Морские узлы

      Закат полыхает огнём где-то на горизонте, прямо по курсу, так близко, да только до него никогда не доплыть. Повисшие грязные паруса теперь цвета дешёвого рома. Капитан щурится, стоя на мостике, вглядываясь в небо: птицы пролетают над верхушкой мачты. Им всё равно, какая на море погода.       Капитан, замирая, кажется, от восторга, зарывается пальцами в медные кудри Юнги. Они такими бывают разве что на закате, и Капитан устало вздыхает, гладит мальчишку по голове.       Тот слишком устал, чтоб вырываться, жара и солнце пожирают силы, жизни и краски. Душная ночь после заката пахнет морским прибоем и Капитаном, Юнга глядит на звёзды. Одна сияет прямо над мачтой, и он тянется к ней, но она, как закат, далека. Ни доплыть, ни долететь, ни дотянуться.       Штиль убивает медленно и людей, и корабль. Душно и зловонно от него, в душе замирает что-то, и каждый раз, когда лёгкий ветерок касается щеки Юнги, он вскидывается и глядит на море с надеждой. Но волны снова лишь чуть колышутся, идут почти незаметной рябью.       Капитан со Старпомом напиваются у него в каюте, надеются пережить эти невыносимые дни в пьяном угаре, но ни одному из них это не нравится. Душная каюта и тёплый ром, всё слишком жаркое, плавится под сухими ладонями. Юнга приходит наутро, Старпом развалился на полу, раскинув руки. Старому лису никогда и не была нужна кровать.       У него распущены волосы, волнистые, обычно собранные в хвост. И даже спит он в своей любимой шляпе. Капитан лежит на спине, голову положив на грудь Старпома, а вокруг крюка змеёй обвилась чёрная лента, которой обычно лис перевязывает волосы.       И у Юнги всё холодеет внутри, потому что с ним Капитан вместе спал разве что в облике кота, и дотронуться до чужих волос — что-то до неприличия сближающее, а у Капитана на лице странно-умиротворённая улыбка. Старпом, как и всегда, похож на лиса. Зря он раскинул руки — походит ещё и на распятого, и если бы Капитан не проснулся, кто знает, может, Юнга и правда прибил бы его запястья к доскам.       Капитан разлепляет глаза с трудом, удивлённо глядит на Юнгу, застывшего у дверей.       — Вставай, крыса! — вдруг вскрикивает тот, и звонкий голос мальчишки отдаётся в голове у Капитана раскатами грома.       Тот переступает через Старпома, стук каблуков — снова слишком громкий звук, и Капитан закрывает уши руками. Левое — ладонью, а правое стальным запястьем. Это совсем не спасает от звуков, но чуть приглушает их, он вздыхает спокойно.       Юнга глядит на него пристально, совсем близко к его лицу подносит свой нос, в светлых глазах отчего-то ярость пополам с обидой, и Капитан смотрит непонимающе: «Выпить нельзя уже, щенок?»       Штиль накаляет всё до предела, чувства натягиваются так, будто могут порваться.       Юнга бранит Капитана, тот отползает к стене и рычит, прижимает руки к ушам.       — Заткнись, заткнись, заткнись! — орёт он и, когда несносный мальчишка затихает, глядит на него с отвращением.       А у Юнги в глазах те же ярость и обида, а теперь ещё отчего-то слезы. Капитан всматривается в него, щурясь: «Что я сделал не так, салага?» Говорить не может ещё, да и не хочет, горло будто прочистили саблей, а во рту отвратный привкус. Не хочется думать даже, чего.       Капитан переводит взгляд на Старпома и вспоминает, как, неразборчиво лепеча что-то, устраивался на нём спать. Старпом был вовсе не против, только орал, смеясь, что у Капитана теперь чёрная метка: он завязал на крюке ленту со своих волос.       Юнга глядит вслед за Капитаном на него, смотрит так, будто хочет убить. Капитан вздыхает устало, закрывает глаза рукой.       — Юнга. Гордый и тупой как пробка, — сипло шепчет он, ловит мальчишку за руку.       — Не тупее тебя, крыса! — Юнга с шипением выдёргивает ладонь из руки Капитана.       Он ревнует глупо, ни за что, и Капитану это утомительно, а ещё, самую малость, льстит.       Старпом перекатывается набок, и они застывают, будто каменные изваяния. Или застуканные любовники, и Старпому думается, что ко второму ближе. Он, едва поднявшись, тут же падает обратно на пол и хватается за голову. Капитан услужливо протягивает ему бутылку и хочет было похлопать по спине, но останавливает руку, будто горящий ненавистью взгляд Юнги и правда обжигает.       Только он Капитана может ненавидеть, только к его волосам Капитан должен прикасаться, только к нему лезть, упившись вусмерть. Капитан весь принадлежит Юнге, а Юнга — Капитану, их связывает смертельная ненависть.       Неловкое молчание как-то затягивается и длится слишком долго: Капитан с застывшей над спиной Старпома ладонью, вытянутый весь, как струна, Юнга. И сам Старпом, который осознает лучше этих двоих всю глупость ситуации. Он знает, что творится с Капитаном и Юнгой, он понимает мимолётные взгляды и движения, потому что умный, как дьявол. Или ещё, может, потому, что ночью пьяный Капитан заплетающимся языком только о Юнге ему и рассказывал. Ни баек морских, ни хвастовства, только этот мальчишка: какой он несносный, глупый, надоедливый… И под конец уже, по секрету, шёпотом — про светлые глаза и золотые кудри, тёплые руки, серьгу в ухе, и про то, как у него иногда голос срывается, когда он кричит на Капитана.       Старпом заходится кашлем, и Капитан всё-таки хлопает его по спине.       — Хреновая идея была — напиться вдвоём в такие времена, дружище, — как-то чересчур спокойно замечает Старпом. Быть может, лисы отходят от похмелья быстрее людей? Капитан обещает себе подумать об этом на досуге и тут же забывает.       Лис встаёт, покачнувшись. Юнга смотрит уходящему в спину, и Капитан удивляется, как не начала ещё дымиться от этого взгляда рубашка Старпома. Хлопает дверь, удаляются звуки нетвёрдых шагов.       Щенок не выносит лиса — здесь всё закономерно, так, как должно быть, и драный кот усмехается этой правильности. Он непременно снова поставит всё вверх ногами — это ему по силам.       А в каюте душно, спёртым воздухом невозможно дышать.       — Я тебя ненавижу, — шипит Юнга. — Ты мерзкий, грязный, лживый…       Капитан снова хватает его за руку, поднимается, наконец, с пола, опираясь о стену. Мальчишка скалится диким зверем, на душе у него скребут кошки, а Капитан наваливается на Юнгу всем весом, так что тот едва стоит на ногах.       — Я тоже тебя ненавижу, — он едва слышно шепчет на ухо Юнге сокровенное признание в ненависти. — Так ненавидеть я могу только тебя, щенок. Мне, к тому же, нравится, что ты ревнуешь.       Мальчишка становится весь густо-пунцовый, с силой отталкивает от себя Капитана, а тот только хрипло смеётся.       Когда Юнга вылетает из каюты, он снова сползает вниз: хохочет до слёз, и не может перестать, и едва не задыхается в жарком, солёном мареве.       Но Юнга под вечер снова приходит к нему. Усталый, взмокший, едва держащийся на ногах, валится на шконку Капитана, а тот глядит на него отчего-то задумчиво, перебирает пальцами золотистые пряди.       Они могли бы неделями не видеться, но штиль погубит их порознь, и Капитан с Юнгой держатся друг за друга. Так ненавидеть могут только они, это верно.       На закате снова выбираются на палубу. Дневная жара спадает, но все вещи хранят ещё остаток того пекла, и Юнга отдёргивает руку от борта, едва прикоснувшись.       Мальчишка щурится, смотрит в закат, а потом глядит на Капитана и вскрикивает неожиданно даже для самого себя. Тяжёлые капитанские патлы едва-едва приподнимает лёгкий ветер, а за его спиной, у самого горизонта, темнеет крошечная полоска облаков.       Капитан поворачивается вслед за взглядом Юнги, и его лицо оживает вдруг, потому что вот он — ветер, солёный, терпкий, несёт к ним грозу и бурю. Капитан смеётся счастливо, прижимается губами на миг к макушке Юнги и тут же убегает куда-то. Мальчишка остаётся наверху, вдыхает полной грудью морской ветер и украдкой улыбается.       Они теперь могут доплыть и до заката, и до звезды над мачтой.