Морские узлы

      Такелажника мало чем можно удивить, он слишком много повидал, то ли в реальности, то ли не совсем. Воображение у него всегда богатое было, но теперь такие кошмары бывают, что он почти рад, что не может их вспомнить на утро.       Однако поведению Штурмана он не удивляться не может. Тот приходит, смотрит, как всегда, пронзительно и невозмутимо, протягивает треснувшую раму от чего-то и просит починить. Такелажник, конечно, соглашается, почему бы и нет. Ему нравится работать с деревом, спрятаны под кроватью целые кучи странных фигурок и игрушек, он их просто так вырезает, ради удовольствия, а тут и никакой сложности.       — Сейчас сделаем, — обещает он. Штурман почему-то не уходит, садится рядом. Обводит окружающее пространство внимательным взглядом. Такелажник поводит плечами, непривычно ему работать так, когда кто-то рядом находится.       — У тебя очень много бутылок, — произносит вдруг Штурман. — Пустых. Я уберу. Они только место занимают. И вот это лучше отсюда убрать.       Такелажник не смотрит на него, только машинально кивает. А потом оборачивается и хмурится, потому что Штурман, всё с такой же идеально прямой спиной, как и всегда, стоит, разглядывая собранные вещи, которым, по его мнению, здесь не место.       — Это ради твоего же блага, — серьёзно произносит он. — Если Капитан увидит — убьёт.       Забирает свою чёртову раму и уходит, оставляя Такелажника растерянно чесать в затылке.       — А ты ему понравился, похоже! — присвистывает Канонир, щёлкает пальцами и усмехается, а Такелажник щурится недоверчиво и качает головой, чешет затылок. Боги морские, и для чего бы Штурману пытаться… подружиться с ним, так это, что ли, называется?       А тот в кои-то веки вряд ли всерьёз задумывается о том, что делает, не строит никаких планов, просто пытается помочь — как умеет, и когда находит нужным.       И, когда Такелажник лежит у себя, лежит, потому что даже встать не может, протащил таки чёртов опиум на борт, когда Капитан, разозлённый так, что не задумываясь перережет горло, спрашивает, Штурман невозмутимо, как и всегда, отвечает, что Такелажника здесь нет, а где он есть — никому неизвестно. Капитан смотрит подозрительно и вряд ли верит, но в итоге только хмыкает, чертыхается и уходит. Штурман вздыхает с облегчением, ему всегда было тяжело врать. Впрочем, у него и друзей-то никогда не было.       «Дочь морей» не обращает внимания, ей дела-то нет до этих двоих, хорошо только, что от Штурмана перестало, наконец, мерзостно разить щемящим одиночеством. Русалка терпеть не может этот запах, ей больше по душе пахнущий солью и ромом Капитан, Юнга с его бурями, или беспечный Канонир.       Штурман заботится о Такелажнике, а до того даже не сразу доходит, что это забота, потому что Штурман и ведёт себя, будто так всегда и было, или, по крайней мере, должно было быть. Не помогает собутыльникам дотаскивать его до койки, но стоит и следит внимательно, сложив руки на груди. Зачем-то наводит у него порядок, морщит нос, Такелажника бы это злило, если бы не удивляло настолько. Он и злится иногда, но чаще всего в те моменты, когда ни на что, кроме бессильной злости, уже не способен. А потом чувствует вину, и зачем-то дарит Штурману деревянные игрушки. Тот поначалу смотрит растерянно, испытующе, словно подвох ищет. Но потом привыкает.       У Штурмана в жизни не было друзей. Он не знает — как это, и дружить-то не пробовал никогда. Его забота подчас слишком навязчива, с ним до странности тяжело стоять на равных. Такелажник ухмыляется, как-то глупо радуясь тому, что хоть чего-то Штурман действительно не умеет. Он специально вваливается, напившись, в каюту приятеля — да уж, теперь все на корабле считают их друзьями, — чтобы тот, вздрогнув, поднял помутневшие от усталости глаза от карт, зажмурился на секунду и встал, чтобы довести Такелажника до его койки. Это превращается в своеобразный ритуал. Юнга презрительно морщит нос, а Капитан ещё чаще, чем обычно, грозится выкинуть Такелажника за борт, но на деле прячет улыбку, а то и смех, потому что чертовски забавно смотреть со стороны.       Попытки напоить Штурмана не приводят ни к чему, слишком ему неуютно в большой весёлой компании, и Такелажник плюёт на это, пьёт, как обычно, с Канониром и Счастливчиком, а ещё с кем получится.       — Мы же друзья? — спрашивает у него однажды Штурман каким-то замогильным тоном, так что Такелажник чуть не роняет очередную деревяшку.       — В смысле? — теряется он. Фраза звучит так, будто после неё должны идти секреты, которые рассказывают только друзьям, но это бред.       — Вот это и называется дружбой? — уточняет Штурман, и его приятель ошалело кивает. Ждёт слов о том, что если это — дружба, то к чёрту пускай и идёт, и Такелажник с ней вместе. Но Штурман ничего такого не говорит. Ему просто нужно в очередной раз удостовериться, что он всё делает правильно. Как обычно. Всего лишь проверить курс. Такелажник усмехается, качает головой и чешет по привычке затылок.       Штурман не умеет понимать шуток, начинает объяснять, возмущаться, а затем осекается, заметив насмешливый взгляд друга. Странно это осознавать. Странно вообще всё это. Канонир хмыкает только и разводит руками, мало ли, всякое бывает.       Прекрасная русалка насмешливо скалится и путает на небе звёзды, со смехом замечая, как Штурман растерянно смотрит на это.       — Видишь? — упорно спрашивает он у Такелажника. — Они не там, где должны быть. Не там! Их кто-то спутал!       Такелажник щурится и неуверенно кивает, кладёт руку ему на плечо:       — Ага, со мной тоже такое бывает. Ты не беспокойся, пройдёт, — Штурман хмурится непонимающе, а русалка неслышно хохочет и вновь устремляет взгляд к горизонту, где горят уже огни маяка.       Такелажнику хочется в город до одури. Напиться вместе с остальными, повеселиться… Но он замечает, как Штурман о чём-то говорит с Капитаном, кивает — снова собирается сидеть в одиночку на корабле, когда все уйдут. Капитан пожимает плечами и сам тоже уходит. Такелажник проклинает мысленно всё на свете, включая самого себя, даже начиная с этого, и кидается за ним вдогонку.       И когда Канонир и Счастливчик уходят в порт с шумной толпой матросов, Такелажник остаётся на борту. Подходит к привычно замершему у борта Штурману, хлопает его по плечу:       — Ну что, приятель, сыграем в кости, раз уж нам сегодня тут сидеть?