***
Едва они спускаются вниз, Лайали бросается Фаиве на шею и звонко смеётся. — Получилось, — шепчет она, и пламя саламандрье танцует на кончиках пальцев. Но Фаиве такое не страшно, на то он и блуждающий огонёк. Подумаешь, отводит теперь не в трясину, а в оазис, всё равно ведь к воде. Вон, что городская жизнь делает с лесными дикарями. — Получилось, — довольно отзывается Фаиве и щурит глаза. Собака, Асаяд, вьётся у их ног и тихо лает, чтобы не разбудить тех, что спят сейчас на втором этаже. И тогда Фаиве с Лайали, не теряя времени, забираются за стойку, садятся на пол, спрятавшись, будто дети в шалаше из одеял. Скрестив ноги, крепко-крепко держась за руки, они рассказывают друг другу сказки о ведьмаках. Их, мол, всегда двое, как ни крути. Один знает всё с рождения, второму приходится учиться, не зная ничего. Рождаются ведьмаки из тумана, закалённого пламенем, а потому, как только они окажутся в Городе, необходимо обжечь их живым огнём. Отражения ведьмаки видят перевёрнутыми, а ведут себя, словно приезжие, пока не проведут в Городе ночь, обжёгшись в пламени. А если уснут до того, как огонь опалит их — так и забудут себя, растворятся в рассветном тумане. Потому на встречу им выходить обязаны огненные духи, ибо ведьмак в городе — радость и главная охрана для всех, живущих волшебством. На верхнем этаже в тёплом мерцании оазиса крепко спят двое ведьмаков. Город корнями врастает в их плоть и дух и нежным поцелуем касается лбов.Однажды мы будем дома
20 августа 2020 г. в 10:00
И сквозь сумрачный туман, окутывающий его голову, проникающий через бьющиеся на висках вены, через расширившиеся от боли зрачки, услышал заспанный будто бы голос Ричарда, пробивающийся даже через вату:
— Вот что. Давай-ка зайдём в бар, дружище.
И тогда Итен думает, и тогда Итен заставляет себя говорить:
— Ты что, с ума сошёл?
Вот его-то голосу и удаётся, словно острым лезвием, прорезать кошмарную затхлую муть, будто плёнку внутри скорлупы. От нахлынувшего со всех сторон мира голову пронзает болью ещё острее, но Итен прикусывает кончик языка и ни слова не говорит, и даже не стонет.
Ричард сидит рядом, слева, прижавшись лбом к рулю машины и зажмурив глаза. Ему, видно, тоже болит.
— Если честно, — говорит он сквозь зубы, — я готов в этот бар зайти, только чтобы не видеть его вывески.
Итен смотрит — и моментально же об этом жалеет. Нестерпимым жёлтым светится дурацкая вывеска, просто «бар», без названия, без всего. И теперь, когда увидел — всё, не отвертишься, с любого ракурса, как ни повернись, бьёт хотя бы в уголок глаза. Разумеется, о том, чтобы отъезжать куда-то, и речи быть не может, Итен видит зеленоватое лицо Ричарда и понимает, что и сам выглядит не лучше, а отражение в переднем зеркале мало того, что пляшет во все стороны, так и перевёрнуто вверх ногами ещё. Страшно и думать о том, как машина двинется с места и все мерцающие огни поползут мимо окон, поползут…
«Хватит», — решает Итен и выбирается из машины. Ноги его держат плохо, но это как раз ничего. Можно перетерпеть. Ричард от него сильно не отстаёт, упрямо идёт к бару, прикрыв глаза ладонью от жгучего света.
Хороши они, нечего сказать.
Самое противное, что Итен так и не помнит, с чего им так плохо. Ехали по вьющейся дороге, ныряли между холмов, выныривали уже на мост через реку. По обочине стелился густой белый туман, но на саму дорогу не совался. Была очередь Ричарда вести, так что Итен сложил руки на груди, уронил подбородок на грудь и задремал. А проснулся уже здесь.
Ну, хотя бы доехали.
Воспоминания о том, зачем ехали, Итену тоже даются с трудом. Вроде бы расследование провести надо было, видели тут кого-то из пропавших без вести, а то и не видели, просто билеты какие-то нашлись… Почему отправили их — Итен сейчас объяснить не может, но сваливает всё на больную голову. Всё складывается гладко и аккуратно, но отправили их, потому что — что? Попробуешь объяснить и детали теряются, мысли ссыпаются как карточный домик. Тоже мне, детективы нашлись.
Но Итен откуда-то помнит город — интересно только, этот или тот, откуда приехал? Тонкая башня, увитая плющом, бумажный кораблик на чьём-то карнизе, террасы, соединённые узкими горбатыми лесенками, ближе к берегу моря, цветная черепица, отражающаяся в водах канала… Итен не помнит ни названия, ни слова, но любит этот город почти до слёз. Забавно даже.
В полутьме бара мгновенно становится легче. Ричард впереди тоже распрямляет спину и спускается по крутой лесенке, не держась за перила. Итен и сам чувствует — всё, перестало шатать.
Но на высоком барном стуле у стойки сидит собака с мордой древнего бога и в упор глядит на них чуть влажными тёмными глазами.
Итен натурально замирает, чуть не врезавшись в спину Ричарда и смотрит, как загипнотизированный, на собаку. А та коротко лает, соскакивает со стула и бежит к ним, дружелюбно виляя хвостом.
— Хорошая собачка, — неуверенно бормочет Ричард.
— Тише, Асаяд. Она не укусит, — говорит кто-то, и Итен словно в первый раз смотрит за стойку. Ну да, вот же, бармен. Стоит, облокотившись на полированное дерево, и с улыбкой глядит на них.
Ну, Асаяд — это, понятное дело, собака. И то, что она не укусит — определённо добрый знак. Итен позволяет мокрому носу изучить его ладони и колени, а потом проходит дальше, к стойке и машинально запускает пальцы в отросшие каштановые волосы.
Надо бы представиться, что ли, на крайний случай — сказать что-нибудь о расследовании, спросить, видели ли… Но на этом месте в голове пока — нет, не чистый лист даже, скорее ужасная мешанина букв и смыслов, а потому абсолютно бесполезно разбираться. Так что Итен спрашивает:
— Как вас зовут?
— Фаиве, — отвечает бармен. У него тёмные волосы, крупный нос с горбинкой и рубашка светло-голубого цвета, а за спиной — тёплое желтоватое мерцание, Итену так и не удаётся разглядеть, откуда оно исходит. Но не жжёт глаза, как вывеска, нет. Пока Итен сосредоточенно и совершенно неприлично на него пялится, бармен отворачивается и начинает смешивать какой-то коктейль или что это такое.
— Вывеска у вас, конечно… — бормочет за спиной Ричард и, судя по звуку, плюхается на стул. Итен за ним не идёт, держится за барную стойку да, взглядом, за тёплый свет вокруг бармена, как за последнее, что позволяет ему остаться на плаву.
— Какая есть, — невозмутимо отвечают сзади. И если не отойти, то хотя бы обернуться, приходится.
Рыжая девушка, официантка видимо, стоит рядом с Ричардом, но ничего не спрашивает и в блокнот не записывает. Большеухая длинномордая собака сидит у её ног. Официантку и бармена можно принять если не за родных, то хотя бы за дальних родственников, есть что-то неумолимо схожее в чертах лиц да в том, как они оба выделяются в таинственной барной полутьме. Итен это всё машинально отмечает про себя, пытаясь скомпоновать всю кучу знаний о себе и мире в единое целое.
Мир заново осыпается, когда к его руке прижимается холодное стекло стакана.
— Джалляб, — невозмутимо поясняет Фаиве. — Выпейте, поможет. Лайали, отнеси…
Второй стакан с розоватой жидкостью и кубиками льда передаёт официантке — это Лайали, значит. А та относит Ричарду и отходит за стойку, встаёт рядом с барменом. Так они и стоят и смотрят, смотрят, как будто сфинксы какие. Даже головы друг к другу немного склоняют.
— Вы брат и сестра, что ли? — хрипловато спрашивает Ричард. Значит, тоже заметил. Итен чувствует странноватое внутреннее спокойствие, как всегда, когда они с Ричардом приходят к одним и тем же выводам. Сработались, значит. Это вроде как не о доверии, но всё равно — о возможности переложить часть мыслей на другого. Уже легче.
— Нет, — смеётся Лайали. — Просто держим вместе оазис. Так уж вышло.
«Так уж вышло», — повторяет про себя Итен, допивая сладковатую, пахнущую розами воду. И оазис — странное определение, но почему бы нет, может, завлекать туристов так проще, хотя снаружи-то написано просто — бар. Голова проясняется, но, когда он открывает глаза, он не видит ни бармена, ни официантку — только два сгустка пламени за барной стойкой. Будто свет, окружавший Фаиве, собрался в одну звонкую трепещущую точку. Будто всё тело Лайали вспыхнуло пожаром.
Стоит ему моргнуть, и видение исчезает.
Итен вздрагивает, когда на стул рядом с ним забирается Ричард. Он всё ещё выглядит больным, но глаза хотя бы ясные. И кладёт руку Итену на плечо.
— Знаете, где тут можно остановиться на ночь? — хрипловато спрашивает он. У Итена на глазах парочка за барной стойкой дружно расплывается в улыбках.
— Знаем, — заявляет Лайали, встряхивая головой, так что на волосах играют блики. Видно, она из них двоих больше любит поговорить. — У нас же наверху. Мы сами живём в этих комнатах, но сегодня ночью будет много работы. Можете остаться.
Ричард выразительно обводит взглядом пустой бар, только собака чешет за ухом, сидя на полу.
— Позже. Много работы будет позже, — невозмутимо поясняет Фаиве и выбирается из-за стойки. И, вот загадка, свет за его спиной не девается никуда.
У Итена, честное слово, нет никаких сил спорить. Он только машинально проверяет пистолет в кобуре, мало ли, всякое бывает. Но сегодня — все эти, ну, скажем, полчаса, к которым у него в голове относится метка «сегодня», — вообще всё похоже на странный муторный сон, разбираться в нём — так ещё морока. И вообще, городок-то небольшой, может, у них так принято — пускать к себе на ночь уставших путешественников. Вполне возможно, если нет большой гостиницы.
— Сколько мы вам должны? — угрюмо спрашивает Ричард. Фаиве только качает головой:
— Подсчитаем утром.
Это всё, должно быть, немного жутко, но ни Итен, ни Ричард ни в какую мистику не верят, а ещё безумно устали. Проясневшая вроде от розовой воды — как её там Фаиве назвал? — голова снова полнится туманом.
— Смотрите, если вы нас обманываете… — рычит Ричард, на ватных ногах поднимающийся на пару шагов впереди.
— Угомонись, — фыркает на него Итен и чуть не падает, хватается за руку идущего рядом Фаиве. Это оказывается — как поймать ладонью солнечный луч. Очень приятно и ещё щекотно слегка. Как же хорошо.
— Мы не представились, — запоздало вспоминает Итен, но Фаиве качает головой, мол, и не важно. Об этом, хотя бы об этом, не беспокойся сегодня.
— Спать будем в одной комнате, — мрачно настаивает Ричард, которого, видно, одолевает это его «ворчливое настроение». Итен за многочисленные поездки привык, но перед окружающими до сих пор бывает неловко.
— В одной так в одной, — весело отзывается Лайали и тихо, но звонко смеётся.
Когда они открывают дверь левой комнаты — Итен видит настоящий оазис, пол, усыпанный песком, густые заросли. Ему требуется неприлично много времени, чтобы понять, что в комнате просто много живых цветов да светло-жёлтый ковёр на полу с ворсом таким длинным, что утопают стопы. На пороге, конечно, приходится разуться.
— Вполне неплохо, — с усталым удовлетворением произносит Ричард, проходя вглубь комнаты. Итен понимает. Он и сам, ступая на мягкий ковёр, начинает чувствовать себя отдохнувшим почти. А ещё даже глаз не закрыл.
— Добро пожаловать домой, — негромко говорит из коридора Фаиве, прежде чем прикрыть за собой дверь. Итен не успевает спросить, что он имеет в виду.
Снятся ему синие и серебристые линии-провода, складывающиеся руническими символами. Снится карта никогда раньше не виденного города — до самых мелких улочек, до последней подворотни. Снятся пляски диковинных птиц да распускающееся цветами пламя с прожилками дикого янтаря. Мерцающие тёплые огоньки, складывающиеся в тропу, огненная ящерица, свернувшаяся на коленях.
Снится голос матери да тонкая и тёплая её ладонь, пальцы, перебирающие его волосы.