Морские узлы

      С неба падает снег.       Счастливчик всегда был Счастливчиком. Сколько себя помнит — кличка липнет к рукам, мерзко клеится к коже, сплавляется с ним, и имени больше нет и не было никогда. Счастливчик. Он никогда не признается и самому себе, но клеймо — это больно.       Ему, должно быть, не больше десяти лет, он пока ещё тощий и невысокий, с тонким, рвущимся голосом и глазами побитой уличной собаки. Счастливчик также скулит и мнётся. Счастливчик также может вцепиться в чужое горло зубами.       Он грязно ругается, когда снова рвётся скрипичная струна. Украсть — не получится, просто так, конечно, не отдадут.       В трёхлетнем возрасте он едва не утопился в смердящей городской речке.       В возрасте пяти лет упал с лестницы и едва не свернул шею.       В шесть лет он заболел, сам не помнит, чем, помнит — много месяцев в смятой постели, клопы и мухи, мать, причитающая, поливающая отборной бранью, а потом ещё то, как она хватала его руки, вцеплялась ногтями до крови и долго смотрела на его осунувшееся лицо. Не помнит, когда это кончилось. Помнит, что скоро ушёл.       В восемь, кажется, он рассёк руку рыболовным крючком — шрам уродливо бугрится и выделяется светлыми пятнами на коже. Это не так уж и важно, но Счастливчику было до того обидно, что хотелось выть.       Ему, вроде бы, десять лет, он — сын портовой шлюхи, побирается с дрянной скрипкой, отковыривает гроши с промёрзшей земли, трижды в день попадает под телегу, четырежды — получает пинка в толпе. А с неба, чёрт бы его побрал, падает снег. И мальчишка ловит его всем своим существом, даже когда сжимается в плотный комок, укрывается курткой, снег обнимает и обжигает — кончики ушей, макушку, замёрзшие пальцы. Пальцы нужно беречь. Пальцы и скрипку. Всё, что есть в его голове — пальцы и скрипку, прятать, кутаться, лезть в магазины и хватать с прилавка на рынке свечи. И греть пальцы, а потом греть скрипку.       Счастливчик знает несколько незатейливых мелодий, дюжину песенок, танцевальные, и ещё несколько бесполезных. За такое, тягучее и заунывное, никто не подаст ни гроша, разве что подтянутся ещё бедняки, зеваки и бездельники, постоят рядом, всхлипнут пару раз и снова потом разбредутся. Счастливчику самому такое не нравится — начинает щипать в глазах и вдруг становится до ужаса тяжело. В быстрых бегущих песенках хотя бы можно согреться.       Ветер вдруг швыряет его вперёд, сдувает с места. В этом году для их краёв слишком суровая зима.       Счастливчик собирает с земли монетки, суёт по карманам тяжёлой куртки, скрипку прижимает к груди, встаёт, слегка качнувшись в сторону, и бесцельно бредёт куда-то вниз по улице. Город пустеет. Снег — мерзкие крошечные крупинки — валится за пазуху.       Он идёт, а мир вокруг темнеет и кружится, и когда Счастливчик готов уже поклясться, что не знает, где право и лево, верх и низ, что он потерялся и вечно будет брести в этом снегу, он выходит к морю. Море приветственно шумит. Шевелится сизый холодный прибой.       Счастливчик глядит на море.

***

      Счастливчик смотрит на море. А оно, кажется, смотрит на него.       Рядом Канонир обжимается с пушкой, он зовёт это «близким знакомством». Он весь в саже и похож на самого дьявола.       У Счастливчика от локтя тянется старый шрам, он каждой девке, пьяным заплетающимся языком, твердит, что получил его в бою. А они так и вешаются на шею. Не рассказывать же, что в руку в детстве впился крючок — девушки любят не столько шрамы, сколько героические истории их получения.       Юнга что-то бормочет себе под нос, слоняется без дела по палубе. Так бесконечно похожий на щенка. Счастливчик закрывает глаза и представляет, что у мальчишки, как у Старпома, спрятанный в штанах хвост и потерявшиеся в светлых кудрях висячие уши. И ещё во сне он тявкает и дёргает ногами. Это даже не смешно, чересчур уж похоже на правду.       Упомянутый Старпом выходит на палубу, сжимая в руках гитарный гриф, Счастливчик готов поклясться, что за ним из нутра корабля на секунду протянулись отростки темноты.       К Лису сбредаются люди снизу и с разных концов палубы, Канонир, кажется, тоже готовится слушать.       А когда он начинает играть, Счастливчика будто бы молнией прошибает. Зеваки, бездельники и бедняки. Никто не подаст ни гроша. В глазах от тягучей песни щиплет. Жара, пропитанная потом рубашка, горячие сухие ладони — а Счастливчику чудится холод и снег. Счастливчик дрожит.       Он знает мелодию — и до ужаса хочет забыть.       Лис непонимающе смотрит мутными глазами, когда матрос рукой накрывает дрожащие струны, обрывая звук. Старпом опускает взгляд — пальцы у Счастливчика синие.       — Сыграй другое, — он стучит зубами от холода.       И Лис впервые слушается.