Морские узлы

      — Пойду, прогуляюсь, — бросает Штурман остальным. Такелажник машет другу рукой, давая понять, что услышал и принял к сведению, хотя, скорее всего, он забудет об этом уже через пару минут. В конце концов, чего ожидать, если единственные планы у них на сегодняшний вечер — напиться до чёртиков и морских змеев перед глазами?       Мысли Штурмана заняты совершенно другим.       Он идёт по тихим улицам, машинально касается пальцами пистолета, скрытого одеждой, до сабли старается не дотрагиваться. Из открытых дверей трактиров слышны смех и пьяные песни, вот только Штурману совсем не весело. Он сосредоточен и серьёзен, ни капли сегодня не выпил, несмотря на смешки остальной команды. И не объяснишь ведь им, почему ему так нужно быть трезвым этим вечером. Не расскажешь, какая страшная тоска лежит на сердце.       Штурман бережно перебирает воспоминания, качаются чашки весов, хотя всё давно уже решено. Под глазами залегли синеватые тени, он не спал уже несколько ночей, и дело тут вовсе не в проверках курса, не в звёздах и не в волнах, бьющихся о борт. Впервые за очень долгое время у Штурмана внутри поднимается буря от гнева.       Он смотрит на экипаж «Дочери морей», на всех этих грубых людей — он всегда ощущал огромную пропасть между ними и собой, — и ни секунды не сомневается в правильности своего решения.       Он заглядывает в маленькую таверну, еле удерживаясь от брезгливой гримасы, осторожно обходит людей, некоторые уже лежат на полу. Не любит он такие места, вообще предпочитает оставаться на корабле, если нет прямого приказа пойти и сделать что-нибудь, но сейчас выбора нет, действовать нужно. Штурману самому тяжело и противно, будто с головой в грязи измазался.       Он, конечно, с детства любил море — только издали. Бегал иногда к нему, настороженно принюхивался. Подрос — стал рисовать, получалось плохо, конечно, углём-то по обёрточной бумаге. И, когда его приняли во флот, счастлив был неимоверно, ночами не спал, учился, только чтобы оправдать доверие, чтобы быть лучше всех.       И тем тяжелее было потом, когда не оправдали доверия — его.       Он и в пираты пошёл только с горя, со злости, потому что иного выбора не оставалось, свои его предали и бросили. А ведь «Дочь морей» так до конца его и не приняла, думает он теперь. Мотается по морю, ищет путь — а куда ты сам-то хочешь дойти, хоть раз себя спрашивал?       Человек за дальним столиком машет ему рукой, Штурман подходит, аккуратно опускается на грязный скрипучий стул. Человек разглядывает его насмешливо и замечает:       — А ты так и не изменился. Я-то думал, хоть пиратская жизнь тебя изменит.       Штурман молчит. «Пиратская жизнь» — тема вообще больная. Будто бы он так уж хотел становиться разбойником. Старый знакомый хлопает его плечу, заставляя вздрогнуть:       — Да ладно тебе, шучу я, шучу!       — О чём ты хотел поговорить? — быстро спрашивает его Штурман. А то, не дай боги, ещё выпить предложит. — Я понял суть, меня интересуют детали.       Ты ведёшь опасную игру, ты ведь знаешь, да? Твой капитан играет с морем и с судьбой, а ты никогда не любил азартных игр, но почему-то ввязался вот в это. Новичкам, как говорится, везёт, и молись, чтобы это оказалось правдой.       — Пойдём, — кивает приятель. — Не лучший вариант говорить о таких вещах тут, — Штурман прекрасно понимает, встаёт, выходит вслед за ним в синюю прибрежную ночь.       — Предлагают помилование, — торопливо начинает старый знакомый, когда они отходят подальше. Улицы пустынны, никто и не услышит. — Помилование и денежное вознаграждение. Не то что бы станем богачами, но всё равно неплохо. И ещё — места на флоте нам обеспечены, приятель. Не в адмиралы, конечно, но зато уж не выпрут, как в прошлый раз! Нормально устроимся, если всё провернуть с умом.       Штурман медленно кивает, взвешивает всё ещё раз. Перед глазами мелькает лицо Такелажника, в тот самый момент, когда он пьян, да и не только пьян, когда находиться с ним рядом невозможно. В голове звучит грубая брань матросов, тихое шипение Юнги, пьяное хвастовство Капитана…       — От тебя требуются любые сведения. Куда плывёте, кто где находится, количество боеспособных человек, орудий, состояние корабля, слабые места… Ты же должен знать.       — Разумеется, я знаю, — спокойно произносит Штурман. — Ты пробовал говорить с теми людьми, о которых я упоминал в прошлый раз?       Приятель досадливо морщится:       — Пробовал, как же… И с матросами теми, и с Боцманом… Нечего тут ловить. Вроде как они этого вашего Капитана и не любят, и злятся на него — но не бросят, вот в чём штука. Ни помилование, ни деньги к чертям не нужны! Ты, кажется, действительно там единственный разумный человек! Ещё какие-нибудь подробности интересуют?       У Штурмана перед глазами проходят не такие уж давние события. Мрачные лица пиратов, угрюмо и упрямо сжатые губы Старпома, который для себя уже всё решил. Пустой и странный взгляд Такелажника. Канонир, в сотый раз перемывающий одну и ту же миску. Потерянное молчание Юнги, похожего тогда на брошенную посреди улицы собачонку.       Виселица. Капитан, небритый, на груди видны раны, камзол наброшен на плечи.       Смех толпы, улюлюканье и крики. Чужие, раскрасневшиеся от возбуждения, вызванного чужой скорой смертью, лица.       Собственные пальцы, сжимающие мушкет.       — Не стоит. Я услышал достаточно, — он стреляет, почти не целясь, в висок, с такого расстояния не промахиваются. Синяя ночь волнами лижет упавшее на мостовую тело и руки Штурмана, судорогой сжавшие пистолет и чёртову рукоять сабли. На их корабле нет предателей, зато есть несколько до дьявола умных моряков.       Он оттаскивает тело в сторону, опускает у стены, вытаскивает из карманов всё, мало-мальски похожее на ценности. Здесь и за меньшее убивали, тем более, недалеко трактиры, полные пьяных матросов. Он не очень спешит возвращаться на корабль, долго стоит посреди какой-то улицы, убравшись подальше от трупа, и смотрит в небо. Не проговаривает про себя названия звёзд и созвездий, не строит схем — но и не любуется. А потом идёт, и сегодня все дороги ведут в одно и то же место. И не только сегодня, наверное, просто он раньше не видел этого пути.       «Дочь морей» покачивается на волнах у причала. Штурман криво усмехается уголком рта и салютует русалке на носу корабля. Носовая фигура задумчиво смотрит ему вслед. Он ни секунды не сомневается в принятом решении.