Морские узлы

      Капитана швыряют с силой вглубь камеры, а он так и остаётся лежать. Волосы — грязными, слипшимися прядями вокруг головы, белая рубашка вся в крови и грязи, сапоги и треуголку отняли. А на рассвете повесят. Когда он поднимается наконец, тут же снова прислоняется к стене и сползает вниз. Потому что ноги не держат, и Капитан ужасно устал, а смерть подбирается совсем близко — он почти уже мёртв, чувствует, как копошатся рядом могильные черви. Он не сдаётся, не ломается, но кто знает, сколько ещё он бы смог, если б не знал, что совсем скоро это всё кончится.       Враг играется с ним, наслаждаясь триумфом, каждый день смешивая Капитана с грязью, довольно ухмыляется. А Капитану больно, ему мерзко от осознания того, как легко он поддаётся, как рычит и кидается на Врага. Враг, холёный, в чистой одежде, выбритый и напудренный, измывается над ним с огромным наслаждением.       У него пытаются выпытать, где прячется команда. Но Капитан, сжав зубы до дрожи, молчит.       И каждый день он думает о них — матросы, его ответственность, его люди. Он не может их предать — не имеет права. Враг тянет время, тянет силы из Капитана.       И когда тот не может сдержаться уже, думает о тех, кто ближе ему, чем обычные матросы. Старпом, дорогой, старый друг. Он насильно заставляет себя представить его, растерзанного армейскими шавками, с простреленной башкой. Это помогает ещё на несколько дней. Враг склоняется к нему совсем близко, глядит прямо в глаза, произносит странно-умиротворённо: «Где твоя команда, Капитан? Потом будет ещё больнее, ты знаешь». И Капитан думает о Старпоме, молчит.       Дальше — Штурман, Канонир, Такелажник. Капитан запрещает себе думать пока о другом, хотя иногда ужасающие образы преследуют его в кошмарах.       Но завтра его вздёрнут на виселице, и Враг измывался над ним весь день, с самого утра. Факелы дают ничтожный свет в комнате без окон, из звуков — только звон падающих капель воды. С пореза на груди кровь тонкой струёй скатывается к поясу, а оттуда на пол, и вторит, разбиваясь о плитки пола, стекающей с потолка воде. Капитан висит на впившихся в запястья железных кольцах, Враг отчего-то слишком серьёзен сегодня — тоже знает, что времени мало.       — Где твои люди, Капитан? — шипит он, вцепляется испачканными в крови руками в грязные волосы Капитана.       И тот думает, наконец, о Юнге. Воскрешает специально в памяти всё до мелочей, проваливаясь в темноту. Хлёсткий удар по щеке приводит в сознание, Капитан вспоминает: гордо вскинутый подбородок, мальчишка смотрит свысока, хоть и ниже его на голову. Ещё удар, гулко капает вода. Светлая прядь торчит глупо из-под банданы. Удар. Юнга бранится и зовет Капитана крысой, а тот смеётся — он смеялся тогда, как же был счастлив!       Он ненавидит мальчишку, Юнга надоедлив и доставляет чересчур много проблем. Только сейчас воспоминания — мимолетные, но такие близкие сердцу, помогают не сорваться в бездонную пропасть, утянув за собой ко дну ещё и команду корабля.       Когда Капитан засыпает на мокром полу в своей камере, вспоминает снова всё, что было. Так недавно — и так давно. В полусне Капитан обращается будто бы к Юнге. «Если ты станешь новым капитаном, щенок, ты будешь даже хуже, чем твой отец. Старпом бы помог, да только ты слишком гордый, чтоб его слушать. Гордый и тупой как пробка. Был рад, что меня сюда бросили, верно?» — последнее отчего-то слишком больно, здесь, в трепещущей темноте, все чувства обостряются до предела. У него было слишком много времени, чтобы думать. Так можно сойти с ума, а может быть, он уже.       Под утро его, грязного и небритого, ведут к виселице. Отдают снова сапоги, набрасывают на плечи камзол. Горожане толпятся и смотрят с интересом, а солдаты толкают его в спину, специально, на обозрение всем. Посмотрите — вот ваши пираты, жалкие и нищие. Капитан подходит к самому краю эшафота. Сердце проваливается стремительно вниз — невозможно! Совсем рядом, руку протяни, стоит Юнга. Неужели он и вправду сошёл с ума?       Мальчишка стоит на солнцепеке без банданы, блестят немытые светлые кудри. Капитан вглядывается, щурясь, в толпу и замечает их. Едва ли не половина народу — матросы, Старпом стоит чуть позади Юнги.       Штурман достаёт резким движением из-за пояса мушкет. Раздаётся выстрел. Солдат падает с эшафота в толпу.       Что было дальше, он едва ли может вспомнить. Кровавая бойня, и кто-то вкладывает ему в руку саблю, но Капитан не может сражаться. Стоит посреди кипящей битвы, горожане разбежались по своим домам, Старпом рубит направо и налево. Юнга проносится стремительно рядом и оставляет кинжал в боку у подобравшегося слишком близко к Капитану солдата. Всё крошечными обрывками, лоскутками.       Как бегут, тоже не очень помнит. Чувствует тупую боль в коленях, сбившееся дыхание, рядом кто-то, чуть повыше Капитана, поддерживает.       Вваливается на борт заметно поредевшая команда, в спешке убирают трап, а Капитан ищет мальчишку среди ярко пестрящих одеждой пиратов — как он отвык от красок.       Юнга сваливается откуда-то сверху, вцепляется пальцами в плечи Капитана, мимолётно, быстро прижимается к нему и тут же отталкивает. Вокруг суматоха и гвалт, за кораблём погоня, по ним палят, а Юнга с Капитаном глядят, не отрываясь, друг на друга.       — Я уже думал, что мёртв.       — Одной ногой в могиле, Капитан. Не знали, что тебя продержат так долго. А в тюрьму не пробраться, — Юнга глядит исподлобья. Не о том они должны говорить.       — Ты рад был, когда меня увели? — Капитану интересно. На насмешки его пока не хватает.       — Очень, — Капитан никогда не узнает, как Юнга метался и не находил себе места без него.       Вечером солнце красит палубу в оранжевый, длинные тени от мачт падают на морскую гладь. Мальчишка пробирается в каюту Капитана, и тот едва не рассекает себе щёку бритвой, когда Юнга утыкается ему в спину. Вдыхает полной грудью, да только Капитан не пахнет теперь ни морем, ни кровью. Сыростью, глиной, мхом и плесенью разве что. Юнга хочет вернуть того Капитана, который насмешлив, семь дней в неделю мертвецки пьян и пахнет непременно солью. Мальчишка сбегает так же внезапно, как появился, оставляет посреди каюты озадаченного Капитана, так и не закончившего бриться.       Спустя несколько дней корабль приближается к небольшому острову. Шлюпки спускают на воду — Капитан с Юнгой садятся вместе.       — И зачем нам туда? — Юнга фыркает, скрещивает руки на груди.       Капитан усмехается, поправляет треуголку и закидывает ногу на ногу.       — Матросам — за пресной водой. А ты здесь, чтобы грести.       Мальчишка бормочет про себя проклятия, налегает грудью на весла и становится весь красный от усилий.       Когда команда, побросав шлюпки, удаляется вглубь острова, Капитан отчего-то остаётся на пустынном берегу. Юнга глядит на него с удивлением, а он скидывает сапоги, бросает на горячий песок треуголку и камзол, а потом окунается с головой в море. Когда выходит на берег, с него ручьями стекает вода, а между пальцами, цепляясь за кольца, вьются длинные нити изумрудных водорослей. Капитан, ухмыляясь, подходит и прижимает Юнгу к себе.       — Этого хотел, щенок?       Тот поводит носом, словно и правда мелкая собачонка, и удовлетворённо кивает. Скоро высохнут волосы и снова покроются почти твёрдой коркой соли, а от рубашки будет нести морем и водорослями. Юнга затихает ненадолго, чтобы потом оттолкнуть Капитана, снова порвав рубашку о стальной крюк и воскликнуть: «Мокрая крыса!». С этим Капитаном можно быть вздорным, склочным мальчишкой. От него теперь снова пахнет морской солью.