Витражи

      Вода здесь разноцветная: у самого берега темно-зеленая, с глубоким синим отливом, а дальше, в центре озера — льдисто-серая. От нее пахнет сыростью и тиной — густой болотный запах, не знаешь, чего хочется больше: вдохнуть поглубже или зажать нос рукой.       Трава под спиной влажная и мягкая, только шею неприятно щекочут острые пики-травинки. Лежать вот так, слепо касаясь пальцами кромки воды — умиротворяюще. И холодно — рука постепенно немеет: озеро питают подземные ключи.       Небо — распахнутое настежь, бесстыдно-откровенное — серебрится усталой россыпью сумеречных звезд. Луны не видно: с каждым разом я прихожу все раньше. Слабый, с привкусом горького миндаля и мяты ветер до странности стыдливо овевает лицо, почти не касаясь тела. В ушах стоит едва слышимый плеск воды и ненавязчивый стрекот цикад. И тишина.       Она дымной пеленой окутывает меня в плотный неосязаемый кокон. От него холодит кончик языка и непривычно сильно шумит в висках. От него хочется скрыться — но выходит только неспешно, почти лениво обводить глазами зябкий излом горизонта и ждать. Главное — не забывать, что ждешь.       Наконец, в вязи фоновых звуков угадываются легчайшие шаги. Кажется, даже трава не приминается. Так тихо только листья опадают.       Потом, словно кто-то резко повернул рычажок громкости, возникает дыхание. Оно слегка сбившееся и оттого шумное: спешил?       Небо надо мной стремительно меняется: звезды рассыпаются стеклянной пылью и, погибая, отчаянной вспышкой озаряют склоненное лицо — неожиданно близко. Впервые получается так близко.       Лицо это чуждое здесь, слишком яркое. А еще — отчего-то знакомое. И так много страха видится в широко распахнутых темно-алых глазах: острого, жалящего, обжигающего. Чувствую, как водная гладь подергивается изумленной рябью, почти неуловимо.       Мне жаль Его. Он почему-то приходит на мое озеро каждый вечер. Является вот так неслышно, пытается приблизиться — вода бурлит от этих попыток.       Не знаю, что Ему нужно, но почему-то жду. Когда Он все-таки приходит, тишина обиженно дергает костлявым плечом и растворяется в озере. До следующего вечера.       Что нужно ей, я знаю. Она не злая, она, как может, утешает меня. И все же последнего шага я сделать не решаюсь — вода ледяная и мертвенно-окончательная, а от Него пахнет теплом. И жарким, жадным, бескомпромиссным солнцем. Оно согревает пальцы.       Жаль, что Он приходит ненадолго.       Вижу, как чужие губы приоткрываются и что-то шепчут. Я не слышу, ни разу не слышал, но улыбаюсь. Улыбка ужасно неловкая, словно непривычная для меня, но до того нужная — понимаю это столь же ясно, как вижу — Его лицо освещается ответной. Почему-то так странно видеть ее, такую нежную. Будто Ему тоже непривычно.       Чувствую огненные уколы под кожей, у самого сердца — и только потом замечаю, что меня касаются Его руки. Впервые, бережно, но непреклонно оглаживают плечи — и приходит осознание сырой одежды и напрочь промерзшего тела. От ловких пальцев пунцовыми цветами распускается тепло и грозит добраться солнечными побегами до самых студеных подземных ключей.       Меня мягко, но решительно тянут на себя, и я впервые слышу стук собственного сердца — слабый, обрывистый, но живой.       Удивленно поднимаю руку и, помедлив, касаюсь Его щеки. Теплая, такая, что кончики пальцев прошивает колючими искрами. Ежусь и, улыбнувшись сверкнувшим глазам, уже уверенно дотрагиваюсь до волос.       Мне так невыносимо хочется спросить: «Кто ты?», но слова застывают облаками пара, едва сорвавшись с губ.       И тогда я спрашиваю иначе: рвусь взглядом в самую суть алого, касаюсь чужого сердца, чувствуя, как мое — надрывно, нелепо-смело — выстукивает самый важный вопрос.       Его отзывается тут же, словно только и ждало, когда я наконец решусь позвать. И ослепляет волной пылающего солнца, оплетает лучами-венами и поит чистой нежностью-весной.       С улыбкой я закрываю глаза. Тишина отступает.

***

      Чувствую легкое головокружение, сухость свежей сорочки и запах чадящих свечей. Медленно прокручиваю в памяти произошедшее и понимаю, что такого сильного приступа пневмонии у меня еще не было.       Не открывая глаз, ощущаю, как прогибается рядом матрац, и слышу приглушенное, облегченно-насмешливое:       — Господин, не прикидывайтесь спящим. Пора принимать лекарство.       В первый миг кажется, что привидевшееся — горячечный бред, что не было никакого озера, тишины и солнца. И Его тоже не было: куда уж мне.       Но по-настоящему испугаться я не успеваю.       Левой, заиндевевшей в воде ладони касаются теплые пальцы.       А сердце, на мгновение сорвавшись с ритма, отзывается эхом в чужой груди.

27.04.16