Диалоги на тетрадных полях

      — Эй, ты! Ройбуша хочешь?       Эржебет давится смехом и сдавленно хихикает в ладошку, отфыркиваясь от чая, потому что Хайд говорит нарочито грубым и низким голосом, а Джекилл больно уж забавно взмахивает руками, словно пытаясь закрыться. Потом, конечно, видит, кто перед ним. И головой качает, и смотрит почти с укором.       Эржебет его укор — что горох о стену. Она сидит прямо на прохладном асфальте, подвернув под себя ноги, облачённая в новенькую тёплую фиолетовую пижаму и плед, словно мантию, накинувшая на плечи. Хайд, впрочем, тоже ничего, с ударом справляется, хотя у него никакого пледа и нет.       Зато есть чашка с тем самым ройбушем, пахнущим то ли орехом, то ли свежескошенной травой. Её-то он и суёт в руки Джекиллу, спасаясь от его сурового взгляда. Эржебет, недолго думая, присовокупляет ещё и свой каркаде, так что у Джекилла в руках теперь две кружки и никуда он не денется, не отвертится.       Думает об этом Эржебет, а напряжённые плечи устало опускаются почему-то у Хайда, небо одно поймёт, почему. Ну и ладно. Причинно-следственные связи можно оставить на потом.       Когда Джекилл опускается между ними, с трудом подогнув удобно длинные ноги и подстелив край пальто, Эржебет мгновенно спрашивает:       — Ну и как тебе живётся, без сердца? — и прикусывает кончик языка. Леди не подобает задавать настолько бестактные вопросы. Нетопырям не пристало после них краснеть. Эржебет всё-таки больше нетопырь, чем леди, потому что краснеет она только в собственных мыслях.       — Не так уж плохо, — признаётся Джекилл и даже не вздрагивает, будто его спросили, не попал ли он под дождь. И опускает взгляд на собственную грудь, где под пальто и рубашкой мерной дробью отзывается кристально чистый синий цвет. Добавляет, сглаживая неловкость: — Спасибо, что спросила.       С другой стороны от него Хайд шумно вздыхает и смеётся, похлопывая Джекилла по плечу. С того будто бы осыпается коркой застарелая усталость. И вообще — он словно весь синевато светится в подступающих сумерках. Не совсем как Янус, нет. Но примерно так. Джекилл и раньше часто ночевал у Агаты, но теперь совсем переезжает сюда со всеми своими потрохами… вещами, то есть. Вещами.       Иногда по ночам Эржебет вдруг становится страшно и холодно, а в мозгу крутится колкое слово «драугр», похожее на древнее заклинание да на глыбу льда. Тогда Эржебет зябко кутается в плед, закрывает окно, обычно распахнутое в летнюю ночь, и плетётся под дверь к Янусу, Джекиллу и Хайду. Привычно почти спотыкается о кошку, любую из трёх, за секунду до столкновения успевает перепрыгнуть, и прижимается к двери. Там, в этом тёплом отсутствии света, в осознании того, как они спят, слившись в единое существо, сплетаясь в один клубок, она вырывается из кошмара, она понимает, что Джекилл — никакой не драугр, он просто их Джекилл, немного не такой, как раньше, но — подумаешь, синева вместо живого человеческого сердца. С кем из нас такого не случалось — тот сам себе дурак.       — Пора вплотную взяться за тебя, мой милый, — говорит Агата, и у Эржебет внутри всё сжимается от сладостного предвкушения, вроде того, что было, когда Льюис пообещал обучить магии её. Эта острая радость за других — одно из любимых чувств Эржебет. Что-то вроде понимания единения с миром, вряд ли выйдет объяснить по-настоящему.       Но Агата потом словно бы забывает о собственных словах, зато в игру вступает Янус с этой своей таинственной улыбочкой, её Эржебет обожает тоже. У Януса с Агатой какие-то свои таинственные дела, Янус со временем вообще как-то подозрительно с Агатой похож становится. Будто бы она снова решила взять ученика.       Эржебет иногда задумывается — не вытащил ли и Агату кто из Нижнего мира? Больно много у них с Янусом точек пересечения.       Но зато сама Янусова игра проста и приятна: каждый день, когда Джекилл возвращается с работы в «Башню» — встречай его в ближайшей подворотне или в самом дворе с кружкой чая. И пусть вместо сигарет лучше пьёт ароматное тепло. В первые разы Янус занимается этим сам, улыбается и не сводит с Джекилла глаз светлых, будто весенний ливень.       Потом подключаются и Эржебет с Хайдом. И Агатины принцессы в стороне не остаются.       — Ну что? — с любопытством спрашивает Хайд. — Чувствуешь что-нибудь?       — А должен? — удивляется Джекилл. Он медленно допивает ройбуш и сам-то, может, ничего и не чувствует, но Эржебет ощущает, как искрит от него магией и, ловя взгляд Хайда, понимает, что и он тоже.       — Не выходите завтра меня встречать, — говорит вдруг Джекилл. — Будет дождь.       — Откуда ты знаешь? — удивляется Хайд. Небо ясное, да и Льюис ни о каких дождях не говорил, а для них с Лидией они ох, как много значат.       Джекилл пожимает плечами и вздыхает тяжело. Хайд многозначительно смотрит на Эржебет, на кружку из-под ройбуша и снова на Эржебет. Та отдаёт честь браво и, вернувшись в башню, аккуратно записывает в блокнот: «Ройбуш — предсказания погоды» и ставит много-много вопросительных знаков, потому что не уверена буквально ни в чём. Может, и не предсказание это было вовсе. Или, может, не ройбуш тому виной.       На следующий день, когда плотной стеной встаёт ливень, она только рассеянно машет вслед убегающему в дождь Льюису и забирается с ногами на стул. И читает о драуграх, пока от резкого сочетания звуков не начинает звенеть в ушах.       — Не бери в голову, — качает головой Агата, заметив, чем она занимается. — И не смей его бояться.       Но Эржебет вовсе и не боится, а ещё — имеет дурную привычку в голову всё-таки брать. Её, по существу, пугает одна только фраза — знающий заклинание, может подчинить драугра себе. Такие вещи о близких всё-таки лучше знать наверняка.       Вечером она заваривает для Джекилла пуэр и встречать его выходит сама, Хайд догоняет её уже в самой подворотне.       — Без меня — и моё зеркало заколдовывать? — хмыкает он. И жадно смотрит, как Эржебет подсовывает Джекиллу под нос чашку, так что тот отшатывается и хватается за сердце привычным жестом. Даже если вздрагивать, останавливаться и болеть там больше нечему.       Но Хайд, конечно, всё равно пугается на краткое мгновение.       И снова — пуэр будто бы не меняет ничего, Эржебет почти успевает разочароваться, а потом замечает, как плавится и течёт мир вокруг. Как изживается из него синева.       Так низвергаться в Нижний мир ей ещё не приходилось. Хорошо хоть, подражая Хайду, завела привычку носить цилиндр, не снимая. Хорошо, что захватила с собой зонт.       Здесь, становясь нетопырем, она чувствует себя легко и свободно. И немного неловко, потому что привыкла видеть рядом Льюисов аконит, но нет, Хайд с Джекиллом вовсе не меняются. Их связь с Нижним миром, можно сказать, сосредоточена в Янусе, он их изменение и есть.       Они бродят среди искристых зарослей, взрывающихся цветами — всеми, кроме синего, — неимоверно долго, но по факту, наверное, меньше часа. А когда приходит пора возвращаться, когда невидимые часы на башне голосом Агаты напоминают, что пора идти домой — Джекилл залпом допивает пуэр из кружки. И они, оглушённые, ослеплённые синевой не могут вспомнить, как дышать, как пользоваться этой дурацкой плотью.       Потом, конечно, быстро учатся заново.       — Мы сегодня были в Нижнем мире, — ошарашенно сообщает Янусу Хайд. Янус сидит за стойкой, с ногами устроившись на высоком стуле, и плетёт из ниток ангелов и китов, чтобы раздавать всем гостям.       — Очень хорошо, — довольно, словно один из трёх окружающих его котов, щурится Янус. — Пусть разгорается и пусть тоскует.       Это что-то близкое к тем временам, когда Янус только учился пользоваться глаголами, а не только прилагательными, описывая состояние. Но Нижний мир шумит у Эржебет в голове, так что она понимает. И на том спасибо.       — Попробуй каркаде, — говорит ей на следующий вечер Янус, глядя, как она открывает и закрывает баночки, изучая содержимое, принюхиваясь и начиная путаться уже в запахах. Эржебет пожимает плечами: каркаде так каркаде. Только брови преувеличенно удивлённо вскидывает, когда Янус, безмятежно улыбаясь, выходит из башни вместе с ней. Ну надо же.       В этот раз Джекилл не пугается, и это, конечно, первый признак страшного Янусова влияния. А он даже кружку сам не отдаёт, так, маячит у Эржебет за плечом светлоглазой тенью.       — Спасибо, — благодарит Джекилл. Он сегодня какой-то особенно усталый, даже успевает потянуться за сигаретой, даже руки кажутся почти прозрачными…       Ой.       — Так гораздо лучше. Спасибо, — говорит Джекилл. Говорит туманная зыбкая тень с Джекилловыми глазами. Говорит сладко пахнущая сиренью, табаком и кофе переливчатая тень, на фоне которой глаза выглядят пугающими и чересчур реальными.       — Всегда пожалуйста, — мягко улыбается Янус и подаёт руку тому, что теперь считается Джекиллом, прямо мимо остолбеневшей Эржебет протягивает. Второй выуживает откуда-то из темноты Хайда и довольно щурит, хитрюга, светлые свои, будто весенний ливень, глаза.       — Ты — вреднющая дикая тварь из Нижнего мира! — обвиняюще тыкает в него пальцем Эржебет. Джекилловы глаза — жуткое зрелище — удивлённо моргают несколько раз.       — Конечно, — невыносимо спокойно соглашается Янус. — Пойдёшь с нами?       Эржебет глядит на него почти сердито, вот прямо почти-почти, честное слово, ещё немного, и рассердилась бы по-настоящему!       — Как ты мог подумать, что я не пойду?! — топает она ногой и хватает под вторую руку Джекилла. Прямо под призрачную его руку, чтобы не было так страшно — сделай шаг своему ужасу навстречу да посмотри, чем он обернётся.       Он оборачивается — сонными домами, вывернувшимися наизнанку. Это не Нижний мир, нет, но и так не хуже. Воздух пахнет шиповником, жасмином да ещё почему-то вчерашним дождём. Абсолютно точно именно вчерашним, без шуток.       Эржебет смотрит, как ростки дикой душицы прорастают сквозь сферу, венчающую, будто огромный мыльный пузырь, крышу ближайшего дома.       «Завтра обязательно заварю ему мяту», — думает она.