Морские узлы

      Такелажник вытягивает ноги, привалившись спиной к бочке с водой, разбавленной самую малость ромом — наконец-то закончат они пить эту дрянь.       — Сколько лет мы уже?..       — Не видели суши? Всего пару месяцев, — Старпом опирается на борт корабля и глядит на крошечный городок. Он весь тухлый и гнилой, доски причала того и гляди провалятся под каким-нибудь незадачливым рыбаком. И он упадёт в мутную, грязную воду. Лис морщится, представив, каково будет здесь искупаться.       — Мы были в плавании три месяца и семнадцать дней, — Штурман поправляет шляпу, а Такелажник закатывает глаза и всплескивает руками.       — А ещё здесь наверняка дрянные трактиры! — орёт с причала уже спустившийся Канонир.       Счастливчик слушает вполуха и глядит куда-то вдаль, кажется, мимо безликих серых домов и грязных улиц. Может, на утопающий в тумане лес, что на многие и многие мили простирается за городом. Холмы вздымаются тёмными громадами где-то вдалеке, и их зелёные верхушки торчат из молочной пелены. В городе звонит колокол. Матрос, кивнув кому-то на прощание, возможно, всем сразу, тоже спускается на пристань и теряется сразу же в толпе. Не так и сложно ему затеряться среди таких же оборванцев-рыбаков.       Только высокий клокочущий смех даёт понять, что Счастливчик всё ещё где-то там — должно быть, встретился с Канониром.       Старпом устало прикрывает глаза на миг.       — Ну, я пойду, — Лис жмурится, пытаясь лучше расслышать. Голос матроса хорошо различим в тихом говоре горожан.       — Ты куда это? — Канониру вовсе не хочется пить дрянной ром, да к тому же в одиночку.       — Да так, по делам.       Счастливчик машет на прощание рукой и снова теряется где-то, среди бесконечно одинаковых людей, тихих разговоров и мерзких запахов порта. Лис не сказал бы, что на их корабле пахнет лучше, но сыростью не разит хотя бы на палубе. Здесь же плесневеют и тухнут, кажется, сами люди.       Старпом спускается на причал и морщится с отвращением, когда слышит, как скрипят под тяжёлыми сапогами доски.       От Капитана пахнет ромом и табаком, металлом, порохом, солью, как и от всей команды. Только всё равно почему-то отличить можно, Лис и не знает, почему. Что-то с детства знакомое, что ни с чем не перепутать.       От Юнги разит тухлой водой и, как смешно, псиной. Остро наточенным клинком, заряженным пистолетом… Больше не запах, аура что ли. От мальчишки веет опасностью и гневом, тоже не спутать ни с чем.       А Счастливчик — вот незадача, пахнет рыбой, потом, не отличается ничем от остальных, чёрт возьми! Матросы ведь и спят, и едят, и пьют вместе. Только Лис знает, что с некоторых пор можно…       На загривке приподнимаются волоски, а по спине пробегают мурашки. Старпому не нравится это, но запах едва ли не светится, почти что показывает путь, вьётся перламутровым туманом над землёй. Иди — и дорога приведёт тебя к носителю амулета. Лис вздрагивает и мотает головой из стороны в сторону, сбрасывая наваждение, словно ошмётки дурного сна. Магия — опасная вещь, и опасна вдвойне, когда принадлежит другому.       Он осторожно крадётся в толпе, сдвинув шляпу чуть ниже на глаза. Старпом не знает пока, разыскивают ли его, но лучше, должно быть, не рисковать.       Он идёт ещё долго, переулками и дворами выбираясь к выходу из города. И спустя полчаса пути начинает клясть себя за любопытство — и с чего ему надо было знать, куда собрался Счастливчик? Не совать бы ему свою лисью морду в чужие дела.       — И какого чёрта ты здесь забыл? — Лис едва не натыкается на матроса, когда внезапно кончаются городские проулки и начинается заросший колючками пустырь.       И Счастливчик непременно зло поглядел бы на Старпома, не стой он на одной ноге, согнувшись в три погибели. Матрос пытается вытряхнуть из сапога камень, и едва не падает в кусты, но Лис ловит его вовремя за ворот рубахи.       — Не хватало мне ещё без глаз остаться, — Счастливчик сглатывает, глянув на громадные шипы сорного куста, и спешно натягивает сапог.       Лис оглядывается. Сухие, жухлые колючки вьются тонкими ветвями у ног, стелются по земле. Вдалеке виднеется роща, а с другой стороны — крошечная церковь. Жалкие деревянные кресты торчат частоколом, а на покосившейся ограде сидит, поглядывая на Старпома чёрным блестящим глазом, отвратительно-жирный ворон.       — И что тебе нужно тут? — Лис глядит на Счастливчика сверху вниз, напоминая, что это вовсе не матрос должен ему задавать вопросы.       Счастливчик вздыхает.       — Ищу, — он указывает на кладбище, — кое-кого.       — Ты отсюда родом? — Старпом сдерживается с трудом, чтобы не опустить стыдливо взгляд — он пожалел уже тысячу раз, что полез за Счастливчиком сюда. И чёрт его дернул…       Матрос качает головой, шагая к кладбищенской ограде.       — Пшёл! — орет он ворона, но тот только переступает когтистыми лапами и косится на Лиса. — Глупая птица… Только ни слова, идёт?       — Конечно. — Лис глядит, как Счастливчик перемахивает через ограду, и идёт к старой калитке. Раздаётся скрип, который может, должно быть, разбудить мертвецов. Старпом морщится.       — Это Юнга отсюда. Его ребёнком забрали, а матушка здесь осталась. Её я ищу.       Счастливчик идёт по тропинке широкими шагами, а носки его сапог смотрят в разные стороны. Лису думается, до чего же нелепо на суше смотрится эта походка. Он прикрывает ладонями лицо, пока не видит матрос, и про себя просит прощения. Ему не следовало знать.       — Ты знаешь, как её зовут?       — Не-а.       — Когда умерла?       — А может и не умерла. — Лис смотрит недоумённо, а Счастливчик пожимает плечами. — Мне любопытно — жуть. Увидеть бы её хоть одним глазком, а если померла, то хотя б сорняки убрать с могилы.       Старпом кивает, и идёт за матросом к другим надгробиям, что стоят у самой ограды.       Они ищут до темноты, и руки у них наверняка наутро покроются волдырями от ядовитого кладбищенского плюща. Но нет ничего — то ухоженные могилы любимых жён и матерей, то женщины слишком стары или молоды…       Ворон всё так же глядит на них с кривой ограды. Счастливчик срывает путы плюща с последней не ухоженной могилы далеко за полночь, и с досадой сплёвывает в высокую траву у ограды.       — Это был какой-то торговец!       Лис глядит на туманно мерцающий месяц, что вот-вот оторвётся от кромки леса.       — Быть может, она умерла не здесь. Или её не хоронили.       — Или вовсе не умирала.       Старпом смотрит на свои покрасневшие ладони и досадливо морщится — получается, зря искали.       Они доходят снова до пустыря, а потом ныряют в темноту переулков. Лис думает. Он пытается представить Юнгу мальчиком — получается не человек уже, а зверёныш, и мать его, наверняка, такая же. Если б его любили, разве стал бы мальчишка таким, какой есть сейчас?       — А может и не стоит Юнге её видеть?       — Он поэтому и сидит на корабле. Боится, что померла. И ещё боится, что осталась в живых. Может, если она живая, Юнге придётся с ней остаться.       Лис смотрит удивлённо, и Счастливчик вздыхает. А потом выкладывает всё, что знает сам — Старпом умеет хранить секреты, бояться нечего. Матрос говорит, что у матери Юнги были прекрасные косы, что она была добра и ласкова, что его забрали совсем рано. Отняли у Юнги всё, что можно ребёнку потерять, и поэтому он такой. И никто не виновен в этом, кроме его отца.       — Встреть я этого мерзавца, на месте б убил. Только это уже Капитан сделал.       Матрос замолкает, когда они выходят на главную улицу. Здесь всюду торчат ларьки, голосят торговки, а из небольшого бара доносится пьяный смех. Гул и шум после кладбищенской тишины оглушают, и Лис со Счастливчиком останавливаются у края людского потока.       — И как мы доберёмся до пристани? — Счастливчик окидывает толпу взглядом, словно глядит с высоты на бурлящий поток. Люди идут от порта к городской площади, и матросу, должно быть, отдавят ноги, пока он дойдёт до корабля.       Лис в задумчивости поправляет шляпу.       — Давай-ка пойдём не здесь.       Счастливчик согласно кивает, и хочет уже было развернуться, но вдруг застывает на месте.       — Смотри! — он ловит Лиса за плечо.       В толпе у прилавка не разглядеть толком ничего, но матрос указывает туда дрожащей рукой, а на лице застывает изумление. Старпом приглядывается. Там, прямо напротив пухлой торговки, стоит женщина — встрёпанные золотистые волосы ореолом вокруг головы, косы скрыты под серым плащом. Она благодарно кивает торговке, а потом оборачивается.       — Ты посмотри… — выдыхает Счастливчик под самым ухом. — Как похожа.       Матрос кидается было вперёд, в толпу, но женщина встречается с ним на секунду взглядом. Она испуганна, будто готова сейчас же бросится бежать от них с Лисом, и Счастливчик останавливается, глядит на неё с разинутым ртом. Женщина набрасывает капюшон на голову, и скрывается в толпе, а матрос тут же теряет её — больше не светятся золотом косы, среди других, русых или чёрных, как смоль.       Они смотрят, поражённые и очарованные, ещё пару минут в толпу, и не решаются двинуться с места.       — А если не она? — Лис говорит и сам не верит.       — А может, — Счастливчик приглаживает немытые волосы, — может, это призрак был?       Старпом кивает и зябко ёжится. В такое верится лучше.       Когда они возвращаются на корабль, месяц уже качается в вышине над верхушкой мачты. На палубе один только Такелажник, а наверху, в вороньем гнезде, сидит Юнга.       Он глядит с тоской на горящие огни крошечного городка, и Лис, запрокинув голову вверх, пытается в темноте разглядеть мальчишку. Который наверняка сейчас, печальный и испуганный, похож на удивительную женщину с золотыми волосами.