***
Гермиона выпроводила учеников из кабинета и с чувством заперла за ними дверь. Наконец-то последний урок на сегодня подошел к концу. Дети не были причиной ее головной боли, хотя погожий денек манил и они вертелись больше обычного. Голова раскалывалась из-за расстроенных чувств, пустого желудка и слишком короткой ночи. Они с Виктором в очередной раз чуть ли не до утра проспорили об уходе из Хогвартса. Чем прекраснее распускалась весна, тем нетерпеливее становился Виктор. Теперь он категорично настаивал на увольнении в июне и планировал вернуться в Болгарию. Он практически заявил, что может ее здесь и бросить, хотя язык не повернулся сказать напрямую. Гермиона чувствовала себя заболевшей. Заболевшей и одинокой. И она весь день из кожи вон лезла, чтобы не потерять самообладание и не разреветься. Виктор всегда был ее скалой. Он стал ее якорем после войны, когда она чувствовала себя такой потерянной. Но, вернувшись в Хогвартс, Гермиона будто вновь обрела свою сущность. Она любила мужа, однако Гермионе все больше и больше казалось, что она оставит позади часть своей души, если уступит. Она не нашла в себе силы заикнуться об этом друзьям. Виктор был в глазах Гарри и Рона членом семьи, а Джинни либо разъезжала с «Гарпиями» по матчам, либо не отлипала от Гарри. Удачного момента для упоминания проблемного брака не находилось. Только директор видел, что происходит. Гермиона часто чувствовала на себе его взгляд. Если она поднимала голову, в его глазах всегда читался вопрос, на который у нее не было ответа. Тяжесть его внимания ощущалась и сегодня за завтраком, когда Гермиона наотщипывала от тоста целую горку кусочков. Во время обеда она задумчиво мяла вилкой ломтик картофеля, когда, подняв глаза на директора, заметила его пронзительный взгляд. Гермиона поспешила вон из зала, чтобы не расплакаться на месте. Ей так хотелось с ним поговорить. Так хотелось выплеснуть на кого-то все свои тревоги, а директор умел так внимательно слушать. Однако это почему-то больше не казалось уместным. Они будто отдалились друг от друга после того разговора в переулке на Валентинов день. Гермиона не понимала, что именно произошло, но воздух вокруг них тогда, казалось, вдруг загудел от непонятного напряжения и неловкости. После того вечера директор перестал спрашивать о ее решении и подсылал за этим Минерву. Минерва сразу встала на сторону Гермионы, но просто не могла взглянуть на вещи с точки зрения Виктора из-за своих феминистских наклонностей и поэтому была далека от непредвзятости. Гермиона начала преуменьшать проблемы, чтобы ее подруга и наставница не набросилась на Виктора в порыве ярости. Гермионе больше не хотелось говорить с Минервой. Ей хотелось поговорить со Снейпом. Ей так не хватало его прагматизма, сухого чувства юмора и скрытой силы. К тому же, Гермиона о нем беспокоилась. Он казался еще подавленнее, хотя, деликатно расспросив Минерву и Помону, Гермиона поняла, что, кроме нее, этого никто не заметил. Как только она положила стопку домашних заданий на стол и уселась, под локтем появился домовик, напугав ее. Уши эльфа повисли, а лицо выражало беспокойство, когда он подал Гермионе поднос с едой. – Гибби! Все в порядке. Ты меня только немножко напугал. Гермиона взяла у него поднос, на котором чего только не было: тарелка супа, свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой, масло, мармелад, чайник и даже пузырек эликсира от головной боли. Ей пришлось собрать все свое самообладание, чтобы не заплакать и не разволновать безмолвного домовика еще больше. Тот показал на поднос с вопросительным выражением лица. – Да, это как раз то, что нужно. Спасибо. Большое-большое спасибо. Кто… Но эльф исчез, до того как она успела закончить вопрос. Она все равно уже знала на него ответ. Гермиона поставила поднос на стол и закрыла глаза, наслаждаясь уютными запахами. Она вздрогнула, когда в дверь постучали, и, улыбаясь, поспешила открыть. Распахнув дверь, Гермиона увидела на пороге невероятно несчастного Виктора, и ее сердце больно екнуло, не зная, в какую сторону биться. – Моня, я не хочу ссориться. Я себя весь день ужасно чувствовал, глядя, как ти грустишь и не ешь. Если ти на меня не сильно злишься, ми могли би спуститься на кухню и найти для тебя что-нибудь поесть. Я же знаю, что ти не продержишься до ужина. Ти вся ослабнешь, и я буду виноват. Гермиона хотела было заговорить, но он остановил ее поднятой рукой. – Ми потом поговорим. Не повишая голоса. Не нужно вибирать между всем или ничем, между белим и черним. Я не могу без моей Мони. Я ведь люблю тебя. Он протянул ей руку: – Пойдем, дай мне о тебе позаботиться. Гермиона посмотрела назад, на поднос с едой, стоящий на столе. Ею овладело безумное желание захлопнуть дверь перед носом мужа, но вместо этого она глубоко вздохнула и сказала: «Ладно». Она поспешно вышла из покоев, больше не оглядываясь. На кухне Виктор заказал пару бутербродов и стоял над душой, пока Гермиона не съела хотя бы кусочек. Хлеб напоминал по вкусу пепел и лип к небу. Потянувшись за стаканом воды, она увидела Гибби. Тот стоял в другом конце кухни и смотрел на нее с упреком, держа в руках нетронутый поднос с едой, который ей недавно принес. Именно тогда ум Гермионы понял, о чем все время пыталось предостеречь ее сердце. И Гермиона наконец-то расплакалась, хотя совсем по другой причине.***
Гвалт дерущихся донесся до директора Снейпа задолго до того, как он их увидел. Он поспешил по направлению шума и перешел на бег, услышав крик. Обогнув угол, Снейп врезался в Грейнджер, которая, оттолкнув его, пролетела мимо. Ее глаза светились безумством, а лицо исказилось в гримасе боли. Снейп проследил, как она скрылась в своем кабинете в конце коридора, хлопнув дверью. Вдруг ученики вокруг него начали пререкаться. – Какого черта здесь происходит? – рявкнул директор. – Эй, Уоррингтон! Доклад! – Брэкен и Гайд друг на друга набросились. Профессор Крам попыталась их разнять и попала под заклинание. – Какое заклинание? Юноша неуверенно отвел глаза. Сарафина Коэн с четвертого курса отделилась от толпы. – Язвенное проклятье, – проговорила она. Виновный, все еще удерживаемый семикурсником из Гриффиндора, зарычал на нее. – Думаешь, я ради тебя врать буду, Даниэль? Ты эту заварушку начал, а потом попал в учительницу! Снейп уже шагал к кабинету Грейнджер. – Эй, вы! – подозвал он семикурсника. – Проследите за тем, чтобы Брэкен и Гайд явились к заместителю директора. Попросите ее проводить их в моей кабинет и ждать там моего возвращения. Всем остальным испариться. Прямо сейчас. Снейп развернулся и поспешил к кабинету Грейнджер, не глядя на разбегающихся учеников. Крики было слышно через закрытую дверь. Директор рванул за ручку, быстро захлопнул дверь за собой и наложил заглушающее заклинание. Увидев, в каком Грейнджер состоянии, он еще и заколдовал замок. Учительская мантия валялась на полу у входа. Ошметки блузки, как и пуговицы, разлетелись по всей комнате. Относительно нетронутой оставалась только длинная юбка; даже сорочка была разорвана и пропиталась кровью там, где Грейнджер себя расцарапала. Снейп подбежал к ней и схватил за запястья, чтобы она больше не дотягивалась до своей кожи. – Грейнджер, перестаньте! Вы себя только сильнее пораните! Ее глаза бешено вращались, и она его совсем не признавала – только постанывала и извивалась от боли, пытаясь вырваться, чтобы опять впиться ногтями в свою плоть. Снейп шагнул вперед и придавил ее к стене своим весом, завел ее руки за голову и перехватил оба запястья одной рукой. Она терлась о него, стараясь хоть как-то уменьшить боль. Снейп выхватил освободившейся рукой палочку и прокричал: – Фините Инкантатем! Гибби! – Боже мой! Спасибо! – простонала Гермиона. Она обмякла и разрыдалась. Снейп ее не отпускал, потому что знал, что это еще не все. Это проклятье он испытал на собственной шкуре. Стоило его отменить, как ужасное жжение перерастало в мучительный зуд. Домовик тотчас появился и вытаращил глаза на разворачивающуюся картину. – Быстрее в больничное крыло за целительной мазью, и чтоб вернулся с ней лично. Домовик исчез как раз тогда, как Грейнджер опять начала вырываться. Снейп крепче сжал ее запястья. – Перестаньте, Грейнджер. Если я вас отпущу, вы себя еще сильнее расцарапаете. – Теперь чешется! Боги, мой живот! – прокричала она, выгибаясь, пытаясь высвободить руки из его хватки. – Еще недолго осталось, потерпите, – уверил ее Снейп, стараясь звучать как можно спокойнее. Она опустила голову и начала чесать подбородком шею и плечи. Когда прядь волос выскользнула из спутанного шиньона и упала на шею, Грейнджер вскрикнула, будто от ожога. Снейп подцепил прядь и заправил ее за ухо. Домовик вернулся, открыл по просьбе директора баночку и поставил ее рядом на полку, перед тем как с разрешения удалиться. Снейп зачерпнул мази и нанес ее толстым слоем на шею и плечи Гермионы. Та шумно выдохнула от облегчения, и он опять потянулся к баночке. – Как сильно заклинание распространилось? – спросил он. – Оно прямо в грудь попало. Чешется от шеи до низа живота и по бокам. Пожалуйста, поторопитесь! Гермиона терлась о Снейпа, будто кошка в марте, стараясь хоть как-то утихомирить зуд. Директор работал эффективно, то и дело запуская руку в баночку и распределяя мазь по бокам, предплечьям, по горлу и ключицам, в то время как Гермиона постанывала от облегчения. – Как это унизительно, – всхлипнула она. – Поторопитесь, пожалуйста. – Это ведь только я, Грейнджер. Но если вам так стыдно, могу наложить на вас Обливиэйт, если хотите. Я знаю, до чего доводят некоторые заклинания. Она исступленно закивала, когда Снейп опять потянулся за мазью. Он глубоко вдохнул, сжал зубы и сосредоточился на стене, когда пришлось засунуть руку под сорочку, чтобы намазать живот. Быстрыми, небрежными движениями намазал ложбинку между грудей. Зубы заскрипели, взгляд впился во все тот же щербатый камень стенной кладки, когда Снейп набрал в руку еще мази и в конце концов дотронулся до груди. Он работал быстро, но собственное тело его предало, наконец-то сопоставив ощущения со звуками, исходящими от Гермионы, и полностью игнорируя разумное объяснение. Она не могла не заметить его реакции: Снейп все еще прижимал ее своим весом к стене. Гермиона прерывисто выдохнула, и он почувствовал, как сосок затвердел под его ладонью. Снейп поспешил набрать еще мази, чтобы быстро покрыть ею вторую грудь. Послышался еще один стон, тихий в этот раз, будто удивленный. Второй сосок затвердел от прикосновения, и Снейп отчаянно старался не замечать происходящего. Он буравил взглядом стену, пытаясь не думать об упругом весе в своей руке, о мягкой теплоте ее кожи, о тихих прерывистых вдохах. Он отказывался замечать, что Гермиона прижалась бедром к его быстро растущей эрекции. Она стиснула его руку. Подняв глаза, Снейп увидел, что вместо того, чтобы обхватывать ее запястья, его рука покоилась меж ее ладоней. Он с удивлением смотрел на их сплетенные пальцы, поражаясь предательству своей руки. Когда это могло случиться? Дыхание Гермионы изменилось, и она прижалась грудью к его ладони. Почему он все еще гладит ее? Почему он вообще в это ввязался? Грейнджер могла нанести мазь сама. Что на него нашло? Снейп медленно опустил взгляд к ее лицу. От увиденного его затрясло. Рот Гермионы был приоткрыт, губы влажно блестели. Ее щеки горели, и когда она открыла глаза и посмотрела на него, Снейп услышал низкий стон, который, несомненно, принадлежал ему самому. На ее лице отразилось удивление, будто она только что нашла долгожданную разгадку. Снейп отпустил ее руки и отчаянно хотел перестать держать ее грудь, но от самого усилия сердце мучительно заныло. Он было открыл рот, чтобы извиниться, но не смог найти слов. Застенчиво, будто в приглашении поднятое к нему лицо стало его погибелью. Снейп медленно приблизился губами к ее рту и поцеловал ее. Его сердце остановилось, и ужас сжал внутренности: он нарушил свое слово, свою клятву и школьные правила, обесчестил себя и оставил долгие, унылые годы горького одиночества в прошлом. Он слегка отстранился и, все еще ощущая ее сладкое, теплое дыхание, с закрытыми глазами ждал своей участи. Гермиона высвободила руки из его ослабшей хватки, и Снейп вздрогнул, когда она коснулась его лица. Гермиона вернула поцелуй с такой же боязнью, с такой же робостью, и земля будто начала вращаться вновь. Губы соединились в нежной схватке, и они все смелей и смелей ласкали друг друга, пока притворяться, что ничего не происходит, больше не было возможным. Именно в этот трепетный миг вспыхнула страсть и взорвалось взаимное желание. Гермиона невольно ахнула и обняла его за шею, будто боясь, что он исчезнет. Ее мягкий рот становился настойчивее, и она нежно укусила Снейпа за нижнюю губу. Он крепко обхватил ее неожиданно освободившимися руками и прижал к себе, отвечая на ее поцелуй с безумством человека, прожившего всю жизнь без любви. Гермиона целовала его с исступлением, приоткрыв рот и дразня его кончиком языка, пока Снейп не сдался. Он дал ей насладиться победой и потом сам проник в ее рот. От переизбытка эмоций он чуть не потерял сознание. Послышался еще один стон, от которого его сердце екнуло. Он целовал ее так, будто от этого зависела его жизнь. Снейп не мог существовать без ее губ: ее поцелуи дарили силу и надежду. Гермиона прижималась к нему, обхватывая плечи, будто хотела вместить его в свою душу, и Снейп, видят боги, именно там и хотел быть. Он почувствовал, что ее пальцы начали порхать по застежкам его мантии, и оторвался от губ, чтобы посмотреть Гермионе в глаза. – Ты действительно этого хочешь? – спросил он хриплым от боязни обмануться голосом. – Действительно хочу, – ответила она в порыве страсти. – Хочу тебя. Последняя застежка сдалась под ее напором, и Снейп сбросил мантию с плеч, позволяя ей упасть на пол позади него, в то время как Гермиона принялась за рубашку. Он порывисто расстегнул манжеты, при этом наклоняясь и целуя Гермиону с неистовой силой. Его разум затуманился от вожделения и страсти, а еще какого-то незнакомого желания, в котором сейчас было некогда разбираться. Расстегнув рубашку, Гермиона провела руками по мягким волоскам на его груди, постанывая от удовольствия. Снейп опять прижал ее к себе и безудержно целовал, разворачивая их обоих до тех пор, пока не почувствовал стену за спиной и не осел, увлекая Гермиону за собой. Он оказался на корточках, она – поверх него и не могла удержаться, чтобы не прижаться к нему бедрами. Снейп выгнулся, усиливая трение, и его руки пробежались вверх по шелковистой коже спины. Они вместе отделались от ее сорочки, и Снейп шумно вдохнул через сжатые зубы от вида раскрасневшейся, разодранной кожи. Гермиона порывисто поцеловала его, случайно попав на уголок приоткрытого рта. – Все в порядке, больше не болит, – сказала она, не отстраняясь. – Пожалуйста, дотронься до меня. Я так хочу опять почувствовать тепло твоих рук. Снейп оторвался от ее рта и посмотрел вниз, накрывая ладонями полные груди. Гермиона невольно запрокинула голову и простонала в ответ. Как он затрепетал от этого звука, всем своим существом радуясь такой восприимчивости. Она хотела его! Снейп дотронулся до соска, и непривычная улыбка озарила его лицо, когда Гермиона вскрикнула от удовольствия. Он провел пальцем вдоль серебристого шрама, который начинался под ключицей, пересекал грудную кость и заканчивался за нижними ребрами на другой стороне. – Откуда у тебя это? – прошептал он. – Рассекающее заклинание Долохова, – тихо ответила Гермиона. Он замер, и ее глаза распахнулись. – Нет! Не думай об этом! Не думай! Она выглядела отчаявшейся и еле слышно продолжила: – Пожалуйста. Вместо ответа Снейп потянулся на полку за волшебной палочкой и с ее помощью избавил Гермиону от оставшейся одежды, которая вновь материализовалась аккуратной стопкой на столе. Его руки заскользили вниз по спине и вокруг ягодиц, останавливаясь на бедрах и приподнимая Гермиону. Она оказалась на коленях, но Снейп все еще подталкивал ее вверх, пристально глядя в глаза. Улыбаясь, Гермиона встала, он подался вперед и припал к ней с хриплым стоном. Она была такой влажной. Снейп упивался ее восприимчивостью к ласкам: Гермиона непроизвольно раздвинула ноги чуть шире, ухватилась одной рукой за его голову, а другой оперлась о стену. Он ублажал ее размеренно, не торопясь. Прислушивался к вскрикам, запоминал подрагивание ее пальцев у себя на затылке. Он боготворил ее, пытаясь уплатить сторицей за то чудо, которое она ему подарила. Снейп почувствовал, что ей осталось недолго, когда Гермиона больно ухватилась за его волосы. Язык танцевал все быстрее и быстрее, пока его голова не замелькала из стороны в сторону. Ноги у Гермионы затряслись, и пришлось поддерживать ее обеими руками. Ее нарастающий крик был верхом прекрасного для Снейпа, и он сам чуть не кончил. Когда она начала дрожать всем телом, его рука поднялась по внутренней стороне бедра и Снейп погрузил в нее два пальца как раз вовремя, чтобы Гермиона вскрикнула, а он почувствовал трепет сжимающихся мышц. Движения его языка постепенно замедлились и под конец казались блаженно-ленивыми. Когда дрожь прошла, Снейп бережно помог Гермионе вернуться к нему на колени. Она одарила его сияющей улыбкой, наклонилась вперед и припала к его губам для неторопливого, глубокого поцелуя. Затем она приподнялась и начала расстегивать пуговицы на его брюках. Снейп выгнулся и помог их снять. Гермиона удивленно улыбнулась, когда нижнего белья под брюками не оказалось. Снейп тоже было улыбнулся в ответ, но тут Гермиона нежно обхватила его, заставляя прерывисто вдохнуть и изгоняя все мысли. – Довольно прелюдии, – прохрипел он. Кивнув, Гермиона поднялась на коленях, чтобы расположиться над его членом, и медленно опустилась на всю длину. Снейп чуть не расплакался от избытка чувств. Он прижал ее к себе, стараясь сохранить самообладание, но чуть не уступил, когда Гермиона посмотрела на него полными пьянящих чар глазами. Он наклонил ее голову ближе для поцелуя и, медленно толкая вверх, проникая еще глубже, задрожал от обволакивающего жара. Она ускорила ритм, и Снейп оторвался от ее рта, чтобы поддержать ее руками. Гермиона вынула заколку из его волос и зарылась в них пальцами, не прекращая движений бедрами. Таинственная улыбка покинула ее лицо, рот слегка приоткрылся. Она лизнула его губы, потом укусила. Снейп почувствовал влагу, стекающую по мошонке, и испустил гортанный крик, пугающий своей первобытностью. Он знал, что намного дольше не продержится. Приподнявшись и крепко прижав ее к себе, он наложил на пол смягчающее заклинание, прежде чем опустить Гермиону на свою мантию. У них не совсем получилось перебраться на пол, не разъединившись, но глаза Гермионы переполнились наслаждением, когда он разместился сверху и опять погрузился в глубину ее тела. Она была такой прекрасной. Она была всем, чего он когда-либо желал, и многим, чего ему неведомо не хватало. Она раскрывалась, манила, хотела его. Снейп забылся в минутах совершенства, двигаясь в стремительно ускоряющемся экстазе и уже сожалея о приближающемся конце. – Черт, уже скоро, – вскрикнул Снейп. – Не сдерживайся, – прошептала Гермиона в ответ, – ну, давай же. – Не хочу, чтобы это закончилось, – всхлипнул он, – не хочу… Он услышал ее стон, почувствовал пульсирующую плоть и чуть не задохнулся от напора удовольствия, пытающегося разрушить его сознание. Под конец сдавшись, он не мог сдержать крик, настолько прекрасен был его мир в этот момент. Снейп был почти уверен, что ненадолго отключился. Он с облегчением заметил, что все еще держался на локтях и не рухнул на Гермиону. Она осыпала его лицо легкими поцелуями, и он нежно припал к ее рту, стараясь побороть внезапный порыв и умолчать о том, как сильно ее любит. Он не хотел усугубить их великолепное безрассудство, положив к ее ногам свое сердце и умоляя превратить его во что-то большее. Снейп еще раз поцеловал ее, затем поднялся и натянул брюки. Застегнув пуговицы, он наклонился и обернул Гермиону в свою мантию. Потом усадил ее к себе на ноги, опираясь спиной о стену и согнув ноги в коленях, прижимая к себе драгоценный сверток. Гермиона положила голову ему на плечо и гладила волоски на его груди, очерчивая серебристые линии шрамов. – Что же мы наделали? – грустно спросила она, вздыхая. – В жизни не была такой эгоистичной. Что же теперь? – Не знаю, – ответил Снейп. Он крепко обнимал ее и терся щекой о макушку головы. – Думаешь, еще долго до того, как чувство вины все разрушит? – Процесс уже пошел, – ответила она. – Как только мы выйдем из этого кабинета, мыльный пузырь лопнет. – Не думаю, что стоит выносить это за пределы кабинета, – кивнул он. – Мы не так устроены, Гермиона, чтобы скрывать такое. – Тогда я навсегда хочу остаться здесь, – проговорила она с безрассудным отчаянием, обнимая его и прижимая к себе. – Думаешь, ты могла бы жить с такой ложью? – мягко спросил Снейп. Она долго не отвечала. – Нет. Гермиона отстранилась и посмотрела на него, поглаживая маленькой рукой его щеку: – Может, подождем? Выберемся из путаницы наших браков и продолжим, где остановились? Он перехватил ее руку и поцеловал ладонь: – Неужели ты так быстро разлюбила своего мужа? Она нахмурилась и покачала головой: – Нет. Но я думаю, что могла бы любить тебя намного сильнее, – сказала Гермиона. Его руки непроизвольно сжались вокруг нее. – Не надо! – прерывисто воскликнул он. Зарылся лицом в ее волосы и продолжил: – Не надо меня обнадеживать. Я всю жизнь прожил без любви, Гермиона. Не дари ее мне сейчас, когда я не могу этого принять! У меня есть обязательства. Есть обязанности. Я не могу о них забыть просто потому, что вдруг познал тайные радости эгоизма. Гермиона отодвинулась и обхватила его лицо руками. – Ты заслуживаешь быть любимым! Надо просто придумать, как выкрутиться. Мы можем быть осторожными. Никто никогда не узнает. Тебе не придется ничем жертвовать. Будешь просто приходить ко мне, когда получится. Снейп печально посмотрел на нее, и Гермиона покраснела, явно не веря своим словам. Он понимал ее смятение: она боролась со своей натурой так же, как он - со своей. – Не думаю, что у нас бы получилось, Грейнджер. То, что между нами, сверкает до боли в глазах. Нас бы вычислили и покрыли позором. Обоих бы уволили. Мы бы ранили тех, кто нам небезразличен. Снейп покрепче обнял ее и поцеловал макушку головы: – В конце концов, мы бы возненавидели друг друга за то, что все разрушили. Он прислонился к стене и уставился в потолок: – Ты меня притягиваешь, сам не знаю почему. Я месяцами не признавался себе в том, что чувствую, – даже не понимал, что чувствую, – и никогда в жизни еще не испытывал такого, что только что произошло между нами. Но я женат, Грейнджер. А ты замужем. Мы оба бились о прутья наших жалких клеток и понадеялись спастись вместе. В том, что произошло, нет ничего нового. Мы не уникальны. Мы всего лишь нарушили наши клятвы в пылающем вихре восхитительного саморазрушения. Такие сценки вновь и вновь разыгрываются в этом мире, и у них не бывает счастливого конца. Гермиона обмякла в его руках. – Ты все-таки наложишь на меня Обливиэйт? – прошептала она. – Так будет лучше. Тебе еще не надоело быть мадам Крам, а Леоноре – мадам Снейп. Думаю, надо с этим скоро покончить. Кто-нибудь обязательно начнет ломиться в дверь. Твой муж уже наверняка возвращается с учениками из Хогсмида, а в моем кабинете двое еще ожидают наказания. – А как же ты? Если ты наложишь на меня Обливиэйт, кто же сотрет твое воспоминание? – Ты, – заверил Снейп, выпуская ее из своих объятий и отстраняясь. – Я объясню, как это делается. У тебя получится. Ты сама сказала, как тебе из-за язвенного проклятья стыдно было. Оставь для себя записку с объяснением, почему не хватает одного воспоминания. Я так же поступлю. – Северус, Обливиэйт не стирает эмоции. Наши чувства останутся прежними. – Только если мы сначала не извлечем эти воспоминания. Тогда останется только стереть сам факт извлечения воспоминаний. Гермиона посмотрела на него, и сердце Северуса больно сжалось от горя и страдания, написанных на ее лице. Нельзя было поступить иначе. Такое честное лицо никогда бы не смогло скрывать ложь. Они поднялись с пола и начали подготовку. Вслед за очищающими чарами Снейп помог восстановить одежды Гермионы, пока она сидела над запиской. Затем он сам торопливо нацарапал пару слов, взял с полки два пузырька и очистил их заклинанием. – Ты уверен, что мы поступаем правильно? – ее губы дрожали. – По крайней мере, не так неправильно, как могли бы, – ответил Снейп. Немые слезы побежали по ее щекам, когда Гермиона закрыла глаза и извлекла воспоминание из своего сознания. Северусу пришлось поддержать ее руку с палочкой, чтобы помочь опустить серебристую нить в пузырек. Гермиона смотрела на нее в ужасе. – Что я наделала? – прошептала она. – Шшш, – успокоил Северус, – еще минутка, и от стыда ничего не останется. – Я не о стыде, – тихонько заплакала Гермиона, – а о потере. Я потеряла тебя. Только эхо осталось. – Так будет лучше, – ответил он. – Как только мы сотрем отголоски, мы просто обо всем забудем. Снейп тоже вытянул нить памяти и опустил ее во второй пузырек. – Что с ними станет? – Я попросил себя в записке уничтожить их в первом же очаге. Она расправила плечи и прижала свою записку к груди. – Прощай, Гермиона, – проговорил он, чувствуя, как разрывается его сердце. Снейп поднял палочку к ее голове. Гермиона закрыла глаза и сжала кулаки.***
Директор Снейп ворвался в свой кабинет. Там его ждали два четверокурсника, поеживающиеся под испепеляющими взглядами Минервы и всех портретов. – Собирайте пожитки. Через час вас обоих проводят к поезду, – проговорил Снейп. Минерва с удивлением посмотрела на него. – Директор, если вы примете во внимание все факты, мне кажется… – Меня не интересуют факты, оправдания и смягчающие обстоятельства. Этим паршивцам здесь не место. Уведомите их родителей и избавьтесь от обоих. Мальчишки начали слезно молить о прощении, а Минерва поймала директора за руку, когда он направился к гобелену, скрывающему вход в личные покои. – Директор, пожалуйста, пересмотрите свое решение. Мистер Брэкен… – Нет! Они своим безрассудством человеку чуть жизнь не сломали! Они не понимают, что натворили! Откуда им знать!.. Он дико обвел взглядом кабинет и остановился на напуганных учениках. – Выпроводите их из моей школы! Не то я обоих прямо из этого чертова окна вышвырну! Снейп развернулся и скрылся в своих покоях, оставив посетителей в состоянии шока. Сидя перед камином с третьим стаканом огневиски, он обдумывал, чем все закончилось. Лицо Гермионы нахмурилось в замешательстве, прежде чем она прочитала свою записку, и он скривился при этом воспоминании. Как она покраснела, стыдясь того, что, по ее мнению, произошло. Как она отшатнулась от него в смущении. Свою собственную записку он быстро засунул в карман, уверяя Гермиону, что ничего действительно страшного не случилось и что она просто приняла все слишком близко к сердцу, иначе не настояла бы на Обливиэйте, а он не мог ей отказать. Протянул ей баночку с исцеляющей мазью, уверяя, что его помощь была минимальной. Она поблагодарила его, поеживаясь от стыда, и он пожелал ей приятного дня и вышел из ее кабинета, пока его не стошнило. Снейп не мог оторвать взгляд от двух пузырьков с воспоминаниями, которые стояли на журнальном столике. В меньшем из них находилась память о том, как он в первый раз завязал шнурки. Он больше не помнил, как они выглядели, какого они были цвета, кто еще находился тогда в комнате. Всем, что он помнил, было то, что он научился, а потом решил об этом забыть. Второй пузырек содержал все ее мысли, ощущения и эмоции от их бурного, словно волны во время шторма, единения. Снейп знал, что ступил на путь гибели, – ничего хорошего из этого не выйдет, одно самоистязание, – но просто не мог стереть ни одной проведенной с ней секунды из своей памяти. Он откупорил больший из пузырьков и вытянул серебристую нить своей палочкой, наблюдая за тем, как она колышется от малейшего движения воздуха. Проклиная свою слабость, Снейп наклонился к очагу, чтобы бросить в него извивающуюся нить, но в самый последний момент его запястье дрогнуло, и он втолкнул воспоминание в свою собственную голову. Снейпа трясло, когда он пытался впитать чужие мозговые волны; сердце стучало в ушах, в глазах потемнело. Кровь пошла носом, когда он отчаянно постарался прибегнуть к выученному и подчинить свой разум воле. От последней оглушающей волны боли все прояснилось. Его глаза распахнулись, эмоции Гермионы океаном наполнили его тело, и только тогда Снейп понял, что она натворила. Гермиона вытянула из своего разума больше, чем одно-единственное воспоминание. А он был так уверен, что она всего лишь искала утешение от одиночества в сумасшедший момент уязвимости. Так уверен, несмотря на ее слова, что она была всего лишь сбита с толку и старалась оправдать их проступок, убеждая себя, что причиной были нежные чувства. Как он ошибался! Кроме самого секса в извлеченных мыслях и воспоминаниях был тот момент, когда, сидя вчера за столом на кухне вместе с мужем, Гермиона поняла всю правду, и последовавшая за этим бессонная ночь. Она уже тогда осознала, что любит его. Прагматичность его отказа ранила Гермиону больше, чем их поступок, и она изгнала его из своей памяти, как демона. Украв ее сокровенные мысли, Снейп приговорил себя к вечному аду. – Что я натворил? – застонал он, подхватывая пузырьки и швыряя их в огонь. Звон разбитого стекла не принес облегчения. Снейп уронил голову на руки и зарыдал.***
Когда Леонора Снейп вернулась домой несколько часов спустя, то увидела, что муж напился у камина до бессознательного состояния. От него разило алкоголем, глаза распухли, а лицо было покрыто солью высохших слез и, судя по всему, каплями крови из носа. Леонора цокнула языком от отвращения, но исполнительно левитировала его из кресла в кровать. Она аккуратно сняла с него одежду и накрыла легким одеялом. Разглядывая спящего мужа, Леонора наклонилась и погладила его бровь, но тут же отдернула руку, чтобы не разбудить. За семь лет брака он только второй раз напился до такого состояния. Она недоумевала, что могло сломить такого обычно мужественного человека, но никогда не решилась бы спросить. Только душевных мучений мужа Леонора боялась больше, чем своих собственных. Она затушила палочкой свечи и вернулась в гостиную, чтобы разобраться с корреспонденцией. Леонора решила, что утром устроит мужу взбучку. Такое поведение было в ее доме недопустимо. Какая вульгарность!