***
Гермиона была в аду. Час, когда можно удалиться, не вызывая подозрений, почти пробил. Несколько гостей уже откланялось, полночь миновала, и оставалось потерпеть еще совсем немного, чтобы выскользнуть из зала, не привлекая внимания. Она смотрела на танцующие пары, старательно не поворачиваясь к столу, где сидел он с женой и власть имущими. От вида счастливых пар на новогоднем балу хотелось разрыдаться. Гермиона попробовала уехать сразу после завтрака, притворившись больной, но Поппи затащила ее в больничное крыло, напичкала бодроперцовым и витаминным зельями и объявила здоровой. Гермионе пришлось остаться и позволить разыграться фарсу. Во время матча с выпускниками она болела за команду Гарри. Болтала за обедом, гуляла в снегу, танцевала и улыбалась на балу и пыталась выглядеть счастливой. Однако это у нее не особо получалось. Новость о ее размолвке с мужем незаметно распространилась среди ее друзей, и никто не докучал Гермионе, полагая, что она себя из-за недавних событий так плохо чувствует. Это было очень кстати, хотя Гермиона и казалась себе обманщицей. Само ее присутствие на балу отравляло, заражало общество. Виктор был прав: она стала ужасной женщиной. Не надо было приезжать. Пандора была глупой, эгоистичной тварью. За весь невыносимо долгий и изнурительный день их взгляды встретились только дважды. Оба раза ранили так глубоко, что Гермиона удивлялась, почему люди вокруг не замечают ран. В первый раз это произошло во время матча, когда между ними пролетел снитч. Взгляд черных глаз обжег Гермиону, потом соскользнул в сторону, оставив ее опустошенной. Второй раз случился в дверном проеме в библиотеке. Гермиона обернулась и увидела, что он стоит совсем рядом и смотрит на нее так пристально, будто запоминает черты лица наизусть. Гермиона убежала. Теперь ей все стало ясно. Она поняла, почему Северус наложил Обливиэйт на нее, но не на себя: он был в ловушке. Связан по рукам и ногам своими представлениями о чести и обязательствах, своей клятвой женщине, которая не могла сделать его счастливым. Он стремился поступить правильно, но не мог полностью отказаться от того, в чем нуждался. Гермиона с горечью подумала, что он должен был совсем отчаяться, чтобы, рискуя жизнью, посмотреть ее воспоминания. Ее присутствие в замке, должно быть, изводило его. Возможно, Северус уже смирился со своим положением или даже был не против, а тут появилась она и насыпала соли в раны. Хотя до этого бы не дошло, позволь он наложить на себя Обливиэйт в соответствии с первоначальным планом. Тогда Гермиона не заметила бы трещин на маске в тот день в библиотеке. Этот опустошающий момент не мучил бы ее долгими месяцами. Если бы Северус сдержал свое слово, то ему, возможно, жилось бы лучше в своей клетке. Ох уж эти слизеринцы. У них ничего простым не бывает… Гермиона заметила, что очередная группка гостей направилась к дверям. Повернувшись к друзьям и взяв в руки сумочку, она наконец-то распрощалась. Обняла тех, кто не останется до завтрака, и договорилась встретиться с остальными, а потом, глядя прямо перед собой, покинула зал. Гермиона старалась останавливаться и беседовать с гостями, которых встречала в коридорах, чтобы ее уход не казался поспешным отступлением. В конце концов она подошла к своим покоям и замерла. Северус стоял в едва освещенном дверном пролете, и его парадная черная мантия почти сливалась с тенями. Гермиона посмотрела по сторонам, пытаясь выглядеть естественно, и убедилась, что кроме них в коридоре никого не было. Ее сердце больно екнуло в груди, когда она подошла к двери. Северус шагнул к ней, и Гермиона затрепетала от его близости. – Гермиона, – прошептал он ей на ухо, когда ее пальцы замерли на дверной ручке. – Я не могу… не смею, – в его хриплом голосе чувствовалась боль. – Я знаю, – ответила она тихо, разглядывая туфли и чувствуя, как кусочек за кусочком крошится сердце. – Ничего страшного. Нам осталось завтрашнее утро пережить, а потом я исчезну. Тогда станет легче. Я совсем не хотела тебя ранить, но вела себя так глупо… прости меня. Когда Северус поднял руку и погладил ее щеку, Гермиона прильнула ближе. Опомнившись, она отпрянула от него, распахнула дверь, поспешно вошла в свои покои и только потом повернулась к нему. – Не надо, Северус, – тихо взмолилась она. – Я не то, что тебе нужно. Он не ответил, лишь кивнул и отступил, медленно опуская руку. Гермиона старалась сохранить самообладание, но лицо ее предало, скривившись от непереносимой боли. Гермиона с грохотом захлопнула дверь и отшатнулась от нее, на ходу уронив сумочку и зажав рот кулаком, чтобы всхлипы не вырвались. Она попятилась, наткнулась на стойку своей кровати и сползла на пол, силясь услышать удаляющиеся шаги даже через добротную дверь. Однако только ее тяжелое дыхание разрывало тишину. Когда боль вырвалась наружу, Гермиона обхватила себя руками и взвыла. Ей было намного хуже, чем когда развалился ее брак. Боль была непереносимой и не позволяла думать. Гермиона плакала по своему потерянному любовнику. Плакала по своему разрушенному браку. Плакала по потерянной невинности и тем ужасам, которые пришлось пережить и которые вот уже восемь с половиной лет хотелось забыть. Она оказалась на коленях, согнувшись пополам и рыдая горше, чем за всю свою взрослую жизнь. Гермиона вскрикнула и подскочила, когда дверь распахнулась и фигура Северуса заслонила дверной проем. Она чуть ли не заплакала сильнее от облегчения, когда увидела его, и протянула к Северусу руки, как безутешный ребенок. На лице Северуса отразилось мучение, и он быстро пересек комнату, захлопнув за собой дверь. Он упал на колени перед Гермионой и порывисто обнял ее, отчего ее лицо прижалось к шероховатой шерсти его мантии. – Как же ты неправа, Гермиона. Вот то, чего я хочу, – сказал он хрипло. – И кроме тебя мне ничего не нужно, – признался Северус. – Я никогда не хотел причинить тебе боль. От его слов Гермиона вновь зарыдала. – Боже мой, Северус! Прости меня, прости! Я все еще больше запутала, – с трудом выговорила она в перерывах между всхлипами. – Нет, это я, я все испортил, – Северус погладил ее спину и поцеловал макушку. – Скажи мне, что еще не все потеряно, Грейнджер. Что произошедшее между нами для тебя все еще что-то значит. У Гермионы вырвался неестественный смешок. Она слегка отодвинулась, чтобы посмотреть Северусу в лицо. – О, Северус! Неужели ты все еще не понял? Кроме тебя мне тоже никто не нужен. Я разрушила мой брак из-за блеклого отголоска того, что произошло между нами. А теперь? Ты же истекаешь кровью, а я нож в ране поворачиваю. Это невыносимо. Мне нельзя было приезжать. Что же теперь делать? Гермиона прильнула к нему и заплакала еще сильнее. – Я сам нож в ране поворачиваю, Гермиона, – прошептал Северус, поглаживая ее спину. – Каким же я был глупцом. Он обнял ее еще крепче, дотронулся носом до лица, поцеловал бровь, потом щеку… Гермиона подняла голову, и он припал к ее губам. Ее решимость улетучилась от нежного поцелуя. Северус тихонько поцеловал ее еще раз и еще, и в перерывах они соприкасались лбами или носами. А потом он замер. Его рот находился прямо напротив ее губ, даже тепло чувствовалось, и Гермиона не могла не заметить, что Северус перестал дышать. Она открыла глаза и увидела по его лицу, как он ее жаждал, и от этого заныло сердце. Гермиона обняла его, прижала к себе, и Северус, прерывисто застонав, снова поцеловал ее. Его рука пробралась в ее волосы, а язык – в ее ждущий рот. Гермиона будто парила от поцелуев, которые становились все требовательнее и необузданней. Она поднялась на коленях и зарылась руками в его волосы, поглаживая голову и углубляя поцелуй, пытаясь захватить его сущность – ту искорку, спрятанную глубоко внутри, которая обогрела приговоренную к вечному холоду Гермиону. Хотелось наполнить им свою душу, чтобы их никогда не смогли разлучить. Одна рука все еще лежала на ее талии, в то время как другая обхватила затылок. Поцелуй превратился в яростную гонку за обладание. Оба стонали, раскрываясь друг перед другом, сдаваясь и побеждая одновременно. Северус оторвался от ее рта и ухватился за стойку кровати, поднимая их обоих с пола. Он подхватил Гермиону на руки, трепетно положил ее на подушки и улегся рядом, вновь заключая ее в объятия. Стоило Северусу наклониться, как Гермиона потянулась к нему, обняла за плечи, и оба отдались поцелую. От стонов, застревающих в его горле, от его тяжелого дыхания все вокруг Гермионы перестало существовать. Она оказалась во вселенной вне времени, состоящей из этой секунды, этого мужчины и этого поцелуя. Она сбросила туфли и провела ступней по его ногам, будто зовя ближе. Северус перекатился на нее, и Гермиона с наслаждением выдохнула, ощутив его вес. Все сразу стало на свои места. Показалось настоящим. Соединило с реальностью. Гермиона прижимала к себе Северуса, неистово отвечая на поцелуй. Он оперся на локти, обхватил руками ее лицо и отстранился от ее рта с прерывистым вдохом. Посмотрел на нее, и чувства, явно видимые на его лице, взволновали Гермиону до потаенных уголков ее сердца. – Я люблю тебя, – сказал он. – Наверное, никогда не смогу объяснить, как сильно я тебя люблю. Я был таким глупцом. Нельзя было позволять тебе уехать. – Мы поступили так, как считали правильным. Приняли то решение, с которым, как нам тогда казалось, мы смогли бы жить, – ответила Гермиона. – Боже мой, Северус. Я уже дважды в тебя влюбилась. Если ты и в этот раз заставишь меня забыть, я просто полюблю тебя вновь. Мое сердце помнит то, о чем забывает разум. Он глубоко поцеловал ее и опять отстранился, перемещая свой вес в сторону. – Я ни за что не допущу эту ошибку еще раз. Проще было бы вырвать собственное сердце. Я физически не в состоянии так поступить, понимаешь? Я не смогу еще раз позволить тебе уйти. Гермиона подняла руку и провела пальцами по его щеке. – Давай в этот раз попробуем все решить по-моему. Твой способ оказался просто ужасным. – Согласен, – невесело усмехнулся Северус. Гермиона потянула его голову вниз и опять поцеловала его. Сапоги Северуса упали на пол с двойным стуком. Он заключил ее в горячие объятья и целовал так, будто боялся, что она исчезнет, если остановиться. Она чувствовала Северуса всем своим телом и не могла не заметить, как он возбужден. Гермиона потянула за его одежду – так, чтобы он опять разместился поверх нее. Она обхватила руками его поясницу, прижимая еще ближе, но тут ноги Гремионы запутались в ее юбках. Северус приподнялся, чтобы ей помочь. – Гермиона, – шелестел его шепот по ее щеке, – ты мне так нужна. Боги, как же я тебя хочу… – Я здесь. Я твоя, – ответила она. Он истово целовал ее, распутывая юбки и наконец-то поднимая их к пояснице. Гермиона ухватилась за его одежду и сразу избавилась от мантии, за которой быстро последовал сюртук. Она все еще расстегивала пуговицы на его брюках, когда его рука прижалась к ней через трусики, и Гермиона вскрикнула. Он поцеловал ее еще раз, когда она справилась с брюками. Стоило Гермионе обхватить его рукой, как Северус вздрогнул и издал протяжный стон. – Черт, – простонал он, и ее живот сжался от удовольствия. – Гермиона… Ее имя прозвучало низким, чувственным рокотом. Она заметила, что Северус задрожал, и знала, что намного дольше он не продержится. Гермиона хотела, чтобы он кончил, хотела увидеть, как он изольется, но не в этот раз: сейчас было просто необходимо почувствовать его внутри. Гермиона слегка отодвинулась, чтобы снять трусики, в то время как Северус, избавившись от своей одежды, прошептал противозачаточное заклинание. Стянув платье через голову и расстегнув бюстгальтер, Гермиона бросила их на пол. Она дотронулась до его груди, провела руками по теплым, шелковистым волоскам, обвела знакомые, ставшие дорогими шрамы, и Северус замер, не дыша. Гермиона подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Довольно прелюдии, – сказала она, стараясь звучать игриво, но слова слетели с ее уст словно мольба. Он опустил голову, чтобы прикоснуться лбом к ее лбу, и прошептал: – Я люблю тебя, Гермиона, люблю… Так сильно. Она улыбнулась, хотя на глазах и выступили слезы. – Никогда не устану благодарить богов за это, – ответила Гермиона серьезно. Его рука пробралась наверх по внутренней стороне бедра, и Северус начал нежно гладить ее, постепенно становясь все настойчивее. Однако терпение Гермионы иссякло. Она потянулась вниз и обхватила его, направляя в себя. Северус прерывисто вдохнул. – Я тоже люблю тебя, – прошептала она и почувствовала ладонью мощный прилив крови. Северус пристально смотрел на нее. – Повтори, – попросил он. – Я люблю тебя, Северус. Не могу жить без тебя. Я хочу, чтобы ты наполнил меня всю. Хочу почувствовать, что ты – это я, а я – это ты, и мы составляем половинки единого целого. Чистейшее благоговение отразилось на его лице, когда Северус погрузился в нее. От слияния у обоих перехватило дыхание. Они начали двигаться вместе, легко находя ритм. Гермиона подгоняла – глубже, о да, быстрее – пока оба не потеряли рассудок. Северус целовал ее с безумной яростью, подчинял себе ее тело, останавливал и ускорял своей страстью ее дыхание, а Гермиона между вскриками отвечала так же яростно на каждый поцелуй. – Этого ты хочешь? – прохрипел Северус, поднявшись на локтях. – Скажи, что ты именно этого хочешь от меня! – Да, да! – Но почему, Гермиона? Почему ты меня любишь? – спросил он между мощных толчков. Ее глаза распахнулись, и Гермиона удивленно посмотрела на умоляющее, полное смятения лицо Северуса. – Как же тебя не любить? Ты ведь просто идеален для меня. Боже мой, да, именно так! Северус одарил Гермиону прекрасной улыбкой и продолжил двигаться именно так, пока она не вскрикнула и не взорвалась от удовольствия с его именем на устах. Северус поднялся на вытянутых руках, запрокинул голову и вошел в нее со всей силой вырвавшейся на свободу страсти. Его лицо изменилось до неузнаваемости, когда он посмотрел вниз на Гермиону. – Боже мой! – воскликнул он. – Боже мой, как это прекрасно… Сильный толчок, и Северус погрузился еще глубже. Его глаза сами собой закрылись, а все тело затряслось так, что задрожала кровать. Наконец Гермиона притянула его к себе, нежно обхватив руками. Он слегка подвинулся и устроился головой под ее подбородком. – Мой Северус, – тихо проговорила она. Гермиона почувствовала, как по ее ключице соскользнула слеза: Северус беззвучно плакал. Он поднял руку и нежно погладил ее грудь. Гермиона накрыла их обоих краями одеяла, будто обернула в кокон, и прижалась к нему всем телом, чтобы они были так близко друг к другу, как только возможно. Она убрала прядь волос с его лица и зашептала: – Я люблю тебя, потому что ты сильный, благородный и невообразимо умный. Я люблю твое чувство юмора, твою доброту, самоотверженность и терпение. Ты меня зачаровываешь. У тебя прекрасные глаза. Мне нравится чувствовать твой взгляд, когда ты смотришь на меня. А еще я люблю в тебе то, как ты оберегаешь дорогих тебе людей. Я знаю, что ты должен защищать Леонору. Ты связан с ней таким обетом, от которого непросто отвернуться. Я с радостью удовольствуюсь тем, что ты сможешь для меня выкроить, Северус. Мне больше ничего не нужно. – Нет, – сказал он с хрипотцой и глубже зарылся лицом в ее волосы, – ты достойна большего, чем остатки с чужого стола. Я не сделаю из тебя любовницу. Ты заслуживаешь мужчину, который будет готов пойти на жертвы ради тебя. Скажи, чего тебе нужно от жизни, и я ради этого горы сверну. Пришло время выдвинуть свои требования, Гермиона, ты этого заслуживаешь. Только обещай, что примешь меня в свои объятья, когда моя жизнь начнет рушиться вокруг меня. – Всегда, – пообещала она. – Но где же в этом равенство? Мне нужен сотоварищ, партнер, который будет со мной на равных. Тебе тоже пришло время выдвинуть требования. Что тебе нужно больше всего? Северус сдвинулся, медленно раскрыл свои объятия, поднялся на локтях и посмотрел на нее. – Дети, – ответил он. – Я хочу когда-нибудь обнять собственного ребенка. Ее сердце запело, и Гермиона улыбнулась. – Обязательно. Северус смотрел на нее, и сотни мыслей отражались на его лице. Он наклонился и нежно поцеловал Гермиону в губы. Потом опять поднялся и улыбнулся одним уголком рта. – А еще мне наверняка понадобится все твое терпение, пока я не разберусь с той путаницей, которая получилась из моей жизни. Гермиона поморщилась. – Не спеши. Путаница получилась действительно отменная. – Бесспорно, – сказал Северус и опять положил голову ей на грудь. – Сколько же я в нее усилий вложил. Гермиона убрала прядь волос с лица Северуса и прижала его голову к своему сердцу.***
Леонора все еще сидела на диване, когда Северус вернулся перед рассветом в свои покои. – Где вы, черт побери, всю ночь разгуливали? – требовательно спросила она, подлетая к мужу. – Вы прекрасно знаете, где, – ответил он. – Зачем спрашивать об очевидном? Если бы вы подозревали что-то другое, не исключая мою преждевременную кончину, вы бы давно пошли спать. Ее лицо исказилось от ярости, и она замахнулась для пощечины. Северус перехватил ее запястье и сердито посмотрел на жену. – Одного раза было достаточно, Леонора, – проговорил он с угрозой в голосе. – Ах вы, жалкий сукин сын! – закричала она. – Не могли свое хозяйство в штанах удержать? Бросились в объятия первой же шлюшки, которая притворилась, что ее не воротит от такого уродца! Он ухмыльнулся и оттолкнул ее. – Эту честь уже вы мне оказали, дорогая. Леонора хватала ртом воздух, пятясь к дивану, и упала на него. – Вы же сказали, что этого не случится, – печально проговорила она. Северус сел на стул и оперся локтями о колени. – Мне очень жаль, Леонора. – Я думала, что ваше слово чего-то стоит. – Что ж, взаимно. Я о вашем слове тоже так думал. Ее голова дернулась вверх. – На что это вы намекаете? – Я мастер зельеварения, Леонора. Есть много возможностей убедиться в том, что я могу иметь детей, да и вы тоже. Зачем же так оскорблять мой интеллект? Я знаю: вы позаботились о том, чтобы наши усилия оставались бесплодными. Я догадался так поздно только потому, что доверял вам. В его голосе не было ни следа злости, потому что Северус был действительно спокоен. – Что же получается? Вы считаете меня недостойным любви уродцем, и мы оба не в состоянии сдержать единственные данные друг другу обещания. Раньше нас соединяло взаимное уважение, но оно, кажется, исчезло, а мы среди забот и не заметили. Мое единственное преимущество в ваших глазах скоро перестанет быть таковым. Ума не приложу, зачем нам обоим продолжать этот фарс. – «Скоро перестанет»? Что вы имеете в виду? – спросила Леонора. – Я ухожу в отставку в конце семестра. – Ради всего святого, как это только взбрело вам в голову! – Видите ли, Министерство не жалует директоров, состоящих в отношениях с женщинами на двадцать лет моложе себя. – Северус, не надо! Это все одна большая ошибка! Посмотрите же на себя. Неужели вы не видите, как глупо себя ведете? – Если это и ошибка, никто не может запретить мне ее совершить. Я бы себя хуже чувствовал, если бы мне казалось, что я вам хоть немного дорог. Более того – если бы я не был вам безразличен, мы бы никогда не оказались в этой ситуации. Меня заело одиночество, Леонора. С каким бы счастьем я проводил все время, думая о вас, как в самом начале. Но вместо этого вы ни разу не преминули выставить напоказ, как глубоко презираете все со мной связанное, кроме моей должности и общества, в котором я вращаюсь. Это чувство вовсе не взаимно. Вы мне все еще дороги. Она это понимает и готова ждать столько, сколько потребуется. Мы договорились, что не увидимся до того дня, как мы с вами окончательно разойдемся. Следовательно, я тщательно продумаю мои действия и постараюсь предотвратить любые намеки на скандал. Я помогу вам найти подходящее жилище; помогу всем, чем смогу. Но я больше не собираюсь делить с вами ложе, не потерплю ваш неиссякающий поток злословия в адрес моей жалкой персоны и не останусь дольше, чем до конца семестра, то есть еще на шесть месяцев. Надеюсь, я понятно выразился? Леонора посмотрела на него, и по ее щекам покатились слезы. – Но что, если я не хочу с вами расставаться? – запричитала она. Северус остолбенел от удивления. – С какой стати вы можете хотеть остаться? Отвечайте! После всех этих лет, Леонора, я заслужил ответ на этот вопрос! Ее губы дрожали, и она прилагала все усилия, чтобы не потерять самообладание. Северус вскочил из кресла и упал на колени перед ней. Хотел обнять Леонору, но она напряглась и оттолкнула его. Он уселся на корточки и провел рукой по волосам. – Почему, черт возьми, вы хотите со мной остаться? – прокричал он. – Вы себя даже утешить не даете! – Потому что с вами было безопасно! – прокричала в ответ Леонора. – Потому что вы уже знали, что эти звери со мной сделали! Они и с вами обошлись не лучше. Мне бы никогда не пришлось об этом говорить! Только вы из всей шайки ни разу не причинили мне боль. И не позволяли другим, когда были там, – Леонора зарыдала, отвратительно икая между всхлипами, и начала покачиваться. – И только вас там не было, когда они убили Юлия. Северус закрыл глаза и покачал головой, потом уселся рядом с ней на диван и обхватил ее руками. Сначала Леонора пыталась вырваться, но он не отступал. В конце концов она одеревенело прислонилась к его груди, в то время как Северус поглаживал ее плечо. Мало-помалу Леонора расслабилась и обмякла в его руках, без остановки причитая «они убили его, они убили его». Северус дал ей выплакаться и лишь нашептывал в ее ухо, пока та не успокоилась. – Мне так жаль, Леонора, – сказал он с чувством. – Мне жаль, что он погиб. Не буду докучать тебе нотациями, что давно пора начать новую жизнь, – это было и останется твоим решением. Но тебе пора перестать использовать меня для самоистязания. Она отодвинулась и посмотрела на него в недоумении. – Что вы… что ты имеешь в виду? – Со мной никогда не было безопасно, – ответил Северус, задирая рукав с такой силой, что пуговицы заскакали по полу. – У меня всегда было это, и оно никуда не денется. Ты нашла единственного человека, которым могла мучить себя восемь с лишним лет. Наш брак никогда не был тихой гаванью, Леонора. Наш брак был для тебя тюрьмой, в которую ты себя добровольно заключила, чтобы никогда не забыть, что произошло, и не предать любовь к Юлию. Северус опустил руку: – Я так продолжать не собираюсь. Просто не могу. Я заслуживаю большего, а ты заслуживаешь счастья. Я думал, что смогу сделать тебя счастливой, я так старался. Но за последний год я понял, что тебе будет намного лучше без меня. Почему-то тебе был нужен я, чтобы превращать свою жизнь в кошмар. Мы не остались друг с другом по любви. Даже не из-за удобства. Никакого уважения. Никакого удовольствия. Наша совместная жизнь стала искаженной и отравленной, и я был глупцом, надеясь, что рождение ребенка сделает ее для меня более терпимой. – Я ума не могла приложить, как заставить тебя это понять, – сказала Леонора. – Знаю. Я рад тому, что ты сделала, хотя ты и причинила мне боль. Она вздохнула и облокотилась на спинку дивана. – Маленький ребенок не поймет, почему мама его не любит, – проговорила Леонора. – Я просто не хотела… – тут она ссутулилась, опустила взгляд на свои руки и покачала головой. – Из тебя получился бы замечательный отец, Северус. Дело во мне. Я будто источаю яд. Я бы разрушила жизнь ребенка, и даже ты не смог бы компенсировать мои недостатки. Его лицо исказилось, будто от боли. Северус взял ее руку в свою и прижал к груди. – Почему тебе кажется, что ты не смогла бы полюбить собственного ребенка? Сколько детей ты уже взяла под свое крыло – близняшек Зиммингс, да и всех остальных, о ком ты каждый день беспокоишься, засыпая. В тебе скрывается бесконечная доброта, Леонора. Именно эта твоя черта меня вначале как магнитом притянула. Слезы потекли по ее лицу, и Северус смахнул одну пальцем. Леонора вздрогнула, но сразу же опомнилась и посмотрела на него с отчаяньем. – Я не хочу любить. Не хочу любить тебя, не хочу любить ребенка. Заботиться о тех, других, – это обязанность. Мне не нужно их любить: на это есть другие люди. В ту ночь, когда мы занялись любовью, ты заставил меня что-то почувствовать. Я тебя за это убить была готова. А представляешь, до чего меня беззащитный ребенок бы довел, если бы пробудил во мне чувства? Она посмотрела на свои руки и продолжила: – Я не собиралась тебя обманывать. Хотела дать тебе то, о чем ты просил. Но чем больше я об этом думала, тем яснее видела, какую ошибку мы совершаем. Не уверена, что ты был в состоянии это понять. Северус притянул ее к себе. Леонора сначала напряглась, но под конец расслабилась, прижавшись к его плечу. – Ты всегда была сильнее, чем тебе кажется, Леонора. Тебе никогда не было все равно, и способность любить всегда была сокрыта в тебе. Ты говоришь, что не любишь тех детей, о которых заботишься, но это не так. Ты просто нашла способ любить на своих условиях. Я думаю, что ты устала от нашей жизни так же, как и я, но просто больше меня боишься что-то изменить. Она ответила не сразу, но как-то обмякла, все еще прижимаясь к Северусу. – Ты прав на этот счет: я боюсь, – спустя некоторое время сказала она, – но неправ, если думаешь, что ты мне безразличен. Видя, как ты становишься все несчастней и несчастней, я наконец-то поняла, что люблю тебя. Мне… мне было трудно это перенести. Я просто не могу любить тебя, Северус. Не могу дать тебе то, в чем ты нуждаешься. Ты напоминаешь мне обо всем ужасном в моей жизни. Напоминаешь мне о Юлии и о том, как его растерзали прямо на моих глазах. – Знаю, – мягко ответил он. – А еще я знаю, что ты готова полюбить опять. Ты сильнее, чем раньше. Наша жизнь ни тебя больше не удовлетворяет, ни меня. Мы были друг для друга на некоторое время опорой, но пришло время смотреть в будущее. Леонора повернулась и уткнулась лицом в его грудь, обхватив себя руками. – Я так боюсь, – сказала она. – Я тебе помогу. Торопиться не надо. Мы со всем постепенно разберемся. Леонора начала опять всхлипывать, и Северус обнял ее и крепко прижал к себе. Он сидел рядом с ней на протяжении многих часов. Патронус оповестил Минерву о внезапном недомогании Леоноры. Поэтому их никто не беспокоил, а гостей проводили с надлежащими почестями. Северус уже попрощался с той единственной, которая была ему важна. Со временем Леонора обмякла, и Северус знал, что она наконец-то уснула. Подняв ее на руки, он перенес свою разбитую жену на кровать и улегся рядом с ней в последний раз.