***
Тэхён обходит начерченную на полу пентаграмму уже в который раз. Не то чтобы он проверяет там что-то или же, например, готовится придраться к какой-нибудь неаккуратной закорючке, вовсе нет. Просто ему откровенно нечем в данный момент заняться. То бишь есть, конечно, чем, но это может и подождать. Тем более основную часть должна выполнить всё же Джиён. Вот он, например, пентаграмму начертил. Молодец. Тэхён снова смотрит на неё и удовлетворенно усмехается, осклабившись. «Хорошая всё-таки пентаграмма получилась», — хмыкает он, перетирая между пальцами вязкую жидкость, которой он и рисовал рисунок на полу. Помыкавшись ещё какое-то время вокруг нее, «милый Тэтэ» идёт доставать свою соратницу. Однако неожиданно становится соучастником покушения. Джиён растрёпанная и дышит тяжело, будто пробежала спартанский марафон, но Тэхён испытывает лишь болезненное любопытство: «А что здесь было-то»? — Этот… придурок… — она сдувает выбившуюся прядку волос из сложной причёски с лица и отфыркивается, — решил, что может тут что-то ещё требовать. Джиён прекрасно понимает этот вопросительный взгляд и вытянутое лицо своего собрата. А всего-навсего после того, как Намджун привёз в этот дом Чимина, Тэхён смог всё же нашептать тому, чтобы он «прилёг отдохнуть». Да вот только, видимо, недостарался или не старался вообще. От чего Намджун проснулся и набросился на незнакомую девушку, решив таким образом и бушующее внутри выплеснуть и заодно предупредить своё убийство. Правда, вышло это неубедительно и совершенно недейственно. Тэхён же, не ожидавший такого поворота, просто приложил о его голову ближайшую деревяшку, а затем задурманил окончательно и без того осоловелое сознание парня. Кажется, он не совсем рассчитал, что тот ещё сможет как-то сопротивляться его магии, на что Тэхён снова хмыкает и носком кеда поддевает валяющуюся в ногах тушу. Затем, подергивая штанины, присаживается рядом и щупает пульс. Джиён за это время успевает отдышаться и кивает ему, задавая немой вопрос. — Ничего, жить будет. Ну как жить… Пульс есть. В отключке просто, — констатирует Тэхён и выпрямляется, отряхиваясь. — Только я бы на твоём месте сонным дурманом всё же опоил его. А то мало ли… Резвый, однако. И крепкий. Но смотри не переборщи! — замечает как бы между делом. На это девушка многострадально закатывает глаза: она и так на взводе, а он шутить сюда пришёл. Пусть это и не впервой ей, но легче из раза в раз не становится. А потому она сцепляет зубы и молча достаёт из тряпичного мешочка, висящего у неё на поясе, маленькую склянку. Она присаживается рядом, переворачивает на спину Намджуна и приподнимает его голову. От резкого запаха трав Намджун стонет и немного приходит в себя, но толком ничего не осознаёт и почти послушно проглатывает то, что ему вливают в рот. Через пару минут Джиён вздыхает спокойнее, когда парень проваливается в почти такое же забытье, как и Чимин. — Ну… Теперь нам не помешают. — Тэхён складывает руки на груди. Он смотрит на лежащего парня и кривит губы, едва поморщившись: всё-таки тот доставил ему немало проблем. Собственно как и сам мальчишка. — Тьфу ты ж… Джиён качает головой и тяжело вздыхает. Её не отпускает какое-то странное чувство. Не то чтобы она нервничала или боялась. Нет, страха давно уже не было. Возможно, со временем пришла пустота на смену всему этому, но никогда не было настолько щемящего чувства. Она отворачивается от Тэхёна и вглядывается в темнеющее небо за окном: багрово-красный закат как будто жаждет воплотиться в предстоящем ритуале, от чего девушка горьковато усмехается. Время постепенно приближается к полуночи — тому самому промежутку времени, когда миры соприкасаются до того плотно, что даже простой человек способен почувствовать тот, другой, мир. Джиён успокаивающе выдыхает и вдыхает полной грудью, чтобы начать читать заклинание. Оно не длинное, но и не короткое. Оно не подчиняется законам времени и уходит корнями прямиком к такой седой древности, что и дурно может случиться человеку неподготовленному. И она начинает его читать.***
Не сказать, что Юнги не был готов к подобному подвыперту. Уже на подъезде к старому особняку, полуразрушенному и оплетённому лозами растений, с разбитыми местами окнами и выломанной кое-где черепицей, он ощущал, как всё вокруг то дрожит, то завывает где-то на грани слуха. Что определённо напоминает, какой сегодня день. «Сумасшедший, самый что ни на есть», — хмыкает он, покрепче сжимая руль, почти вцепляясь в него мёртвой хваткой. Однако машину ему всё равно приходится бросить задолго до самого особняка, поскольку подъехать просто так возможности никакой. И это не считая того, что ему пришлось сначала изрядно покататься, чтобы отыскать сам дом, поскольку на деле это оказался не совсем адрес. Скорее просто примерный и парочка ориентиров для обозначения нужного. Так что поколесить по округе Юнги пришлось вдоволь. Да дело-то тут совершенно не в том, что дорога вся заросла или он боится испортить машину колбоёбинами, нет. Дело, по всей видимости, вовсе пахнет керосином, ибо… — Ибо пиздец тут народищу… — шипит про себя Юнги, пригибаясь ближе к рулю и глушит движок. Продвигаться дальше ему приходится больше либо в полуприседе, либо изворачиваясь от мелких бесов, неугомонных призраков и ещё много другой дряни. С другой стороны, захочешь — раскорячишься ещё и не так. В целом, по-тихому пройти в дом, да даже хотя бы просто к дому, у Юнги не вышло. Хотя он надеялся. Теперь делать нечего, потому что на него наседают со всех сторон и остаётся разве что огрызаться, стараясь не тратить слишком много времени на разборки. Благо у него запасы, кажется, бездонные. Но он всё равно тратит их аккуратно (мало ли что его ждёт впереди — так просто не угадаешь). Тем не менее сегодня тридцать первое октября и ждать осталось уже совсем немного, когда всё остальное повылазит окончательно. Да, это будет непродолжительный, весьма и весьма короткий промежуток времени, но этого будет достаточно, чтобы всякая шваль смогла накормиться на год вперёд при удачном стечении обстоятельств, а более серьёзные демоны получить свою плату досрочно. Не то чтобы Юнги в таком ключе никогда не думал, но сейчас он это понимает как никогда раньше. «Удачно выбрала, мразь...» — и даже сам не может сказать к кому это больше относится. На ум приходит огромное количество прочитанного, как в специализированных сборниках, которые в итоге достаются либо по наследству (если дело семейное), либо от таких же, как он, перед или уже после смерти владельца.***
Хищная ухмылка расползается по лицу Тэхёна с каждым новым произнесённым словом. Он чувствует, как сам воздух наполняется силой и тьмой. Свечи, расставленные по периметру зала и в пентаграмме, вспыхивают одна за другой пламенем без дыма, трепещущим от любого дуновения. Постепенно его начинает распирать от нетерпения и желания уже наконец-то разобраться с этим глупым мальчишкой. Он медленно подходит к Чимину и вкладывает ему в руки ритуальный кинжал. Тот сжимает его дрожащими пальцами и шевелит губами, только шепота не слышно. На что Тэхён лишь ухмыляется сильнее и отходит также медленно, словно желает раствориться в этой тонкой завесе между мирами. Этот последний час — самый тёмный. Даже темнее, чем последующие и час перед рассветом.***
Пожалуй, Юнги никогда ещё не сталкивался с таким ожесточённым сопротивлением. Он, конечно, понимает, что вся эта повылезавшая нечисть защищает особняк только лишь по одной простой причине — им так приказали. И даже неважно кто: главное, у них есть приказ, и они его неистово исполняют. Бездумно. Да только у Юнги есть не меньшая причина, чтобы быть здесь. Поэтому он уже совершенно не стремится скрыть своё присутствие. А то, что они знают о том, что он идёт, Юнги не сомневается. Но в любом случае ему не остаётся ничего другого, кроме как идти вперёд. К главным дверям в итоге Юнги так и не подбирается ни на метр. Так что он идёт в обход, ища чёрный выход. Там оказывается ничуть не меньше швали, чем около парадного, но всё-таки немногим меньше, потому прорваться к двери ему удаётся. Хоть и с поправкой: одна из мразей с когтями всё-таки умудрилась его зацепить, прежде чем он успел разрядить ей в морду обрез. Теперь царапина (если таковой можно назвать смачный порез со всеми вытекающими) нещадно саднит, и её будто бы разъедает как от щёлочи. Юнги шипит и надеется, что никакой заразы туда не попало. Но расслабляться не время, а потому он, забившись в какую-то пыльную и затхлую каморку, успевает лишь промыть царапину и присвистнуть: края рваные и словно прижжённые калёным железом. «Нехорошо это», — хмуро отмечает про себя Юнги, но наскоро перематывает руку и встаёт. В конце концов, он сюда пришёл не на простую облаву, а за Чимином. И эта мысль снова толкает его идти вперёд на поиски, куда они засунули мальчишку. Однако его встречает новая проблема: пол, да собственно как и многое другое здесь, древний что его прапрапрабабка, а, следовательно, и провалиться грозит в любую минуту или при любом неаккуратном движении. Так он чуть не проваливается в образовавшуюся под левой ногой дыру на узкой лестнице. Определённо этот дом встречает его негостеприимно, хмыкает про себя Юнги. Из-за этого образуются и дополняются задачи, коих и так предостаточно. Ко всему прочему, он постепенно понимает, что теряет всё больше и больше времени на ковыряния. Но с увеличением потраченного времени к цели он не приближается ни на йоту. Вдобавок царапин, ссадин, ушибов и синяков в процессе продвижения по особняку прибавляется тоже, только в геометрической прогрессии, как кажется Юнги. Взглянуть на часы ему не удаётся даже при должном старании, да и смотреть на тающие на глазах минуты до отметки «икс», когда совершенно непонятно, туда он идёт или нет, как-то не слишком хочется. Поэтому Юнги мысленно готовит себя ко всему: и к тому, что он доберётся до Чимина вовремя, и к тому, что он не успеет абсолютно ничего. Постепенно ему начинает казаться, что у него есть всего лишь пара вариантов развития событий. Либо он сделает хоть что-нибудь и поможет мальчишке, либо он умрёт ещё до того, как Чимина принесут в жертву. На самом деле, — чего греха таить? — Юнги при неудачном разрешении проблемы надеется сдохнуть всё же немногим раньше самого Чимина. Это как-то лучший вариант, если до нужного времени он не успеет добраться до ведьмы, чем если бы он видел смерть Чимина. Эта предательская мысль посещает его, пока он сидит на полу в одной из комнат, пытаясь прийти в себя. Тем не менее именно она и отрезвляет, ведь он дал ему обещание, что спасёт и защитит. «Так какого хрена я тут рассиживаюсь?» Юнги с упрямством, пожалуй, достойным лучшего применения, встаёт на ноги, хоть ему и приходится ухватиться за ближайшую вертикальную поверхность, чтобы не принять однозначно горизонтальное положение. Последний полтергейст был на редкость сильным, успев его, Юнги, даже приложить нехило головой. Однако уничтожить в данный момент призрака у него нет никакой возможности: как минимум, он даже не знает, кто здесь мог умереть не своей смертью. Мысленно он делает себе пометку: «Если выживу… Окей, после того, как выживу, обязательно наведаться сюда с обычным рейдом. Только для начала надо будет навести справки об этом доме». А пока что он смог только на некоторое время избавиться от преследования этой чересчур назойливой бабы в до безобразия порванных тряпках.***
Чимин лежит посреди пентаграммы, Юнги это хорошо видно из своего укрытия. Он понимает, что поступает сейчас опрометчиво и слишком необдуманно: у него в руках только старый артефакт-кинжал, да обрез, заряженный серебряными пулями, немного соли в мешочке за пазухой, ну и голова ещё с памятью, если они не откажут в нужный момент. Но у него выбор: либо он даст умереть мальчишке и, возможно, останется жив, либо сделает хоть что-нибудь стоящее. Девушка стоит над книгой и собирается читать призыв кого-то более могущественного, чем этот Тэхён. Юнги знает, Тэтэ — это лишь мелкая сошка, посредник между ведьмой и тем, с кем она заключила сделку, кем-то вроде Вельзевула или Аббадона — сейчас уже без разницы. В принципе, это так и есть, ведь все такие души отправляются в Ад в копилку Люцифера и его ближайших соратников. Юнги не находит ничего умнее, как просто выскользнуть из своего укрытия и кинуться к девушке, схватив её и не давая ей дочитать до конца. Но Тэхён ведь бдит, он не просто так здесь торчит. Этот высокий и тощий парень отвлекается от Чимина, чтобы посмотреть, с чего это вдруг его «сестрёнка» перестала читать молитву их общему хозяину. А когда он видит, кто же посетил их сегодня, то тут же начинает скалиться и медленно двигается в сторону Юнги и ведьмы. Он старается откинуть Юнги с помощью телекинеза, но тот слишком крепко вцепился в девушку. А теперь ещё и приставил кинжал к её горлу, из-за чего Тэхёну приходится прекратить свои попытки и замереть. Он знает, как и знает сам Юнги, если прольётся хоть капля чужой крови, и уж тем более кровь Джиён, то заберут именно её. Поэтому они все замирают. Однако у Юнги ничего другого в запасе нет, план Б не отработан и даже не изобретён, и остаётся уповать только на внезапность и везение. Так что он начинает читать на латыни старый, давно зазубренный текст, молясь и веруя, что всё сработает: — Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini Nostri Jesu. — Одной рукой держа девушку, он кое-как совершает крестное знамение, от чего Тэхён корчит рожи и шипит не хуже змеи какой. — Christi, eradicare et effugare a Dei Ecclesia, ab animabus ad imaginem Dei conditis ac pretioso divini Agni sanguine redem…* Юнги даже не дочитывает до середины, обрываясь на полуслове, потому что часы бьют последний, двенадцатый раз, а значит, всё — время ушло безвозвратно. И это первый год, когда Тэхён и Джиён не смогли принести в жертву отчаявшуюся душу невинного. Он убирает от её горла артефакт и выпускает из рук, когда та практически плачет. Видимо, она знает, чем может это обернуться для них или, может быть, даже для неё самой, ведь это она виновата во всех этих ритуалах. Ему не жаль ведьму: она сама выбрала эту жизнь для себя. Это её стезя, по которой она будет идти всегда, спотыкаясь на каждом шагу и оставляя на ногах всё новые и новые ссадины и синяки, пока не истерзает их в кровь, пока не настанет и её очередь умереть. Сейчас его куда больше беспокоит Чимин, который так и лежит без сознания с открытыми и полупустыми, остекленевшими глазами. Юнги кидается к мальчишке, попутно стирая носком кеда иероглифы и надписи в пентаграмме и разрывая круги, пинает пару свечек, что тут же тухнут, и уже даже не обращает внимания на эту странную парочку. Ведьма тоже не теряет времени даром и бежит, подбирая подол платья, к Тэхёну. Она плачет, потому что не смогла оправдать ожидания своего Тэтэ. Нет, не то чтобы она его любила, это было бы слишком глупо с её стороны любить демона, который даже за вещь-то её не считает. Но Тэхён удивляет Юнги. Когда парень оборачивается к ним, то видит картину, достойную театрального помоста. Тэхён обнимает эту хрупкую девушку, стараясь успокоить её, что-то ей шепчет и пытается как-то привести в чувства. Юнги не верит ни ему, ни ей, потому что точно знает — демоны не любят, а ведьмы это слишком хорошо знают, поэтому и не доверяют им. Но, кажется, этой парочке совершенно нет никакого дела до того, что там думают и как считают окружающие. Другие бы на их месте уже давно растерзали Юнги с Чимином, чтобы хотя бы остальным было неповадно вмешиваться в дела ведьм. Да и валяющегося где-то в другой комнате, наверняка, Намджуна тоже. Юнги молчит и лишь сильнее обнимает мальчишку, сидя рядом с ним. Он понимает, что на самом-то деле их ещё могут растерзать, оставив лишь кровавые ошметки, но Тэтэ и Джи слишком заняты друг другом, они о чем-то договариваются, кивают друг другу и, кажется, даже улыбаются измученно. — Уходи отсюда, — девушка говорит это даже как-то слишком громко и твёрдо для той, кто только что поняла — жить ей осталось недолго. — И с чего это такая щедрость? — Юнги хочется верить, что это не обман, но ведь она — ведьма. А значит, ждать от неё можно что угодно. — Ты не понимаешь? Хотя да, такие, как ты, никогда не понимали таких, как я или он, — она как-то по-детски совсем, как если бы это сделал Чимин, шмыгает носом, ещё пару раз прерывисто вздыхает и поворачивает голову к нему, кажется, полностью успокаиваясь. — Я ухожу. — Ч-что? Куда? — вырывается у Юнги, и он правда не понимает её слов, потому что… Ну куда она может уйти? — Я ухожу, — твёрдо заявляет девушка, лишь сильнее прижимаясь к Тэхёну. — Я ухожу… с ним. Ты не первый, кто бросается защищать любимых людей. — Она качает головой, когда Юнги пытается что-то возразить и открывает уже было рот. — Не спорь. Просто не спорь, ты и без меня всё знаешь. Точно так же, как я знаю, что мне суждено остаться рядом с Тэтэ. Она улыбается демону, и Юнги кажется, что здесь что-то не так. — Я ухожу с ним. Джиён говорит твёрдо, без тени сомнения, печали или грусти. У Юнги складывается впечатление, что она этому лишь рада. Рада тому, что уходит куда-то (и куда именно он задумываться совершенно не хочет) именно с ним, с этим обезображенным в своей черноте и пустоте созданием, которое не привязано к этому миру ничем, кроме договора с ней. Юнги не спорит и лишь подхватывает Чимина на руки, выносит из этого готового рухнуть в любой момент старого дома, несёт к своей машине и мечтает уже помыться, в конце концов, поскольку перепачкан он знатно и в крови, как собственной, так и чужой, и в грязи, и в саже и пепле. К моменту, когда он доходит до машины, мальчишка уже открывает глаза и сонно щурит их, ежась в теплых объятиях. — Г-где я? — Чимин ни черта не понимает и лишь пытается припомнить последние события, что есть у него в памяти, но их явно не хватает, чтобы соотнести нынешнее положение дел с тем, что он помнит. — У меня на руках. Или тебе более точный адрес назвать? — язвит Юнги, но потом вздыхает и, кое-как открыв дверь одной рукой, запихивает младшего на переднее пассажирское. Чимин ежится от холода и от характера этого несносного хёна: он всё ещё никак не привыкнет к этому ворчанию и постоянным подколам, на которые вроде бы надо обидеться и не разговаривать с ним, а вроде как и не слишком уж это обидно, потому что это ведь Юнги. Они сидят некоторое время в молчании. Вернее молчит Чимин, а Юнги пытается оттереть себя хоть немного. Но сдаётся первым всё-таки младший: — Зачем ты за мной пришел? — мальчишка смотрит на свои коленки и только сейчас осознаёт, что вообще-то не так давно должно было произойти неминуемое. Потому что в памяти всплывают отдельные моменты, когда Намджун тащил его к Тэхёну и Джиён, как девушка шептала что-то ему на непонятном языке, как демон вкладывал ему, безвольному, в руку кинжал. Ему кажется, что всё то время он был в сознании, только вот телом своим не управлял, а был своеобразным наблюдателем. — Зачем?! Ты ведь сам мог умереть!.. Ладно я… Я сам создал себе проблемы, а ты-то… — Чимин расплакаться хочет, потому что он и благодарен Юнги за всё, а с другой стороны — он лишь создал тому проблемы. Юнги ничего не отвечает, лишь сосредоточенно оттирает грязь хотя бы с рук и лица, чтобы было не так противно. И сам задумывается, а почему собственно? Но адекватного ответа найти не может. Вернее, он есть, но какой-то совсем нелогичный, даже почти бредовый, но тем не менее… — Потому что так должно было быть. Не находишь? Вернее… я должен был пойти за тобой, — твердо говорит Юнги и поворачивается к мальчишке. Тот не понимает, о чём говорит парень, и хмурится, поджимая губы. — Мне предсказали, что я буду спасать того, кто мне дорог. Раньше мне думалось, что это была сестра. Сейчас, правда, я уже так не думаю. — Почему? — Чимин, кажется, совсем не понимает слов Юнги, и продолжает теребить край странной белой и широкой кофты, которая висит на нём не хуже, чем на вешалке. — На самом деле, как-то раз одна старая гадалка нашептала мне, что однажды я буду дорожить человеком настолько, что пойду за ним хоть на край света. Раньше я действительно думал, что это сестра. И совершенно не придавал значения другим вещам, о которых она говорила. Поначалу многое сходилось с ней. Из самого простого — то, что она была мне дорога и также младше меня. Далее — у неё тоже была родинка на левой ключице. А вот дальше уже были различия. Юнги прерывается на какой-то момент, вспоминая все слова той старухи и едва заметно улыбаясь. — В целом, это не так важно. Важно то, что я знаю, что у тебя есть та самая родинка на левой ключице, дурацкий тоненький шрам на правой руке от локтя до запястья, пухлые губы и разного размера глаза из-за того, что в детстве тебе наложили восемь швов рядом с левым глазом… По-моему, этого достаточно, не так ли? Теперь-то ты понимаешь? И Чимин понимает дурацкое стечение обстоятельств, потому что Юнги не мог знать наверняка о таких деталях, как количество швов, наложенных над левым глазом, и местонахождение родинки. Так что Чимин тушуется и смущается, в очередной раз краснея и не понимая, почему у него так сердце бешено бьётся, ведь хён ничего такого не сказал. Мальчишка натягивает широкий ворот выше и почти прячет в нём лицо, кусая губы. А Юнги лишь усмехается и треплет его по волосам, которые торчат в разные стороны из-за их ночных приключений. — Я… Можно, я не буду ничего говорить? — бурчит из-под кофты младший и, кажется, не собирается из неё вылезать. — Но ты мне тоже нравишься… — Я надеюсь. — Парень вздыхает, потому что чувствует, ему не сбежать от этого мальчишки, который своей искренностью и светом может заразить кого угодно, который покорит одной лишь счастливой улыбкой, когда он улыбается от души. — Ну что? За Чонгуком, домой и спать? — после некоторого молчания интересуется Юнги, притягивая к себе всё ещё смущающегося Чимина. — И вообще… Куда родители смотрят, а? Шастаешь ночью чёрт знает где… Водишься тоже неизвестно с кем!.. Как так можно-то?! Юнги откровенно смеётся, когда получает тычок в плечо маленьким кулачком от Чимина. Он рад, что всё, кажется, позади, и можно хоть немного расслабиться, потому что за последние пару лет беготни за этой странной парочкой он слишком утомился, слишком часто переезжал и слишком много потратил сил, пусть сейчас он ни о чём и не жалеет. — При мне такого не будет, — весомо заявляет старший, когда заводит машину и смотрит на Чимина. — А ты останешься, да? — Не знаю, Чиминни. Мне надо бы ещё уладить некоторые дела… — качает головой и вздыхает парень. Но это действительно так, Юнги бы стоило уладить семейные неурядицы, которые у него остались в родном городе. И он надеется, что это надолго не затянется. — А можно с тобой? — Чимин почти перелазит через коробку передач, когда старший трогается с места, отчего Юнги даже дёргается, ибо ему не хочется никуда впечататься, а ладонь мальчишке на его колене как-то не способствует умственной деятельности. — Сначала школу закончи, потом и поговорим, — бурчит он в ответ, зная, что тот не обидится, но всё равно смотрит на него извиняющимся взглядом со смесью уже теплящейся любви, порой косясь на руку мелкого. — Вот возьму и сбегу из дома. Мальчишка плюхается обратно на своё сиденье, скрестив руки на груди и даже насупившись для вида, но у него самого чуть горят щеки, потому что он не подумал, как это будет, если просто так прикоснуться к хёну, положив ему ладонь на бедро. Но теперь он точно знает, что тому это не противно, а самому Чимину очень приятно касаться старшего. — Я тебе сбегу… Недотёпа… Они выруливают на трассу, чтобы въехать в ночной город, который бурлит днём и ночью, не засыпая, добраться до придорожного мотеля, забрать оттуда Чонгука и доехать до дома. Для них теперь начинается новая жизнь, играющая новыми красками, как будто до этого они смотрели чёрно-белый фильм, а теперь им показали цветное кино. Для Чимина — это последний год в школе и поступление в высшее учебное заведение. Для Юнги — это год ожидания, чтобы разобраться с бумагами, переводом и получением наследства. Для них обоих — это год ожидания друг друга, но теперь они точно знают, им суждено быть вместе, и они будут вместе, чего бы им это ни стоило.