Give Unto Me / Дай мне

Выполнение его части сделки превратилось в интереснейшую шахматную партию. Непростую задачку она поставила перед ним, но на удивление занимательную. К тому времени, как миновало пять лет, они погрузились в некую удобную рутину, ограничиваясь небольшими, четко спланированными миссиями. Некоторые походы имели целью сбор информации или ее распространение. Еще были собрания с сильными мира сего – мужчинами и женщинами, с которыми Темный заключал сделки. Были дни, отведенные для сражений и убийств. В такие дни он возвращался к хозяйке покрытый кровью и с приятно ноющими мускулами, она набирала для него ванну с целебными солями, окружала ванну эмалированными ширмами, чтобы сохранить если не его, то хотя бы свою скромность. После, когда он снова был чистым, она настаивала, чтобы причесывать его волосы, пока он давал подробный отчет о проделанной работе, изо всех сил стараясь не замурлыкать, когда она откладывала расческу в сторону и пропускала сквозь пальцы его непослушную гриву. Где-то ближе к полуночи она отпрашивалась лечь в кровать, выражая открытое, но не произнесенное приглашение. Если у него было особенно хорошее настроение, он принимал приглашение, как ни в чем ни бывало забирался в ноги кровати, растягивался там и устраивался так, чтобы кончики пальцев ног его госпожи касались его спины. Контакт вместе с ощущением ее запаха вокруг успокаивали его так, как он уже забыл, с тех пор, как принял на себя черное проклятье. Вопящие злые голоса в его голове приглушались, почти замолкая, и к этому ощущению было странно легко привыкнуть. Румпельштильцхен спрашивал себя, сумеет ли он найти что-нибудь со схожим эффектом после того, как ее не станет. Обычно она не ждала его раньше захода солнца, когда он не занимался убийствами ради ее утехи, но иногда ему нравилось незаметно пробираться и подглядывать за своей хозяйкой, пока она в своей башенной опочивальне занималась самыми обыденными делами, начиная от чтения (ему нравилось доставать для нее книги на самые кровавые и отвратительные темы и приносить их в числе тех, о которых она просила, а затем любопытствовать, притрагивалась ли она к ним) и заканчивая вышиванием. В одну из таких ночей, после заключения одной из крайне выгодных сделок, Темный почувствовал себя достаточно опьяненным, чтобы поддаться той своей черте, которая жаждала присутствия его госпожи. Сделавшись невидимкой, он с радостью вскарабкался на ее башню, чтобы сжечь немного лишней энергии, и присел на подоконнике, заглядывая в наполненную теплом комнату. Он моментально увидел ее у кровати спиной к нему, что-то вертевшую в руках. Он не сразу понял, что она снимала с себя те немногочисленные драгоценности, которыми обладала – маленький медальон с бриллиантом на золотой цепочке. Потом он увидел, как она быстро расшнуровала платье, осторожно освобождаясь от слоев газовой ткани. Следующей на пол полетела нижняя сорочка, и восторженно-удивленный демон заметил, что на ней не было нижнего белья. Это платье не нуждалось ни в нижних юбках, ни в корсетах, поскольку у Белль не было горничной, которая бы могла помогать со всем этим по утрам. Но Румпельштильцхен практически не думал о таких вещах. В его глазах стоял образ обнаженной Белль, с бледной кожей, сияющей при слабом свете свечей, а ее волосы приобрели слегка красноватый отблеск. Но больше восхитительных изгибов и впадин этого тела его внимание приковала пронзительно-черная татуировка на ее спине, начинавшаяся между лопаток и заканчивающаяся где-то возле копчика. Это был настолько хорошо известный ему образ, что он мог бы узнать гравированный клинок и округлую рукоятку где угодно. Несмотря на приличное расстояние, он мог с легкостью прочитать там собственное имя – витиеватые готические буквы, четко выделяющиеся на кремовом полотне ее кожи. Побочный эффект связующего заклятья, совершенного много лет тому назад, и к которому он совсем не был готов. Девушка перешла в другую часть комнаты, туда, где стояла медная ванна, окруженная ширмами. Он уловил аромат ванили и увидел поднимающиеся в углу струйки пара. Завороженно наблюдал, как она осторожно опустила руку в воду, чтобы проверить температуру, удовлетворенно вздохнула и погрузилась в чуть мутноватую воду, сначала полностью намочив волосы, а потом откинувшись головой на край. Она взяла мягкую мочалку, намылила ее клубничным мылом, которое он подарил ей, и начала неспешно себя омывать. Румпельштильцхен незаметно проскользнул в комнату, при помощи капельки магии стараясь двигаться как можно бесшумнее. Вскоре он стоял на коленях возле ванны, следя глазами за движением мочалки вдоль руки его хозяйки. С такого близкого расстояния пьянящие ароматы солей для ванны и манящая гладкость женской кожи имели практически наркотический эффект, затуманивая его разум самым экзотическим способом. Он осмелился опустить один коготь в воду, соблазнительно близко к обнаженной ноге, и мягко опустил голову на боковой край ванны. Глубоко дыша, он чувствовал удовольствие и сонливость от поднимающегося с поверхности воды пара. Больше всего на свете ему хотелось разоблачиться донага и получить дозволение потереться всем телом о свою хозяйку, отобрать у нее мочалку и искупать ее самому. Он не знал, как долго находился там, наслаждаясь теплом и ощущением женщины рядом с собой. Когда она встала, чтобы высушиться, он нежно пробежался кончиком когтя по выгравированному на ее спине изображению, стараясь не давить так, чтобы она это почувствовала. Позже, когда она была уже одета и отправилась спать, он сделался видимым и забрался в ее кровать, заняв свое место в ногах и прижавшись к телу Белль, еще ближе, чем прежде. Воспользовавшись тем, что ее босые ноги высунулись из-под скомканного одеяла, он обхватил ее лодыжку пальцами. Когда она не пошевелилась и не запротестовала, он закрыл глаза и погрузился в сон. Шли месяцы, и Румпельштильцхен чувствовал приближение мига обретения своей свободы. Идея пролить ее кровь уже не привлекала его, как раньше, но он боролся с сомнениями, которые начинали его одолевать. Но он не мог ничего сделать, кроме как откладывать завершение сделки и затягивать с поиском необходимой информации. Некуда спешить, говорил он себе, а наслаждаться уютной постелью и нежными поглаживаниями своей хозяйки – не преступление. Она взяла за привычку читать для него, когда видела, что он устал или в дурном настроении, мягко притягивала его голову к себе на колени и гладила его. Она не спрашивала, почему он большую часть ночей проводил в ее кровати, и, кажется, не догадывалась о его привычке подглядывать за ней во время купания. Румпельштильцхен пользовался каждой выпадающей возможностью, чтобы как можно сильнее измазаться в крови, зная, что его Леди будет настаивать на том, чтобы его искупать. Он провел полчаса в массивной ванне, стараясь не тереться о медные стенки, чтобы ненароком не стереть какой-нибудь след, что мог остаться после его госпожи. И все же Белль заметила, что что-то не так, что он отвергал все ее предложения и сам предлагал "выждать" и проявлять терпение, когда она сама предпочла бы более прямолинейный подход. Поначалу она ничего не говорила, желая посмотреть, сумеет ли понять, в чем дело, или дать ему время самому все решить. Но постепенно она начала терять терпение от его промедления. - Нет никакой необходимости ждать, пришло время действовать, пока они отступили. Мы не можем позволить им перегруппироваться. Ты же видишь. Они стояли по обе стороны карты, аккуратно расстеленной на единственном столе в комнате. Она отображала передвижение всевозможных отрядов, а также поселений беженцев и линий фронта. Глядя на эту картину, Белль все больше убеждалась, что она права. Но Румпельштильцхен упрямо противился ее идее, выражая желание действовать осмотрительно. - Я ничего подобного не вижу, дорогуша. Куда нам спешить, не стоит бросаться сломя голову. Мы можем подождать, пока они сами не проявят себя. Белль почувствовала, как в ней нарастает гнев, хотя изо всех сил старалась оставаться спокойной. Они никогда еще настолько сильно не расходились во мнениях, и ей это не нравилось. - Мои люди продолжают гибнуть и от рук солдат, и от болезней и голода. Они ждать не могут, Румпельштильцхен. Поэтому, я не могу ждать тоже! Он перевернул стол и с грохотом швырнул его под ноги своей хозяйки. - Так не терпится умереть, дорогуша? Почувствовать, как я вонзаю руку в твою грудь и вырываю сердце, а потом сжимаю его в когтях и обращаю в пыль? Тогда, без всякого сомнения, давай все ускорим, хорошо? Он моментально исчез с ее глаз долой, стараясь стряхнуть с себя неприятные покалывания от того, что вызвал неудовольствие у своей хозяйки. Он исполнил приказ, зная, что тем самым надежно приблизил окончание их сделки. Он разбивал черепа и обезглавливал целые армии, пытаясь избавиться от давящего на его разум ощущения. Скоро он получит все то, о чем когда-либо мечтал – безграничную власть без недостатков и слабых мест. Он будет жить вечно и ни перед кем больше не склонит голову. По какой-то причине эта мысль вызывала у него неприятную дрожь. Когда резня была закончена, он поспешил обратно в башню своей Леди, зная, что согласно своей привычке, она будет принимать ванну. Как и надеялся, он нашел ее погруженной в пахнущую ванилью воду, ее кожа блестела, а глаза были закрыты. Он не видел ее рук и на миг подумал, что она расслабилась в воде. Но внезапно ее лицо напряглось, а все тело слегка выгнулось. Румпельштильцхен испугался, что она испытывает боль, каким-то образом поранилась. Но потом Белль издала стон – долгий и протяжный, и, вместо того, чтобы подтвердить его подозрения, разбила их вдребезги. У него не было особого опыта в ублажении женщин. Его человеческая жизнь не изобиловала возможностями заниматься этим, а став Темным, он удовлетворял свою похоть с женщинами, готовыми добровольно обменивать свои тела на золото, при этом маскируясь под простого путника. Эти женщины изображали стоны и оргазмы, а ему самому было без разницы. Но каким-то образом, некий инстинкт глубоко в нем признал приглушенный стон его хозяйки как звук наивысшего наслаждения. Как будто в трансе, он проскользнул поближе к ней и поймал вид ее одной руки, накрывшей промежность, а второй – ласкающую груди. От тяжелого дыхания и легких движений по воде расходились круги, отчего происходящее под ней было сложно разглядеть, но все равно это был самый притягательный вид, который Румпельштильцхену когда-либо доводилось лицезреть. Здесь не было притворства, наигранности. Эмоции на ее лице были открытыми, искренними и манили его, заставляя кровь вскипать в жилах и что-то болезненно сжиматься внутри. Он смотрел, как она скользнула от одной груди к другой, перемежая нежные прикосновения с грубым массированием. Два пальца другой руки были погружены в ее тело, пытаясь найти ритм, который принесет ей некую разрядку и, судя по тому, как начало конвульсивно биться ее тело – он понял, что акт выдался удачным. Ее глаза все еще оставались закрытыми, и ему стало интересно, о чем она думала в эти минуты, рисовала ли некий мечтательный сценарий, фантазировала любовником или просто сосредоточилась на прикосновениях и получаемых ощущениях. Он поймал себя на том, что подстраивает свои вдохи и выдохи под ее тяжелое дыхание, ощущая незнакомое покалывание возбуждения, расходящееся волнами по его телу. Его кожаные штаны стали болезненно тесными, но боль помогала ему держаться за остатки сознания, сознания, необходимого, чтобы помнить, почему это плохая идея – снять чары невидимости, упасть на колени рядом с ванной и умолять хозяйку позволить ему взять ее. Существовала тысяча и одна причина, почему это будет грандиозной глупостью – начиная с того факта, что он собирается убить эту женщину в ближайшем будущем, и заканчивая тем, что она точно никогда-никогда не захочет, чтобы руки монстра касались ее тела, скользили по мягкой, как лепестки роз, коже, чтобы когти впивались в нежную плоть бедер, а зубы покусывали лебединую шею, чтобы он впитывал ее невинность, чувствуя ее на своем языке, проводя им по... - Румпель... Поначалу он решил, что ему померещился ее шепчущий выдох, но вскоре за ним последовал второй. Это было его имя, которое шепталось снова и снова, пока девушка извивалась в ванне, настолько глубоко погруженная в собственное наслаждение, чтобы заметить, как ее крики раз от разу становились все громче и громче. Финальный долгий вздох достиг ушей Румпельштильцхена, после чего она замерла, охваченная сладкой истомой, а на ее лице играла едва заметная довольная улыбка. Демон не мог оторвать глаз от этого зрелища, чувствуя, как подкашиваются ноги и кружится голова. Она его хотела. Его хозяйка – такая невинная, прекрасная и идеальная – хотела его. Представляла его, занимаясь самоудовлетворением, не выказывая ни намека на стыд или отвращение после того, как испытала оргазм. Какую-то минуту он просто стоял и смотрел, как она целиком и полностью расслабленная и спокойная, отмокает в ванне, а ее кожа блестит от капелек воды, и боролся с желанием сделаться видимым и броситься ей в ноги, умоляя расторгнуть их сделку. Но момент слабости миновал, как только он взял себя в руки и исчез из башни, стараясь, чтобы его и его владелицу разделяло как можно большее расстояние. Все скоро закончится – и замешательство, и противоречия, и внутренняя борьба. Слишком скоро.