Комнатный философ

      Я уже давно иду, звёзды всё ещё мне подмигивают и указывают дорогу.        А я говорю с собой.  — Неужели всё так просто. Я хотел найти дорогу, а достаточно было просто поднять голову. Вернее сказать, поднять нос. Может, я не мог найти дорогу, потому что уже и не верил, что она есть. И я сейчас не про дорогу, ведущую домой. Я говорю о моём пути, о моей жизни. У каждого человека своя дорога. Но иногда кажется, что её нет. И я всегда так думал о себе. У меня просто нет будущего, а если и есть, то я его затопчу и уничтожу. А ещё мне некуда идти. Такое чувство, что какой бы путь я не выбрал, он приведёт меня совершенно не туда, куда мне хочется. Да ведь дело ещё и в том, что я не знаю, чего хочу. Всё, чего я хочу, слишком уж туманно и расплывчато. Я хочу лежать под полуденном солнце и читать стихи, а ещё я хочу утопиться на недельку в прозе, но ещё мне хочется жить в дороге, видеть за окном машины новые города буквально каждый день. И я хочу быть окружённым людьми, но ещё мне хочется быть одним, сидеть у себя в комнате и сделать так, чтобы весь мир даже и не догадывался, что я существую. Я хочу есть пиццу и пить колу, а ещё мне хочется овощного салата и бабушкиного борща. Я хочу найти своё призвание и броситься в него с головой, но ещё я хочу смириться и тратить жизнь на все эти глупости, которые созданы, чтобы делать нас счастливыми. Я хочу помогать людям, я хочу сделать всех чуть счастливее, а ещё мне хочется волноваться исключительно о себе самом. Конечно, мне хочется интересоваться собой, ведь я — это мой любимый собеседник. Только с самим собой мне бывает интересно, да и то такое случается редко. Обычно разговоры с самим собой наводят меня на тоску. И да, ещё я хочу познакомиться с каждым человеком, на ком мой взгляд остановился больше трёх секунд. Ведь эти люди могут оказаться собеседниками поинтереснее, чем я. Но я в то же время и не хочу их знать: разве не интереснее вместо этого лучше узнать самого себя? Мне хочется покорять просторы космоса, создавать лекарства против болезней, из-за которых умирают тысячи, мне хочется быть футболистом или научиться играть на гитаре и устраивать такие концерты, которые зажигают сердца. И разве у такого, как я, может быть путь? Нет, никогда его не будет. Я будто стою на месте, откуда ведут сотни тропинок. И я могу пойти по любой. Но нет. Я буду наивно ждать, что все эти тропинки сольются в одну дорогу. В мою идеальную дорогу, где будет всё, что мне нравится.       Мне грустно. Я даже почувствовал, как кровь прилила к лицу. Наверное, я покраснел.  — Мечтатель, романтик и… Идиот! Вот, кто я! Конечно, я вечно несчастен. Хватит уже обманывать самого себя. Есть люди, смотрящие на мир не глазами, а лимонами. И видят они мир исключительно кислым и противно-жёлтым. И я такой. И не могу измениться. Я хочу, я даже прикладываю много усилий для этого, но я не могу и всё тут. Люди не могут измениться только из одного того, что захотели. Люди не меняются сами, их непременно должно менять что-то. Что угодно, но не они сами. Книги, события, даже другие люди — всё это подойдёт. Но разве могу я измениться? Разве случается со мной хоть что-то хорошее? Вот сегодня! В меня стреляли, меня едва не казнили, я порезал язык и пирог укусил меня за губу. И я ещё доверяю звёздам! Самому смешно! Не знаю, куда они меня ведут, но всё кончится плохо. Всё всегда кончается плохо. Всё хорошее всегда кончается плохим. Всё плохо, плохо, плохо. Ещё не известно, куда…        И тут я замолчал. Я увидел дорожку из кирпича, уводящую в лес. И я её видел раньше. Готов поклясться, я видел её! Но когда? Перебираю в голове воспоминания — вот оно! Я просто уверен, что иду верно, ведь эта тропинка ведёт в лес, где стоит дом старика.       Я поднял глаза к небу. Стрелки уже не было. Не знаю, как давно она исчезла. Звёзды снова медленно передвигались, будто плавали в синеве космоса. Я стал за ними наблюдать. Я получаю от этого огромное удовольствие. О, как же я люблю небо! Мне не нравится земля. Земля уже не та, землю покорили люди, её заасфальтировали, её выровняли, трава и деревья растут только там, где им разрешили. Землю насилуют, её убивают. Её обманули, её используют для своих благ. Она нас породила, а мы её уничтожаем. И мне тошно от этого. Ведь я, я, негодующий и кипящий, один из убийц.       Вот меня и тянет к небу. Меня тянет к звёздам, к облакам, к луне и к солнцу, к кометам и планетам, о которых человечество пока ещё даже не знает. Меня тянет к небу, но я так часто смотрю под ноги.       Вдруг звёзды засуетились, отлетели куда-то вдаль и превратились в большой восклицательный знак. Наверное, кто-то подумал правильно как никогда сейчас. Может, это принцесса. Хотелось бы, чтоб она стала хорошей.       Я опустил голову и зашагал по дорожке, уходящей в тёмный от ночи лес.       Принцесса не станет хорошей. Я зевнул отчасти от того, что предчувствовал, что начну размышлять над скучнейшей вещью, а отчасти от того, что мне уже хотелось спать.       Принцесса не станет хорошей, потому что нет руководства для принцесс, как быть хорошими. Нет никаких предписаний. Что для одного хорошо, то для другого может быть плохо. Да и на злых людях мир стоит. Мир, где сплошные молодцы и умницы, был бы ужасен. Люди никогда бы этого не допустили. И сейчас не допускают. Чтобы общество нормально функционировало, нужны козлы отпущения. Во всех есть как хорошее, так и плохое. И плохое нельзя держать в себе. Поэтому мы и выплёскиваем нашу ненависть на войны, Гитлера, теракты и разные там болезни. И так лучше для самого общества. Куда лучше, когда ты ненавидишь Гитлера, чем если ты ненавидишь окружающих.  — Как же мне интересно! — ядовито говорю я сквозь зубы. — Так скучно думать о том, о чём уже вместо тебя подумали тысячи умов. Это, конечно, здорово, когда ты понимаешь что-то сам, но ведь ты не первый, кто понял. Интересно думать только о том, о чём ещё никто никогда не задумывался. Тут, только тут, простора столько, сколько я хочу! Ходи взад и вперёд, если хочешь поперёк, топчись на одном месте. Одним словом — делай с мыслью, что хочешь! Тут ты не ошибешься, тут никто не ринется тебя поправлять, тут ты всегда прав! Это ещё что?!        Передо мной тропинка раздвоилась. И куда мне сворачивать? Я попытался посмотреть вдаль, но густой мрак не позволил. Я прекрасно понимаю, что одна из тропинок ведёт домой, но куда ведёт другая, я не знаю. И я не знаю, как мне выбирать. Я напряг всё своё зрение, чтобы хоть что-то разглядеть и… Увидел-таки!       Красные, блестящие, будто бы сияющие изнутри цветы. Я их видел утром. Это папоротник, я тогда ещё оторвал лист, чтобы обмахиваться от жары. Значит, чтобы добраться домой, я должен пойти в эту сторону. Тогда я доберусь до дороги, до места, где вышел из автобуса.  — Ещё чего! — вдруг вырвалось у меня.       И я пошёл в другую сторону. Шагаю решительно и уверенно, а сам не знаю, что делаю. Что я с ума сошёл? Спятил я что ли? Почему, когда всё уже почти в моих руках, я вдруг бросаюсь прочь? И бросаюсь так самоуверенно, будто бы понимаю, что делаю.  — Ты понимаешь, ты всё прекрасно понимаешь, — зло проворчал я.       И я понимаю, я правда всё понимаю. Я не хочу возвращаться. Мой путь — это моя дорога. Именно в ней самой заключается вся истина. Я не так уж и хочу куда-то прийти, мне просто нравится смена картинок, мне нравятся новые знакомые, даже те, что хотят меня убить. Это же и есть, черт возьми, жизнь! И к чёрту Декарта, Ницше и остальных умников! Я сам себе философ! Я создам свои законы, я сам пойму все истины. Мы живём для того, чтобы прочувствовать всё на себе. Почувствуй и умри, дай место другим. Как же всё просто, а я, дурак, сотни раз копался в мозгу в поисках ответа на риторический вопрос. Живи, чувствуй, пробуй всё, пробуй то, что нельзя и то, что обязан, испытай всё и умри. Жизнь даётся лишь раз, в этом я отчего-то уверен, и раз уж она бывает лишь однажды, то получи от неё всё, что можно. Будь психом, а потом будь правильным, ходи в депрессии год, а потом стань самым счастливым на земле. Чувствуй, чувствуй так много, как можешь, потому что когда-то ты не сможешь больше!       Да, я хочу здесь остаться. Я не хочу домой. Я хочу потеряться ещё больше. Я хочу, чтобы обо мне там забыли и узнали здесь. Здесь, здесь моё место. Среди чудиков и белых ворон. Среди психопатов и говорящего со мной неба. И всё. Точка. Хватит. Остановите это мгновение. Где пауза, где кнопка паузы? Я хочу застыть! Хочу напиться этим сладким чувством осознания. Осознания своего желания жить и счастья.       Мне не нужен тот мир, если у меня есть этот. Там я решаю свою судьбу, здесь её решают другие. Там я думаю о том, хочу ли я жить, а здесь о моей жизни заботятся почти все, а я просто слушаю инстинкты и спасаюсь бегством, чтобы жить и чтобы спасаться снова. О, как же я люблю это место! Да, оно не идеально, но потому я и хочу здесь остаться. Нигде не бывает идеально. Здесь страшно, но там мне было ещё страшнее. Там я был в ответственности за то, во что превращается моя жизнь, здесь эта ответственность спала с моих плеч.       И я чувствовал, впервые я чувствовал всё. И я понимаю, что набрёл на истину. Совершенно случайно я понял то, чего даже не стремился понимать. Но теперь я понимаю. Я хочу чувствовать. Я чувствую. Пахнет ночью и звёздной пылью, и травой, и ночной прохладой. Мои шаги раздаются глухим стуком, а сердце весело отбивает джигу. Глаза видят темноту, но эта темнота — свет. И я не знаю, что со мной. Меня пугает это незнание, но я хочу чувствовать его всегда, если это возможно.       Я чувствую счастье. Это счастье? Это оно и есть?       Но нет, история не станет историей о счастье, если в начале был хоть намёк на грустного человека. Всё ведь всегда кончается плохо, верно, друзья?       Так и приятное, радостное чувство в моей груди скоро уступило место совсем другому чувству: страху.       Я услышал ворчанье. Не своё ворчанье, а чужое. Дикое и пугающее.       Останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам. Вокруг меня, в укрытии из ночной темноты и мрака, сияют десятки красных, кровавых глазок.       Вообще, если я сейчас начну что-то рассказывать, то это будет очень преувеличенный рассказ. Ведь всё, что я могу рассказать — это то, как я стоял на месте и боялся даже пошевелиться. Я действительно замер. Не знаю, что делаете вы, когда пугаетесь, но я просто ухожу в себя. Это, конечно, странная реакция, но ничего другого я сделать не могу. Если я напуган, то это даже невозможно заметить. Я, наверное, могу показаться бесстрашным. Но это не так. Черт возьми, если я кажусь спокойным, то это ещё не значит, что так оно и есть.        Если бы вы меня сейчас увидели, то у вас даже и мысли не было, что я напуган. Однажды, когда мне было где-то тринадцать лет, я сломал руку. И это было больно и страшно: я никогда ещё ничего не ломал. Но я просто пошёл домой. Совершенно спокойно. Врачи сказали, что у меня был шок. Но шока не было. Просто я всегда так реагирую на то, что меня пугает. Помню ещё, как друг хотел меня напугать и неожиданно выпрыгнул из-за стены в страшной маске, а я просто стоял и смотрел. И он тогда ещё так злился и негодовал из-за того, что не получилось меня напугать, а я хотел его ударить. Конечно, я испугался. Вот только реакции никакой не было. Я не вскрикнул, даже не отпрыгнул в сторону, я просто замер и ждал неизвестно чего.        Вот и сейчас я выгляжу совершенно спокойным, а сам напуган. В какой раз за день я подвергаюсь опасности? Без понятия, но это и неважно. Важно то, что я не знаю, что мне делать, я не знаю, чего мне ждать.       Сердце колотится бешено. Глаза всё ещё сверкают в темноте. Иногда они исчезают и появляются в другом месте. И обязательно ближе, чем раньше.       Если всё и будет так продолжаться, то скоро они окажутся совсем рядом. И тогда со мной точно ничего хорошего не произойдёт.       Хочется побежать, но я не могу. Меня охватил страх.       Страх — странная штука. Никогда этого не понимал. Почему что-то мы воспринимаем так спокойно, а что-то совсем другое уже нас пугает. И где та грань между пугающим и нормальным? И можно ли всё делить на нормальное и страшное? Нет. Я думаю, что нет. Но я делю. Вот сейчас мне страшно, а чего я боюсь? Я точно не боюсь маленьких красных глазок в темноте и ворчания из мрака. Я боюсь, что обладатели этих глаз могут причинить мне вред. А если так, то у меня всё ещё много вопросов. Я ведь в сущности не сильно дорожу своей жизнью. Я о том, что во вселенских масштабах это бессмыслица и пустяк. И я смиренно это принимаю. Вот только зачем же тогда радуюсь, что меня всё-таки не застрелили и убегаю, когда меня хотят повесить? Просто инстинкты?       Нет, чушь, причём, чушь полнейшая. Инстинкты! Инстинкты у животных, а человек уж слишком сильно себя над ними возвысил. Мы считаем себя венцом всего живого. А если так, то инстинкты нам не указ. Наш указ — разум. И тогда всё становится ясно.       Я смирился со своим бессмысленным существованием и согласился, что жизнь моя не играет великой роли, но не смотря ни на что я так рьяно её берегу. Сердце колотится от страха, что сейчас я могу умереть. А что из этого? А это говорит, что я хочу ещё побороться. Мне мало, мне чудовищно, невероятно мало того, что из себя представляет моя жизнь. Я хочу большего. Я не хочу быть частью чего-то бессмысленного. Но если уж этот мир такой бессмысленный, то я всё ещё буду бороться. Я стану сам себе миром, если этот мне тесен.       Не хочу я умирать, извольте. Рано мне. Я презираю жизнь и мир, я и дальше буду презирать, но не обращайте внимания. Всё ложь. Я просто лелею несбыточную мечту, стать важной частью мира или хотя бы создать свой собственный. И мне стыдно, что я такой глупый. Я знаю, что хочу невозможного, но это я. Я просто не могу остановиться на том, что возможно. Всё, что возможно или хоть немного вероятно, то становится скучным и серым для меня.       Хватит! Я не собираюсь умирать. Мне плевать, чьи глаза я вижу, но пусть они видят мои тоже! Жаль, что они не красные и не светятся в темноте. Конечно, моими глазами я никого не напугаю, но вот взглядом могу. Пусть прочтут по нему всё то, что я не могу сказать. Пусть заметят горящие глаза, а не дрожащие колени.       Мне всё ещё страшно, но я не трус. Можно бояться, но несмотря на это, бороться. Это ведь элементарно. Стоя, как столб, ты никогда не победишь свой страх. В него нужно окунуться, нужно заглянуть ему в глаза. Пусть он тебя боится, а не ты. Дойди до безумия, доведи себя до такой грани, перешагнув которую, тебя уже ничего не напугает. Позволь себе бояться только самого себя.       Моё оцепенение прошло. Я знаю, что больше не бледен. Я чувствую, что твёрдо стою на ногах и не дрожу. И я знаю, что по моим глазам видно, что я вопьюсь в глотку любому, кому только в голову придёт мысль покуситься на мою жизнь.  — Я псих, к чёрту всё! — вдруг заорал я во всё горло. — Мне ничего не страшно! Я плюю на всё!       Эхо разнеслось по лесу, а красные глаза, которых я так испугался, вдруг метнулись во все стороны.        И я снова один, а кругом ни души. И мне вдруг так грустно стало в душе, что я подумал: «Может, даже и лучше было, когда меня окружали враги. Ведь быть один на один с самим собой даже опаснее».  — Уж самому себе я ничего плохого не сделаю, — шепчу я и медленно шагаю по дороге.       И всё-таки я для себя враг номер один. Никто за всю мою жизнь (исключая этот день, разумеется) не сделал мне столько подлостей, как я сам. Поэтому нужно постоянно быть осторожным. Даже когда ты, как тебе кажется, делаешь что-то себе во благо, вполне возможно, что всё происходит совсем наоборот. Это словно ты копаешь яму, чтобы откопать сундук с сокровищами, а потом вдруг понимаешь, что копал слишком долго и уже не выбраться наружу. А лестницы-то нет. Могилу выкопал, а не клад.        Кто-то вдруг зарычал. И я снова остановился по своей привычке. Но потом захохотал от того, какими расстроенными стали мои нервы. У меня всего-навсего заурчал живот.  — Нужно что-то съесть. И чем скорее, тем лучше.       Весь день я бегал с места на место, размышлял и спасал свою шкуру, а про желудок забыл. А ведь я не ел ничего уже чертовски долго. Кажется, съел бы целую лошадь.        И я ещё даже не представлял, как удачно подумал про лошадь… Но это всё потом, а пока… пока я вижу костёр где-то вдали.        И я иду туда. Не знаю, кто его развёл, не знаю с какой целью, но я просто хочу к свету, каким бы он не оказался.       И когда я подошёл поближе, я увидел двоих детей.  — И не страшно вам двоим ночью в лесу? — весело улыбаюсь им я.  — А тебе самому разве не страшно? — серьёзно спросила меня маленькая девочка в красном платье.  — Уже нет.  — Вот и нам нет, — также серьёзно сказал мальчик, жующий морковку.       Я быстро окинул их взглядом. Им на глаз лет восемь, и я не представляю, что они делают ночью в лесу. Наверное, это брат с сестрой: глаза у них поразительно схожи. Рядом с ними у костра коробочка с кубиками сахара и ведёрко с морковкой.       Я облизался.  — Хочешь морковку? — спросил мальчик.  — Да, спасибо, — обрадовался я.       Я, наверное, весь засиял от радости, до того я голоден.  — За что это ему спасибо? — спросила вдруг девочка, когда я подошёл ближе.  — Как за что? — растерялся я. — За морковку.  — Так ведь я тебе её не давал. И даже не предлагал, — вдруг нахально ухмыльнулся мальчишка. — Я просто спросил хочешь ты или нет.  — Но ведь я хочу.  — А с чего ты взял, что мы станем отдавать тебе нашу морковку? — хитро улыбнулась девочка.       Она обменялась с братом загадочным взглядом.  — Да ладно, — закатил я глаза. — Неужели и дети здесь как все?       Уж точно я не мог подумать, что дети в этом месте такие же, как и взрослые. И я даже не знаю, почему так решил.       Кажется, у меня есть страсть ожидать всегда хорошего. Я не видел ещё ни одного ребёнка здесь, потому и решил, что пусть здесь все безумные, но дети окажутся нормальными. Это же дети. Они нормальнее самого нормального взрослого. Но только здесь всё не так, как должно быть. Если я привык считать, что дети нормальнее самых нормальных взрослых, то здесь это правило сыграет против меня. Здесь дети безумнее самого безумного старика.        И я вдруг тихонечко засмеялся, отчего дети неожиданно посмотрели на меня новым взглядом. Я ещё за сегодня не встречал такого взгляда. Он будто говорит: «Да ты ведь один из нас, братишка!»       Но нет, скоро они уже сообразили, что я засмеялся своей мысли, а в этом нет ничего по-настоящему странного.       А засмеялся я оттого, что впервые заметил, как люблю метаться от чего-то замечательного к чему-то ужасному и обратно. Я не только сейчас так сделал, я всю жизнь так делаю. Вот сейчас, я резко перешёл от того, что дети самые нормальные из всех людей, к тому, что они безумнее безумцев. Но это ведь у всех так. Надеемся на лучшее, потом видим что-то среднее и из-за этого начинаем думать о худшем. Или это только я не могу принять середину?       Ну разве её вообще можно принять? Кому нужна середина? Страдать — так страдать всем сердцем! Радоваться — так радоваться всей душой! А середина здесь лишняя. Середина точно не для меня. Я хочу быть самым счастливым, а если уж это невозможно, то уж лучше я стану самым несчастным. Но на середине я просто не могу остановиться. Это же так скучно! Всё кругом среднее. Меня уже тошнит от этого среднего.  — Ты всегда вот так молчишь и в одну точку смотришь? — перебил мои размышления мальчишка.  — Что?  — Всегда ты такой чудаковатый?  — Сам ты чудаковатый.  — Может, и так, но я ем сахар, а ты нет. Но хочешь, да?  — Да.  — Отлично! — воскликнула девочка, и её глаза загорелись. — Получишь сахар, целую коробку…  — И морковку, — добавил мальчишка.  — Да, и морковку, если будешь нас развлекать.  — Мне заняться, по-вашему, больше нечем?  — Может и есть, но по-нашему, ты голоден, а у нас есть еда. И тебе придётся нас развлекать.       Дети устроились поудобнее на бревне у костра.  — Ну что вы? Серьёзно?       Я тут же пал духом. Я не в настроении развлекать маленьких и вредных детей.       И только сейчас я сообразил, что мы в лесу одни, а я сильнее и умнее их обоих. Мне проще простого взять сахар или ведёрко с морковкой. Я могу ловко обвести их вокруг пальца или, уж если на то пошло, просто забрать то, что хочу.       Но мой характер мне этого не позволяет.  — И как мне вас развлечь? — устало спрашиваю я.  — Изобрази лошадку.  — Лошадки любят сахар и морковку! Стань лошадкой.  — Я маленькая лошадка, и я хочу морковку? — я поднял бровь.  — Нет-нет-нет! Это не лошадка!  — А какие должны быть лошадки?  — Они стоят на четырёх ногах.       Я подумал немного и опустился на колени.  — Вот теперь я лошадка!  — Нет-нет, опять ты просто дураком прикинулся, а не лошадкой! — закричали дети в один голос.  — Ну, а сейчас, что не так?  — Лошадки не разговаривают!  — Возьми себя в руки. Думай, как лошадка, чувствуй себя лошадкой… — сказал я себе.       И я закрыл глаза.       «Я лошадка. И вовсе нет, я не лошадка. Я взрослая лошадь. И я целый день возила телегу и устала. И я, уставшая лошадь, которая хочет сахарку» — тут я улыбнулся своим мыслям. Но потом мне удалось сдержать смех и взять себя в руки.       Я продолжал думать, как лошадь. Вот я лошадь. И у меня четыре ноги. Пойду к ведёрку с морковкой и понюхаю её. Я понюхал морковку. Сладкий, аппетитный запах наполнил меня теплом. Ещё никогда морковь не казалась мне такой вкусной, как сейчас. Но ведь я ещё никогда не был лошадью. А теперь я точно лошадка. И мне ничего неинтересно, кроме морковки и тишины. Я могу работать днём, а ночью спать под звёздами. И мне больше не будет интересно, что там, среди звёзд, может таиться разум. Я ведь всего лишь уставшая лошадь. И меня не волнуют огоньки на небе, не помню, как они называются… Но они меня точно не волнуют, я волнуюсь о том, чтобы меня не покусали комары. Но чуть что я смогу отмахнуться хвостом. Не для красоты, ведь он мне нужен.       Тут как раз у меня на боку уселся комар и я… прихлопнул его хвостом!       И тут уж я испугался, я захотел вскрикнуть.  — Иго-го, — вырвалось у меня.       Дети смотрели на меня увлечённо, а я не понимал, что происходит. Я ведь лошадка, только почему я так испугался сейчас? Или я не лошадка? Нет, я точно лошадка, я помню себя ещё жеребёнком.        Нет, не был я никогда жеребёнком! Я не лошадь, я человек! Я мыслю, я мыслю так, как не мыслят лошади, а, впрочем, разве я знаю, как они мыслят?       Я улыбнулся и подумал:"Уж сейчас должен знать!»       Но я всё же человек. Я встал на ноги. Я человек, я просто дал себя запутать. Такое ведь постоянно случается, ты думаешь, что ты такой-то, а на самом деле ты совсем другой. Или другой вариант событий. Тебе говорят, кто ты, а ты в итоге соглашаешься и теряешь себя. Но я себя не потеряю. Я даже и не знаю, кто я, но такого я терять не намерен. Я не лошадка точно. И не дурак. И не мудрец. И я не знаю, кто я. Но я знаю, что я голоден и рассержен.       Как эти дети смогли меня запутать? Я-то привык, что только я могу себя обхитрить. Но уж теперь я не намерен здесь торчать.  — Смотрите, там пони! Настоящий пони! — восхищённо закричал я, указывая на кусты.       Дети отвернулись, а я схватил морковку и побежал по тропинке дальше.  — Эй! Эй! Обманщик! — кричали у меня за спиной детские голоса.       А я шёл вперёд и не оборачивался. И мне было весело. Может, оттого, что я наконец жую что-то вкусное, а может, оттого, что я никогда не позволю себе быть тем, кем я не являюсь. Я не знаю, кто я, но я точно знаю, кем не являюсь.       Я потерял счёт времени и утонул в сладости обыкновенной моркови и тумане своих мыслей.       А думал я вот о чём. Могу ли я наверняка знать, кем я не являюсь. Это как история со злодеем. Кто-то говорит, что он никогда не станет злодеем. Но при этом он уже злодей. А следовательно, он не врёт, ведь стать злодеем во второй раз невозможно. Это случается лишь однажды. И я такой же. Я стал уверять себя в том, что я не лошадка только тогда, когда превратился в неё. И разве теперь не страшно жить.       Вот потрудитесь не упустить мой ход мыслей сейчас. Я никогда не стану злодеем, ведь я уже злодей. Всё сводится к этому. И при этом я твержу себе, что я наверняка не злодей. Тогда, может, это значит, что я обязательно им должен стать.  — Какая-то чушь выходит, — нахмурился я, а потом, зевнув, добавил, — потому что приближаюсь к истине.       Вы замечали? Чем ближе вы к главной идее, к разгадке, тем непонятнее и страннее всё кажется.        И я бы, наверное, терзал себя попытками дойти до основной мыли и дальше, если бы передо мной не выросло огромное здание с колоннами и мраморными львами.       Я погладил льва по его мраморному носу.  — Как хорошо сделан, совсем как настоящий.        А он в ответ спрыгнул со своего пьедестала и улыбнулся мне зубастым ртом:  — Добро пожаловать в Музей Жизни!