друга, давай ляжем спать, позволим себе отдохнуть этой ночью. Пускай у нас почти нет мира, нам ничего не видно из-за проклятого толстого стекла, в котором всё искажается, в котором любой чужак превращается в чудовище, а любой знакомый — в чужака.       Зато мы есть у друга. Я обниму тебя, а ты — меня, крепко обхватим сами себя руками. И пожелаем спокойной ночи.       Мы попробуем ещё раз — обещает Соль самому себе, едва проснувшись по утру. Сегодня мы обязательно попробуем снова.       И открывает первый глаз.