Густая кровь

Ее разум был поглощен болью. Она не чувствовала ничего кроме невыносимого пронзающего всю ее суть боль болезненного ощущения, похожего на длинную тонкую иглу, проникающую в нее раз за разом, все глубже и глубже. Мысли путались, чувства затмевались, оттеняясь нескончаемым чувством боли… боли… боли… Видимо, из нее вырвался болезненный хрип или стон, потому что она почувствовала на себе чей-то взгляд, но даже открыть глаза или просто попробовать сопротивляться – было попросту не в ее силах. Она просто не могла… ничего не могла… было слишком больно… Боль стала на пару мгновений такой сильной, что ее выдернуло из темного омута слепых видений. - Ты стала такой мягкой и нежной в компании этой женщины. - Где-то над ухом прокомментировал тяжелый мужской голос. Боль в груди была такой сильной, что Серане хотелось рвать на себе одежду. Жадный инстинкт вспыхнул в ней, словно огонь во тьме, стоило в ее рот попасть горячей капле крови. Неважно чья - она еле могла разбирать звуки от запахов, потому просто пила, как в последний раз в своей жизни. Пила и иссушала чью-то жизнь до тех пор, пока сладкая и дурманящая кровь не закончилась. Серана выдохнула от облегчения – боль притупилась, но силы к ней не вернулись, а слабость сковала ноги отягощающим грузом, совсем как кандалы и цепи, что не покидали ее рук. - Твой отец будет недоволен тем, в каком ты состоянии. Обладатель этих слов сквозил в своем голосе ноткой какого-то низменного удовольствия от чужих страданий, которые он мог легко наблюдать. Серана не отвечала. Все свои остаточные силы она тратила просто на то, чтобы не погрузиться во тьму. Туда, где никого не было, а холод пронизывал ее насквозь, утягивая все глубже, в неизвестную пучину. Безвольной куклой, ее подхватили чьи-то безобразные когтистые руки. Лица, что было бледнее обычного, касался холодный ветер с хлопьями колючего снега. Веки дрожали, словно налитые свинцом, не в силах приоткрыться. С посиневших губ срывалось хриплое рванное дыхание, походящее на последние звуки умирающей в лапах хищника жертвы. Она мелко задрожала, когда губ коснулся горячий поток густой сладкой крови. Рот безмолвно приоткрылся, вбирая спасительную жидкость. Покинутые силы окупались звериными базовыми инстинктами, говорящими сколько не ее разуму, а телу и естеству – «открой рот», «кусай», «пей». Боль в груди стала напоминать зуд. Невыносимый и сводящий с ума своей потребностью – провести острыми когтями или зубами по месту сосредоточения этого губительного ощущения. Целебная сила тягучей крови уходила на рану, заставляя ту зарастать и заживать так быстро, как это было возможно. Но невыносимая слабость никуда не уходила, заставляя пребывающую будто меж миров Серану сжать от презрения зубы. Она не могла дать отпор или сопротивляться своему похитителю, а это в ее понятиях было все равно, что собственноручно согласиться на плен. В ее ушах поселился свист холодного ветра, волосы растрепались от резких порывов, пальцы нервно дергались от пронизывающего холода, отказываясь слушаться. Сознание блуждало где-то среди закоулков, не в силах пробиться к ясности, чтобы оценить происходящее, как следует. Последнее, что она ясно помнила – Юнору, которая уводила ее за собой, совершенно не подозревая, что Стражи подготовили для нее засаду. Она знала об этом и в момент, когда раздался выстрел, решительно толкнула ее на траву, поймав предназначенный для нее болт собой. Дальше… была лишь боль. В собственной груди и в глазах возлюбленной, которые она видела с каждым мгновением все менее ясно. То, что заставило ее вынырнуть из омута тьмы, был громкий отчаянный рев, принадлежащий кому угодно, но точно не человеку. - Ты должно быть, счастлива вернуться в родной дом? – Ее похититель открыто злорадствовал, беря ее безвольное тело и неся его по неизвестному Серане направлению. Та до сих пор не могла даже открыть глаз и посмотреть где оказалась. Лишь запахи и звуки дали понять, что это был родной и ненавистный ей замок Волкихар. Когда спина коснулась шелка просторной постели, из ее груди вырвался мученический полу-хрип полу-стон. Мягкость пуховых одеял и подушки под головой дали телу иллюзорное ощущение безопасности и защиты, но Серана, сквозь притупившуюся боль, слабость и бессилие призывала себя – «не поддавайся!», «очнись!», «борись!». Но тьма и нега оказались сильнее, и Серана провалилась в объятья сна… …из которого ее вывели прикосновения холодной когтистой лапы, прошедшие по ее бледному лицу. Серана медленно приоткрыла глаза, впившись практически безжизненными глазами в сгорбившуюся над ней фигуру. Паника и ужас застряли где-то посередине ее горла, так и не раздавшись от нее, когда она распознала в безобразной гримасе существа родные черты, виденные ею уже однажды. - О…тец?... – Это вырвалось из Сераны против воли, походя на умоляющий о милосердии всхлип. - Добро пожаловать домой. – Отозвался тот своим голосом, претерпевшим от смены облика некоторые изменения, став несколько ниже и грубее. Его когтистая рука погладила мраморную щеку дочери, заправив угольную прядь за ее ухо. Серана не могла сопротивляться. Все, что она могла – хранить в себе надежду, что тот быстро уйдет. – Тебя не было так долго. Ты нагулялась? - На…гулялась?... – в голосе Дочери Хладной Гавани можно было распознать нотки явного непонимания. Обернувшийся Харкон пожал широкими серыми плечами, невольно сощурив маленькие звериные щелки. Его пасть исказилась в подобии недовольной саркастичной ухмылки. - Эта женщина, с которой ты умчалась восвояси. – Пояснил он с явными нотками иронии, отняв когтистые лапы. – Тебе понравилась ее компания после долгой спячки? Повеселилась с ней? Хорошо погуляла и развлеклась? Серана промолчала, прикрыв глаза от волны слабости, сковывавшей ее тело. Рассеянно она почувствовала, что ее хотя бы избавили от цепей и кандалов, из-за чего те не так болели и ныли. Харкону же не понравилось молчание дочери, и он недовольно нахмурился и сощурил алые глаза. - Компания отважной путешественницы, наверное, напомнила тебе о книжках, которые ты читала в детстве. – Тот встал, возвысившись над неподвижно лежащей дочерью на добрые три метра. В нем уже было сложно распознать что-то «человеческое» за исключением речи. Ее отец никогда не использовал эту форму таким образом. Он в будничной манере проследовал к шкафу, загроможденному книгами, и взял с полки одну из них. – Как ты их любила читать раньше, м? Нашла своего «принца»? Или кто она для тебя? – Не дождавшись ответов, он с недовольной гримасой одним легким движением разрезал когтями книгу, позволив той распасться на пол клочьями. – Мне следовало бы тебя наказать за непослушание. Сбежать из дома, да и не с кем-то, а с какой-то охотницей, женщиной, тьфу!.. чем тебя не устраивал родной замок? Мало место? Мало скота? Развлечений? Книг? Чего тебе не хватило? Ответ, которым его наградила дочь, заставил Харкона в яркой вспышке гнева опрокинуть книжный шкаф: - Свободы. - Свободы?? – Его глаза воссияли, как раскаленные угли, а крылья за спиной угрожающе взметнулись, подняв за собой слой небольшой пыли, скопленной в комнате за долгое время запустения. – Тебе было мало свободы, которую я тебе дозволял?? Я исполнял каждый твой каприз! Делал все, только чтобы ты была счастлива! Книги, учителя, развлечения, еда, питомцы… ВСЕ! Как можно променять все то, что я дал тебе на уличную вояку, воюющую на стороне Охотников?? Что она дала тебе, что заставило тебя слепо отвернуться от всех нас?? Серана осознавала, что навлечет на себя своим ответом, но ужас собственного положения состоял в том, что ей было откровенно все равно на это. Словно то последнее, за что она цеплялась в попытке сохранить свою жизнь, покинуло ее, и она плыла по течению собственных решений и последствий. - Любовь. - Любовь? – Харкон усмехнулся так, словно его распирало от смеха, но окажись это правдой – Серана не удивилась бы. – Моя дорогая дочь как же ты оказалась наивна, продавшись за столь малую плату. Любовь приходит и уходит. Чувство это походит на костер пламени, но рано или поздно огонь погаснет, оставив лишь черствые холодные угли. Как же низко ты пала. Моя дочь, воистину, потеряна навсегда. Мертва с тех самых пор, как приняла смертного в свою жизнь. - Она все еще хранит твою розу. – Прошептала надрывным голосом Серана так, словно говорила и не она, а приглушенный тихий ветер. На один ничтожный миг, которого хватило на то, чтобы дочь заметила это, Харкон вздрогнул. Но очень быстро он передернул плечами, невольно встряхнув вновь кожистыми крыльями, словно сбросил с себя секундное оцепенение и с низким шипением процедил сквозь стиснутые острые зубы: - Валерика выбрала сторону и предала свой вид! – Он испустил враждебное ворчание, подойдя к кровати дочери и, нависнув над ней, гаркнул: - А в твоем голосе, слышится ее ядовитое влияние! Как же ты сейчас на нее похожа! - Ошибаешься. – С неожиданным приливом сил, что взялась из вспыхнувшей внутри груди ярости, проговорила Серана, отважно смотря в алые хищные глаза. – Потому что я, в отличие от нее, тебя не боюсь. Даже сейчас. Эти слова тронули Харкона за живое – сие стало ясно в тот самый момент, когда он с громким яростным рыком схватил ближайший предмет мебели и швырнул его в стену. Его пасть раскрылась, невольно оголяя ряды острых огромных зубов, и из глубин его естества послышался оглушающий рев. Он не нес с собой каких-либо мотивов – это была исступленная ярость, схожая с той, какую обычно испытывают звери, но не люди или любые разумные существа. Вспышка ярости прервалась, когда лорд разнес в пух и прах всю комнату и прервался лишь тогда, когда в порыве своего бешенства кинулся к кровати с дочерью и замер, словно удержав себя за узду. Он рвано дышал и скалился, словно уговаривая себя оттого, чтобы он не подверг родную кровь той же участи, что и комнату. - Давай. – Серана смотрела на отца со смирением и презрением. – Сделай это. Харкон громко рявкнул ей в лицо и вышел из комнаты. Серана была оставлена в одиночестве, не в силах спать, встать или сделать что-либо. Единственной спутницей на данный момент для нее была пустота. *** Харкон вернулся к ней к закату дня, когда она смогла ненадолго забыться утомленной дремотой. Все силы Сераны уходили на исцеление раны – так было всегда, когда вампиры получали смертельные увечья, несовместимые с поддержанием жизни. При должном количестве крови любую рану можно было вылечить, и именно поэтому Серана выжила, когда ее напоили свежими запасами. Вот только одиночество и бессилие заставляли леди Волкихар прийти к безысходному выводу о том, в каком положении она находилась. Снова в ловушке, снова в одиночестве, снова под надзором отца. Что бы Юнора делала на ее месте. О, она бы определенно выждала момент, а после – напала бы со всей остервенелостью. Уныние и пустота, одиночество и отчаяние. Она ничего не могла сделать. Кем она снова стала?.. Горячие слезы, покатившиеся по ее лицу против воли, лишь усугубили ситуацию и сделали думы более тяжелыми. Как много раз она оказывалась перед лицом опасности и в итоге пряталась за крепкой широкой спиной отважной драконорожденной? Она была так близко к Харкону. Юнора не стала бы упускать любую из возможностей. Она бы воспользовалась таким подарком судьбы. Но если бы только у Сераны были силы, а рана не была столь серьезной, чтобы свести на «нет» все ее сопротивление. Она снова и снова прокручивала в голове всевозможные варианты того, что ей следовало сделать. Из раза в раз она лишь приходила к безысходному вопросу – «что она может?». И из раза в раз получала на это свой собственный ответ – «ничего». Бесполезная и беспомощная. Дверь ее комнаты открылась, и внутрь вошел Харкон. Он все еще был в своем мерзком монструозном обличии, а он сам издавал вокруг себя мрачную ауру ярости. Дочь смерила его взглядом, полным безучастия и холодной ненависти. Весь ее вид буквально говорил – «мне все равно, что ты сделаешь». Но если бы только она знала, ради чего Харкон пришел сюда... - Я даю тебе последний шанс для того, чтобы передумать и присоединиться обратно к своей семье, Серана. – Провозгласил лорд решительным твердым голосом, пронизывая ту своим хищным взором, словно иглой беззащитную бабочку. – Отвергни смертных и примкни к своим сородичам. Вместе мы прокатим по Скайриму бич нашей тирании, заставив королевства и империи пасть к нашим ногам. Серана оставалась недвижимой и молчаливой, пока спустя минуту от нее не донеслось: - Твоя дочь мертва для тебя, ибо я приняла в свою жизнь смертного. – Она посмотрела на отца с упрямством и непоколебимостью, которая рухнула со следующими же словами. - В таком случае, - Он медленно подошел к ее постели и твердой мертвой хваткой вцепился в ее плечи, приподнимая ее безвольное тело так, чтобы она видела его полные гнева глаза. – Выбирая смертных, ты и умрешь, как смертная. Она думала, что удушающая хватка собственного отца – это то, с чем она уйдет из этой жизни, не в силах сопротивляться из-за тщедушной слабости, сковывающей ее конечности. Однако, самое страшное было впереди и откровенно говоря, Серана в жизни не подумала бы, что отец будет способен на это. Он раскрыл пасть с острыми клыками и жадно вонзился в ее шею, сделав несколько глубоких глотков крови. Темнота в глазах Сераны показалась ей спасением от вмиг пронзившей ее тело агонии, но едва та подкралась к ней, как на ее лице жгучим пламенем расцвела боль от резкой пощечины. В ушах у нее зазвенело от низкого, бурлящего злобой и презрением голоса отца, цедящего: - Предательница! – Он часто дышал – от гнева, возмущения и неверия. Вкушенная им кровь показала ему достаточно отрезков из жизни родной дочери. – Ты не только помогала охотникам, но и продалась им с потрохами, словно трактирная шлюха! – Он с упоением увидел в ее золотистых глазах ужас, когда от него донеслось: - Значит, чтобы исполнить Пророчество – нужна твоя кровь? Лук же находится у драконорожденной? Думаю, ты все-таки сможешь послужить своему народу, Серана. Молаг Бал тебя заждался. - Нет… - это был даже не хрип, а чистая в своем роде мольба, извергнутая из нее, словно была выдернута вместе с душой из тела. Ее схватили, словно вещь, и потащили за собой сильные когтистые руки. Серана… ничего не могла сделать. В действительности она напоминала слабую куклу, которую швыряли, таскали и измывались, как того желал кто-либо. Все ее потуги вырваться из мертвой хватки отца походили на бьющуюся в паутине мошку. Боль стала для нее фоном, что был единственным отвлечением от происходящих наяву картин. Вопли и искренние мольбы об освобождении вырвались из нее, когда спиной она почувствовала холодную поверхность каменного алтаря. Вырвавшись из тьмы, что заполонила ее глаза из-за тумана боли в теле, она увидела вершину замка – просторный балкон, нависший прямо над холодной пучиной бушующих внизу вод, что разбивались о скалы. Именно здесь, когда-то очень давно, она и другие даэдрапоклонники преподнесли себя Молагу Балу, как дар, дабы заслужить его почитание и силы. Именно здесь даэдрический лорд господства и порабощения даровал ей свое «благословление». Ее сковали железными кандалами так сильно, что те буквально впились в ее руки, фиксируя на месте и не давая сделать лишнее движение. Из ее горла доносились умоляющие крики и стоны, говорящие лишь одно – «Помогите!», «Отпустите!», «Пожалуйста!». Истошные крики слышали десятки ушей тех, кто пришел стать свидетелями ее прилюдного наказания, но никто из них не откликнулся на мольбы. В отчаянии, Серана мысленно взмолилась так, как никогда не молилась доселе – «Молю, даруйте мне спасение, даже если это будет сам дьявол! Лучше умереть в муках, чем отдать себя на растерзание Молагу Балу и собственному отцу! Молю любую душу, что слышит меня! Я ничего не пожалею, лишь даруйте мне спасение от участи быть вещью в руках ненавистного Принца!» Все оставались безучастны к ее судьбе. Включая собственного отца, чья грозная монструозная фигура нависла над ней. - Ты пренебрегла всем, что я дал тебе. – Провозгласил он, достаточно громко и четко, чтобы присутствующая свита его услышала, несмотря на ее хриплые и отчаянные крики. – Но Молаг Бал будет рад знать, что ты хорошо послужила всем нам, когда вы встретитесь с ним. Он подобрал с небольшого уступа алтаря церемониальный кинжал с изогнутым в форме клыка лезвием и вознес его над извивающимся в цепях телом дочери. Та, заходясь в слезах и отчаянии, воскликнула: - ОТЕЦ!! И в сей же миг лезвие вошло в старую рану, пронзив часто вздымающуюся грудь одним движением. Крики стихли. Продолжила жалобно завывать лишь метель и вьюга, поднимая в воздух снопы пушистого снега. Темная густая кровь потекла по вырезанным в камне алтаря канальцам, скапливаясь в углублении каменной чаши у самого подножья. Харкон вынул кинжал и отбросил его прочь, глядя отсутствующим взглядом на ее недвижимое тело… …в котором все еще теплилась искра жизни. Еле осязаемая и столь слабая, что все, что могла Серана – ждать, когда та покинет ее, неспособная противостоять этому. Руки не шевелились, голос замер, звуки исчезли, глаза безвольно закрылись. Тьма укрыла Серану, словно саван. В успокаивающих объятьях пустоты она услышала голос, что согрел ее своим звучанием и теплотой, обещая комфорт и безопасность. В тягучих, сладких и медовых нотках, глубокий женский голос пропел: «…и из криков моих родились Визжащие Ветра, Что гуляют по могучим фьордам, Унося мою печаль и горе…» - Кто ты? - Хрипло и с отчаянным бессилием спросила Серана, обращаясь будто к визжащему на фоне ветру. И порыв воющего фьорда провозгласил надломленным женским голосом, словно вторя ее агонии: - Я та, кого ты звала в своих искренних молитвах, моя дорогая, когда просила покончить с твоими страданиями. Тьма в глазах Сераны рассеялась и впервые за такое долгое время она почувствовала освобождение от боли, что сковывала все тело, подобно крепким кандалам. Пучина мук осталась позади, как страшный сон, но нутро подсказывало Серане – это была краткая передышка перед грядущими страданиями. - Кто ты?.. – Больше ничто не сковывало Серану и она говорила свободно, без какой-либо боли от каждого слова. Густая тьма напомнила Серане пучину темных ледяных вод, которых она всегда страшилась из-за их глубины и неизвестности того, что они за собой таили. Из треволнения необъятной тьмы послышался смешок. - У меня много прозвищ и называют меня по-разному. – Таинственная собеседница показалась перед ней, явившись в обличии красивой девы с бледной кожей, длинными белоснежными волосами и алыми, как кровь, губами и глазами. Когда она заговорила снова, Серана увидела у нее выпирающие из остального ряда зубов длинные клыки, безмолвно сказавшие о том, что та была вампиром: - «Темная Госпожа», «Мать вампиров», «Кровавая Матрона»… Она прошла, даже проплыла, мимо Сераны, слегка взметнув подол своего длинного светлого тонкого платья. Обернувшись, она оскалила клыки, провозгласив: - Большинство смертных, в страхе, а мои дети, с благоговением, называют меня Лами Бал. Все, что было в Серане на тот момент внутри – все это сжалось в тугой узел, осев на дне живота. Это был конец, не так ли? Все закончится здесь и сейчас. Если бы Серана могла, она бы пала на колени, единожды заслышав имя представшей. Вместо этого она сложила руки в жесте молитвы и уважения, сделав короткий поклон. - Чего вы хотите, госпожа? - Шепотом спросила Серана. Лами расплылась в сардонической усмешке, пальцами заботливо заправив черные пряди за ушко и приподняла ее голову, чтобы они смотрели друг другу в глаза. - Заключить сделку. - Она погладила Серану по щеке, словно родное дитя. Никто и никогда, кроме Юноры, не касался ее так. Даже родная мать. - Ты умираешь, мое бедное проклятое дитя. А ты так отчаянно звала на помощь и молилась. И ты готова отдать, что угодно ради того, чтобы избежать участи быть личной утехой в лапах Молага Бала? Серана вздрогнула, испустив испуганный выдох. Вот он, момент, когда сказки и легенды оживают прямо перед тобой, услышав твое отчаяние, когда ты в забытье продавал все, включая душу, лишь бы откупиться и спасти себя. Проглотив вставший поперек горла комок, Серана надрывным голосом спросила: - Чего вы хотите, госпожа Лами? Идеальные губы леди Беолфег растянулись в довольной ухмылке. Ее руки не переставали гладить густые черные пряди, словно та наслаждалась хоть чем-то осязаемым под собственными руками за столько лет скитаний по всему Тамриелю. - Нет у меня более сильного желания, чем насолить Молагу Балу, дитя. – Объявила она с легким вздохом, полным самых невообразимых мук где-то на самом дне. – Сильней его я ненавижу лишь Аркея, но речь сегодня не о нем. Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь, Серана. - Вы знаете меня? – Серана не была удивлена так сильно, как могло показаться и все ее вопросы были скорее отзвуками волнения. - Знаю. – Провозгласила та вкрадчиво и ненадолго отошла в сторону от Сераны, задумчиво нахмурившись. – Знаю также, что тебя предали и бросили. – Леди Волкихар словно наяву увидела картины прошлого, раны от которых не успели не то что зажить, а даже перестать болеть хотя бы чуть-чуть. - Родной отец, «Стража» и даже Молаг Бал. Единственная, кому ты была дорога – не пришла к тебе на помощь в этот раз. Тебе никто не помог и все отвернулись от тебя. Как же ты оказалась беспомощна, лишившись единственной опоры в своей жизни! Скажи, тебе самой нравится это? Быть всегда на заднем фоне? Быть кем-то вроде… - Лами скривила губы в язвительной клыкастой усмешке. -…«дамы в беде»? Или, стало быть, невинные прозвища и аналогии «принцессы» и ее «дракона» не выглядят такими уж выдуманными? Как было в той сказке, точно! Дракон и его принцесса, хах. Ты – источник слабости тех, кто тебе дорог и ты это знаешь. Серана молчала. Каждое слово Лами било по самым больным местам, нанося более сильные раны, чем кто бы то ни был, там, в осязаемом мире. Но в то же время, Серана видела правдивость каждого из них. Она лишилась Юноры и все вмиг покатилось кувырком. Преданная ей и следующая лишь за ее тенью, не думая ни о чем кроме нее, она оказалась беспомощна перед угрозой со стороны других. И она не могла винить кого-либо, кроме самой себя. Она сама избрала путь овечки, следующей за львом, который постоянно защищал ее. Серане стало тошно. Она вмиг вспомнила то чувство беспомощности, когда стояла перед необъятным замерзшим озером, не в силах заставить себя сдвинуться с места и поспешить на помощь к Юноре. Сейчас, если приводить сравнения, она буквально тонула подо льдом того самого озера – настолько ей было противно и боязно. Она очнулась от некого транса, когда ее лицо обхватили нежные заботливые ладони, а алые глаза Лами источали из себя искреннюю заботу, словно в безмолвном извинении за то, что она сказала только пару мгновений назад. - Есть разница, как умереть лучше? – Задала она вопрос, слегка наклонив голову вбок. – Ты бы хотела умереть так? От рук собственного отца, что возложил тебя на алтарь и продал Молагу Балу, а тот, когда ты вот-вот испустишь свой дух, будет забавляться тобой вовеки-веков. Или же… ты бы хотела сделать это с куда большим размахом? Воссиять подобно звезде и утянуть за собой в Обливион тех, кто тебя обидел? - У меня нет особого выбора. – Смирившись, произнесла Серана и взглянула в глаза Темной Королевы. – Чего вы желаете, Госпожа? - Я уже говорила, дитя. – С наставительной улыбкой донеслось от Старшей. – У меня нет большего желания, чем насолить Молагу балу. Я желаю отомстить ему, но сделать это в одиночку и в своем нынешнем состоянии я не способна. Видишь ли, я не совсем… осязаема, скажем так. Я не могу влиять на мир и изменять его так, как пожелаю. Мне нужно тело. Проводник. Глашатай моей воли. - И вы выбрали меня. – Медленно осознавала Серана. – Вернее – я удачно подвернулась под вашу руку. - Умная девочка. – Прищурившись, промурлыкала Лами, невольно оскалив клыки. – От слова к слову, я понимаю, что не ошиблась в своем выборе. - Я… буду не властна над своим телом? - О, нет! – Тут же заявила Лами и, задумчиво вознеся взгляд ввысь, пробормотала: - Я не буду управлять тобой, как марионеткой. По крайней мере, если мы договоримся. - Договоримся? - Если ты не попробуешь забыть о нашем уговоре и внезапно пытаться избавиться от меня, то мы подружимся. – В обольстительной манере усмехнулась Лами, невольно проведя ладонью по черным волосам. – Мне нужен кто-то, кто будет исполнять мою волю и послужит моим оружием во имя моей цели. - Да вы собственница, леди Беолфег. – С внезапной усмешкой проговорила Серана, заставив собеседницу разразиться искренним смехом. - Я могу даровать тебе жизнь, силу и шанс отомстить собственному отцу. – Вернулась Лами к разглагольствованию. - Да и, кажется, у тебя самой есть один должок к Молагу Балу? Он наградил тебя позорным клеймом. Наши желания и мотивы совпадают. Я бы рассказала тебе больше, но твое время на исходе. Решайся, Серана. Ты либо умрешь, как псина. Либо же, как гордая мятежница, попробовавшая изменить этот мир под моим началом. - Вы хотите?... - Я желаю искоренить вампиризм Молага Бала. – Провозгласила Лами и протянула Серане свою ладонь, предварительно заставив ту преклонить перед ней колени. – И для этого мне нужна Дочь Хладной Гавани, что добровольно отдастся в мое служение. Восстань ни как слуга Молага Бала, а как… его конкурентка. Заставь сердца своих врагов затрепетать в ужасе от скорой расправы. Стань воплощением моей ярости и воли. Вместе мы отомстим нашим врагам и изменим привычный мир вампиров, заставив Молага Бала дважды подумать перед тем, как отворачиваться и подставлять свою спину. Серана чувствовала, как резь в ее груди возвращается к ней ощущением тысячи иголок, пронзающих ее каждую секунду. Верно, она умирала. Ахах. Нет. Уже умерла. В тот самый момент, когда вообще добровольно взошла на алтарь, гонясь за бессмысленным понятием, как «сила» и «власть». И вот, она снова встала перед этим выбором, ирония, оказавшись здесь, вновь пройдя через алтарь и жертвоприношение самой себя. Вот только теперь ей предлагали отомстить. А это… оказалось куда слаще, чем бессмысленная тяга к новым вершинам, едва последствия твоей собственной слабости вспыхивали в груди, словно горячие угли. - Я вся твоя, леди Беолфег. – Проговорила Серана, с готовностью взяв протянутую ладонь и в этот же миг, мир леди Волкихар сосредоточился лишь на чувствах ласковых объятий тьмы, что укрыла ее с головой. *** Тело Сераны лежало неподвижным грузом на каменном алтаре. Из-под ее тела, по выгравированным канальцам, будто реки, что испещряли землю, текла густая темная кровь, оканчивая свой путь в каменной чаше, стоящей у подножья. Харкон, нанесший смертельный удар по дочери, кинул взгляд из-за плеча и верный прихвостень в лице Ортьольфа, тут же оказался рядом, упав на колено перед ним. - Собери нетопырей, и отправляйтесь в Солитьюд. – Приказал тот, и когда Ортьольф встал на ноги, с низким рычанием обратившись в вид, подобный его господину, Харкон добавил: - И отправь довакину весточку о том, что Серана у нас, и мы готовы выменять ее на Лук Ауриэля. - Слушаюсь, милорд. – Отозвался тот и, раскрыв крылья, устремился в свободный полет прямо с балкона. Когда в чашу перестала капать кровь, Харкон озадаченно нахмурился, воззрившись на словно застывшую на холоде кровь. Не понимая, чем это вызвано, он подошел ближе к недвижимому телу дочери, но едва до алтаря осталось расстояние вытянутой руки, как к глубокому изумлению лорда – глаза Сераны разомкнулись. Он начал изумленно отступать прочь, когда руки в кандалах задрожали, золотистая радужка сменилась ярко алой, а застывшая повсюду кровь начала течь обратно, нарушая всякие законы здравомыслия. Все присутствующие свидетели вздрогнули, когда доселе обессиленная вампирша с низким рыком сломала удерживающие кандалы и медленно встала на дрожащие ноги, покачиваясь и смотря на безмолвных зрителей с агрессией свирепого зверя. Харкон, не веря и не помня себя от злости, кинулся вперед. Он в один миг схватил дочь и, распахнув крылья, вознес ее в воздух, после чего, без всяких сожалений разомкнул руки, когда дочь с ревом оцарапала его лицо внезапными появившимися длинными когтями. Он с прищуром наблюдал за тем, как та рухнула в пучину и волны с рокотом над ней сомкнулись. Вьюга заревела и усилила свои порывы, но приземлившейся на балкон лорд лишь равнодушно махнул в сторону чаши с кровью, чтобы ту унесли. Но едва один из слуг осмелился подойти, как в воздухе прозвучал крик. Женский, надрывной крик, постепенно перерастающий в громкий рокот и гул. Могло показаться, что это завывал ветер, что гулял по фьордам или же жалобно стонала вьюга, но чем больше проходило времени, тем сильнее и четче становилось ясно, что доносящийся звук имел своего хозяина. Крик превратился в пронзительный визг, громкость и сила которого была столь велика, что само море и вьюга вздрогнули и заволновались с удвоенной силой, словно вторя ужасному звучанию, доносящемуся из плена холодных вод. Ледяная вода разверзлась, и из нее, подняв в воздух тысячи брызг и хлопьев мелкого льда, на огромных кожистых крыльях вырвалась женская фигура. Она махнула крыльями лишь один раз и со скоростью северного ветра пронеслась перед глазами изумленных и испуганных вампиров. Ее крик повторился, и мощь его оказалась так велика, что каждый второй падал на землю, зажимал голову руками и истекал кровью. Лед на стенах и крыше трескался под напором звуковой волны, вьюга завывала и усиливалась, некоторые падали ниц, закрывая наливающиеся кровью глаза. Сама суть жизни дрожала под натиском пронзительного воя явившейся. Адский звук прервался лишь тогда, когда восставшая Серана низвергла из себя многоголосое яростное шипение: - Вы все познаете на себе мой гнев!! Дрожите и прячьтесь, как крысы! Я найду вас всех! – Она впила алые глаза, полные гнева прямо в Харкона, с чьей морды стекала еще свежая кровь. – Ты будешь первым, лорд Харкон, или я не Королева Визжащих Ветров! Она низвергла из себя повторный оглушающий визг, и снежная вьюга укрыла ее из виду своим шлейфом, заставив раствориться в ночи.