Морские узлы

      Вперёдсмотрящий слишком поздно замечает идущий на всех парусах корабль под имперским флагом, хотя русалка вьётся вокруг него, когтями впивается в руки и орёт в самое ухо страшно высоким голосом. «Посмотри, посмотри же!» — но матрос смотрит пустым взглядом только на дымкой затянутый горизонт, и Дочь Морей досадливо морщится, острыми клыками до крови закусывая губу. Всплёскивает руками, отвешивает впередсмотрящему хлёсткую пощечину — тот даже не чувствует — и падает из вороньего гнезда, на секунду растворяясь в подрагивающих солнечных лучах.       А потом она появляется снова — уже на палубе, рядом с Лисом, тянет его за отросшие волосы, и бьёт раскрытой ладонью по спине, и хвостом молотит по доскам палубы. Дочь Морей тревожится, она вглядывается напряжённо в блестящую морскую гладь, сжимается вся в ожидании боя, а там, куда никак не хотят посмотреть люди…       Огненный пёс бросается от одного борта к другому, и под его прыжками, кажется, скоро начнёт раскачиваться корабль, а потом и вовсе опрокинется килем вверх. Солнце Империи рычит, и голодно-хищно скалится, и длинным огненным языком облизывает клыки — на обед у него, кажется, будет русалка. Начищенные до блеска пушки сияют на солнце медным костром, они тоже нервно дрожат, и мачты трепещут, и паруса хлопают на ветру, корабль весь — нетерпение.       А море бугрится между ними высокими волнами — тоже ждёт. Облизывает бока кораблей, со злобным весельем плещется, и плеск этот похож на странный и тихий смех. Оно жаждет крови, и в воду летящих щепок, снарядов, грохочущих и исчезающих в пучине, и там же исчезающих человеческих тел. Море жаждет кровавой жертвы, и ему, в общем-то, всё равно…       В общем-то. Волны подгоняют Дочь Морей, дочь этих самых волн, защищают и укрывают, и встают на пути у свирепого пса.       Когда Враг смотрит случайно на то место, где к скрипучими доскам палубы в нетерпении припадает пёс, Солнце Империи мгновенно снова становится человеком. Выпрямляется, с хрустом сгибает дрожащие пальцы, и едва-едва не скулит от невыносимой муки. Ему хочется, безумно хочется носиться и лаять, и чтобы с вывешенного из пасти языка капала кроваво-красными искрами пена, и чтобы от бешенства и жажды крови мутнели чёрные уголья-глаза. Но он вытягивается по струнке, прячет клокочущий рык и рвущие небо клыки, и смотрит надменно, подражая Врагу, на Дочь Морей.       Русалка ловит его взгляд. Солнце Империи подходит с кормы.       А потом Лис замечает всё-таки чужие мачты, вдруг разыгравшийся ветер швыряет ему в лицо дым, гарь и жуткий запах псины, и Старпом кидается к Капитану, взлетает мигом на мостик.       — «Солнце Империи»… — выдыхает он, пальцем указывая себе за спину.       Капитан, сжав зубы, тут же выворачивает штурвал, боком вставая к вражескому кораблю. Кто-то на палубе падает, Юнга хватается за канат, обдирая и обжигая ладони, а Канонир подскакивает с места.       — Заряжай, — тихо говорит Капитан. Канонир, кажется, читает по губам.       На палубе начинается копошение, матросы, измазанные как черти, бегают от пушки к пушке. Юнга, марая кровью с ободранных рук ванты, взбирается на верхушку мачты, и толкает вперёдсмотрящего в спину. И тот упал бы на палубу и расшибся, но успевает кое-как уцепиться за рею. На мальчишку сыпется отборная брань.       Канонир торопится как может. Вот только всё же они заметили «Солнце Империи» слишком поздно.       Первый залп обрушивается на палубу фонтанами брызг от впустую запущенных ядер. Второй…       Леди Удача тянет на себя узор, сбивает с ткани расползающиеся выжженными чёрными пятнами искры, но нитки рвутся — неизбежно рвутся. Те, что извиваются запутанными пёстрыми линиями черновой стороны. Троих безымянных матросов разом отшвыривает от борта, выбитого пушечным ядром. Один — срывается с порванных вант. Но нитей лицевой стороны Леди Удача никому не отдаст.       Почти. Такелажнику в руку втыкается крупная щепка, он жалобно дико воет, только скулёж его тонет в грохоте ответного залпа. Рвутся надутые паруса «Солнца Империи», щепы, целые куски мачт сыплются дождём на палубу. Огненный пёс закрывает от них Врага. Адъютант потирает ушибленный лоб, потом — зажимает ладонью кровоточащую руку, а Дочь Морей смеётся, смеётся злобно и мстительно. «Солнце Империи» не сохранит всех и каждого — нитки рвутся, давно уже запутанные и сплетенные неумело.       А корабли сближаются — Лис почти что слышит, как скребут о палубу чужие когти, как клацают чужие зубы, и ему самому хочется вцепиться в глотку мерзкому псу… Только собак здесь нет. Конечно же, нет.       Русалка обещает себе, что непременно принесёт в каюту Старпома клок огненной собачьей шерсти, пусть даже обожжёт руки до волдырей. Зверь заслуживает трофея.       Залпы — чуть ближе, будто бы гром среди чистого, ясного неба и замершего в предвкушении моря. Кто-то с «Солнца Империи» падает в воду, и море смыкается над ним мгновенно похожими на челюсти гребнями волн.       Вокруг корабля начинают кружить акулы.       Ближе — борт «Солнца Империи» походит на решето.       Ближе — пёс скулит и воет, русалка шепчет что-то над израненным хвостом, в пальцах сжимая оторванные чешуйки.       Абордажные крюки врезаются в борт «Солнца Империи», а Юнга в вороньем гнезде сгибается пополам от боли — матрос на верхушке чужой мачты прострелил ему плечо, почти что в упор.       Капитан поправляет треуголку. Матросы что-то орут, гогочут, едва ли не лязгают зубами, словно бы дикие звери.       — Йо-хо, ребята! — Улыбается Капитан. И первый перемахивает на чужую палубу.       А следом прыгают матросы, и Счастливчик, уцепившись ногой за канат, шмякается на доски. Но вскакивает тут же, и кидается, очертя голову, в уже затянутую дымкой от мушкетных выстрелов бойню.       Лис приземляется на руки и ноги, а потом, втянув на секунду носом воздух, откатывается вбок. И лезвие чужого палаша отсекает ровную полосу от широкополой шляпы. Враг, стоящий над ним, нехорошо ухмыляется.       Капитан позади заносит саблю — и вдруг падает. Не ранен он лишь потому, что не успел подбежавший Адъютант дотянутся до него единственным оставшимся кортиком — сабля застряла меж рёбер одного матроса.       Но Враг оборачивается, и тут же взмахивает палашом, а Капитан едва успевает поднять крюк, и сталь звенит, и скрежещет, едва не высекая искры. Клинок — о крюк Капитана.       Адъютант отскакивает. Он спас своего командира, только сам остался ни с чем — кортик выскальзывает из вспотевших ладоней и падает под ноги дерущихся матросов в самой гуще битвы.       Капитан и Враг больше не обращают на него внимания, ни на кого не обращают внимания.       А Адъютант со Штурманом налетают друг на друга почти что случайно — тот отступает от раненого громилы-матроса. У Штурмана — руки в крови, и растрёпаны волосы, и пряди, выпавшие из косы, иногда почти закрывают лицо, и ещё одежда в бардовых пятнах. А потом он делает резкий выпад, и грузный мужчина почти что падает на него, и кровь, везде кровь, и мерзкий запах, и алое хлюпанье под ногами. Адъютант едва не вскрикивает, отбегает, сжимает кулаки — будто бы собирается драться вовсе без оружия.       Штурман оборачивается на его всклик, застывает на секунду. Адъютант узнаёт военную выправку, узнаёт военного. А Штурман узнаёт себя. Будто бы в странном зеркале, чьё отражение глядит на него через непроницаемую толщу прожитых лет — безоружный мальчишка, который глядит холодно, двигается специально резко, и ещё надменно кривит губы, не понимая, как мерзко выглядит. Отросшие волосы, и ни капельки крови на будто бы новом камзоле. Хотя убил уже чёрт знает скольких.       Штурман крепче сжимает рукоять сабли, прикрывает глаза, выдыхает… Они стоят вот так, в замешательстве, посреди кипящего на палубе сражения, какой-то жалкий миг. А потом Штурман разворачивается и скрывается снова в толпе. Нет-нет, пусть этого мальчишку убьёт кто-нибудь другой, кто кроме пиратской жизни ничего и не знал, а значит не сможет понять, не сможет пощадить из бесконечной жалости. Его — и себя. Потому что это одно и то же, всего-то часы у него отстают.       Адъютант станет от этой бесконечной войны либо негодным калекой, которого мучают без конца воспоминания, либо калекой душевным, которого ничего уже не заботит. Штурман, уже переломанный и починенный тысячи тысяч раз, выбрал третий путь. Он живёт и всё ещё чувствует. И повторяет шёпотом вслед за Капитаном «Йо-хо, ребята». Йо-хо.       А Капитан швыряет Врага к борту, и тот дико орёт, потому что хрустнуло что-то в спине, и боль врезается, кажется, в каждую клеточку тела. Капитан ухмыляется. Они побеждают, и ничто, чёрт подери, в этот раз не помешает свершиться его мести. Он упирается сапогом в грудь Врага и приставляет саблю к его шее.       Битва вокруг стихает.       Они победили.       Лис, тяжело дышащий, в испачканной кровью одежде, подходит сзади и кладёт руку Капитану на плечо.       — Ну же! — Враг подаётся вперёд, тянется к кромке лезвия, но Капитан с силой ударяет его каблуком в грудь, прижимает к палубе.       — Не надейся. Я тебя не убью, — с улыбкой говорит он, а потом поворачивается к матросам. — Свяжите и бросьте в трюм.       Лис опускает глаза и убирает руку с его плеча.

***

      Дочь Морей пляшет, извиваясь и взмахивая руками под слышную ей одной музыку мерцающих за окошком звёзд. Она торжествует — в обожжённых пальцах у неё горят клоки огненной шерсти, и улыбка не сходит с её лица.       — А потом мы решили его потопить, — подскок, взмах тонких рук, — и он извивался от боли, и море поглотило его! — серебристый струящийся смех. — Он затухал и дымил, как залитый водой костёр! И дым был по всему небу, и…       И она снова кидается в пляс, вспоминая, как Солнце Империи выл, исходил чёрными облаками над водой, плевался искрами, как пытался бороться с морем, а оно, кипя, пожирало его. И начинает приплясывать чуть быстрее, а в ушах у неё стоит мерзкий собачий визг и тявканье.       Леди Удача тонким пальцем по столу отбивает ритм её танцу. Леди сегодня чуть более задумчива и молчалива, чем всегда. Она мнёт в руке узор, комкает, сводит вместе края — посреди прекрасной работы красуется большая обугленная по краям дыра. Нить Врага всё тоньше, она распадается уже на волокна.       — Тебе их совсем не жаль? — Леди Удача встаёт и смотрит на замершую в чудной позе Дочь Морей.       — Ни капли, — шепчет она.       — Все истории кончаются, — вдруг ровным голосом говорит Леди Удача, — все нитки рвутся, все узоры завершаются. Всё и вся имеет конец. Ни капли не жаль?       Дочь Морей мотает головой, так что длинные пряди падают на лицо, рассыпаются по плечам. Леди Удача чему-то кивает.       А ей — жаль.