Морские узлы

      — Это — туда! А это здесь поставьте, потом посмотрим, где хватит места! — Штурман стоит внизу у лестницы, ведущей в трюм и сверяет со списком приносимые матросами ящики и мешки. Такелажник, который по-хорошему и должен бы заниматься всем этим, сидит рядом на ящике и зевает, прислонившись к стене.       — Почему ты ничего не делаешь? — устало спрашивает у него Штурман.       — Я считать не умею, — повторяет привычную отмазку тот, с трудом подавляя очередной зевок.       — Не ври, ты умеешь, — хмурится Штурман. Губы Такелажника раздвигаются в блаженной, но при это поразительно хитрой улыбочке:       — Не-а.       — Сколько тебе лет? — спрашивает Штурман, отвлекаясь ненадолго от списка, пока матросы спускают очередной ящик в трюм. — И сколько мне?       — Без понятия! — отмахивается Такелажник. — Уверен, что я старше тебя!       — Вот и нет, — с нажимом отвечает Штурман. — Я старше тебя. И старше Капитана. Более того, ты обо всём этом прекрасно знаешь, не выпендривайся.       — А сколько Капитану? — продолжает дурачиться его друг. Такелажника, кажется, всё это просто забавляет.       — За тридцать.       — И это много?       Штурман обрывает бесполезный спор и снова утыкается в список. Такелажник закидывает руки за голову и потягивается, можно продолжать ничего не делать.       — Я же сказал, туда, — устало произносит Штурман и хмуро смотрит на почёсывающих затылки матросов. Где-то в глубине трюма раздаётся грохот, а за ним жалобный стон — на Счастливчика снова что-то упало. Слышатся встревоженные голоса остальных, а потом смех, когда становится понятно, что ничего страшного не произошло, наверняка снова делают ставки, что он отбил себе на этот раз. Штурман скрипит зубами и с чувством выдаёт:       — ¡Como me he cansado de ellos! — на сильных эмоциях он всегда переходит на чужие языки: — Как же я устал от них!       Плотник, проверяющий, как заделана пробоина в борту неподалёку, поднимает голову, смотрит на него вопросительно и передёргивает плечами.       Такелажник подгибает длинные ноги, позволяя двоим матросам чуть ли не под руки вывести хромающего Счастливчика наружу.       — Как же мне всё это надоело… — шепчет Штурман себе под нос. — Wie ich es müde… — а потом приглядывается и поворачивается к Такелажнику: — Капитан идёт.       Приятель тут же подскакивает на ноги. Штурман его не выдаст, но Капитан — однорукий, а не слепой. Он спускается, обводит обоих пиратов взглядом, а потом улыбается, приобнимает Такелажника за плечи и доверительно шепчет:       — Ещё раз поймаю на безделье или с чем ещё — пристрелю на месте, — так что у несчастного мороз пробегает по спине, и поворачивается к Штурману: — Что касается тебя…       Старпом окликает его с палубы, и Капитан не договаривает, только смотрит проникновенно пару секунд в глаза и хлопает по плечу.       — Siamo stati fortunati, — улыбается Штурман и поспешно переводит другу: — Повезло…       Тот осовело кивает и сползает по стенке обратно на свой ящик. Плотник усмехается криво и подходит к ним. Такелажник мгновенно напрягается, и это почти смешно.       — Помочь чем-нибудь? — спрашивает Плотник. Штурман мгновенно оживляется:       — О! Да. Там нужно переставить кое-что. И Счастливчик ещё уронил, не знаю, подняли ли они.       Такелажник за его спиной тихо шипит от злости, но Штурману в кои-то веки нет до этого ни малейшего дела. Плотник кивает, показывая, что понял, поднимается на пару ступенек вверх и кричит:       — Доктор!!! Доктор, иди сюда, поможешь! Будешь говорить, как ставить!       Штурман ёжится, завидев тощую длинную фигуру Доктора в чёрном плаще, который он не снимает даже в самый солнечный день, будто всё равно мёрзнет. Ему всегда становится неуютно в обществе их корабельного врача.       — Les malades mentaux, — негромко бормочет он. — Ненормальные.       Плотник чуть заметно хмурится, проходя мимо, но Штурман к этому привык. Остальные не любят, когда при них говорят на непонятных им языках. Но привычка слишком прочно въелась в него. К тому же, нужна тренировка, чтобы не забыть хотя бы самые простые фразы.       Плотник спускается вместе с Доктором в тёмный трюм и прячет улыбку. Всё детство провёл в порту, сидел на крыльце, развесив уши, когда помогал отцу мастерить что-то. Сначала, конечно, моряки при нём только ругались — ибо что может быть веселее, чем научить мелкого мальчишку сыпать проклятьями на языках, которых он не понимает. А он гордился, хвастался приятелям, что умеет так же, как все эти моряки, вот так, а ещё вот так! Что это значит? Пошли, скажу, а то тут мать услышит — по шее надаёт!       А потом приходил к ним одноногий моряк — отец вытачивал ему деревяшку, он-то и научил паренька самым простым фразам на некоторых языках — чтобы не терялся, если с ним вдруг заговорят.       — Левее, — скучающим тоном указывает Доктор. — Осторожно, там мешок на полу. Да, вот так. Ставь.       Плотник опускает тяжёлый ящик на место, жалея, что не позвал себе в помощники кого-нибудь, кого не сносит сильным порывом ветра — Доктор ещё не окончательно оправился от болезни. Плотник вытирает пот со лба, ногой сдвигает в сторону мешающийся мешок и поднимается наверх.       — Пошли! — машет он Доктору.       Штурман и Такелажник уже стоят у лестницы на палубе, Штурман смотрит в список и задумчиво покусывает кончик пера.       — Gracias, — бросает он, даже не взглянув на помощников.       — Siempre por favor, — скалит зубы в весёлой улыбке Плотник. — Demandez.       И с наслаждением смотрит, как лицо Штурмана становится белым, а уши, наоборот, красными.