Виктория

Не могу я в белом вальсе Со своей бедой кружиться! Белое платье белело напрасно... Темная зимняя ночь. Сильный ветер кружит в белом танце белые хлопья снега. Темная ночь, и звезды не горят. Не светят и фонари, ибо в городе нет электричества, потому что уже нет этих фонарей. Луна скорбно освещает Ленинград, только ее света не видят, ведь окна заколочены и занавешены. А в городе стоит тишина. Мертвая, пугающая, давящая. Она проникает в сердце и подцепляет его, заставляя людей замирать, на секунды прекращать жизнь. Тогда тишина проникает в голову, а это еще хуже, невыносимое одиночество, тупая безысходность и мертвецкая отрешенность - это ужасней, чем боль. А город спит. Измученные люди забываются, хоть во сне от них уходит мучительное чувство голода. Нет, оно не уходит, оно притупляется, чтобы утром ожить с новой силой. А человеку все труднее сдерживать голод. Нет в городе ни одного сытого. Все отощали, побледнели, состарились. Но город не сдается, люди твердо терпят лишения. Ленинградцы за чечевичную отечество не продадут. Да, нет электричества. Вода в Неве холоднее холода. А тепло, как хочется согреться, но нет отопления, на батареях корки льда. Как хочется ленинградцам всего лишь согреться, забыть, что это такое, когда мышцы одеревенели, и не разогнуться после нескольких часов лежания, забыть узоры изо льда на стенах, не видеть облачков, выпархивающих из рта, почувствовать, что уже не надо дров. Как хочется ленинградцам вернуться в теплый дом и навсегда забыть метроном. Но у них есть еще силы, пусть с каждым днем все тяжелей. Звук метронома, он проклят, но дает веру в город родной. Дорога Жизни... она обещает жизнь. Людей вывозят, к кому-то повернулась лицом Фортуна. Они уезжают, спасаются. Но к другим, очень многим, почему-то повернулась могила. Почему? За что? Мы не знаем, но трупов все больше. Как жаль маленьких человечков, что каждый день видят смерть, как много ребятишек погибло, как много из выживших никогда уже не забудут Блокаду. Они - дети войны, детства не знают. Скоро появится малыш и у Влады. А он запомнит Блокаду? Только от одной мысли о том, что ее малыш вырастет в ужасном голоде, невозможном холоде, что ее ребенок будет, как и она, дрожать от звука метронома, приводила Владу в ужас. Этой ночью ей не спалось. Она лежала, свернувшись в калачик. Мысли её были тяжелыми, но ближе к четырем она все-таки забылась тревожным сном. Темнота. Не пугающая, а скорее интимная. Сквозной коридорчик, с двух сторон двери. Влада поднялась с мраморного пола, подошла к окну. Изящные арки, напольные вазы и изразцы повсюду, такое ощущение, что она в средневековом замке какого-нибудь лорда. Маленькая балюстрада, с резными мини-колоннами, красивая плитка - все сделано по-старинному образцу, но слишком ухоженное, чтобы быть нежилым. - Влада, - девушка вздрогнула от пронзительного шепота, оглянулась, но никого не было рядом. - Влада, иди сюда. Одна из дверей с шумом открылась. Девушка нерешительно двинулась по направлению к ней. Белоснежное платье, похожее на свадебное, шелестело, подол юбки двигался в такт ходьбе. Влада шла по темному коридору, свечи сами собой зажигались, освещая портреты старых и, наверное, очень знаменитых мужей. Ее шаги гулким эхом отзывались впереди, а вот перед ней еще одна открытая дверь. Играет музыка, но никто не танцует. Это был огромный зал, но почти весь утопавший во мраке, только в центре было светло, но откуда шел свет, было не понятно. Музыка лилась со всех сторон, однако присутствие музыкантов не чувствовалось. Влада встала посередине зала, как вдруг тихая мелодия превратилась в белый танец. Кто-то обнял ее за талию, она испуганно вздрогнула и обернулась. За ней стоял Гильс, одетый в черный фрак. - Гильс? Как ты здесь оказался? - но тот промолчал, одарив ее нежной улыбкой. Они закружились в танце. Платье распускалось цветком от круговых движений, легкие шаги раздавались в тишине. Они танцевали вальс. Им было так хорошо, так спокойно. Но вдруг музыка оборвалась, прекратились легкие движения. Больше не было музыки, света. Она снова была на полу. Гильс тоже пропал. Влада осталась одна, и платье белело напрасно, девушка только осознала, что это ее свадебный наряд. - Ги-льс, - хриплым надрывным бемолем взорвался зал, это крик одинокой невесты. Мощный, разрывающий, отчаянный, испуганный зов девушки. Но нет ответа на него. Лишь в большом зеркале напротив Влады танцует пара - отражение ее и Гильса. Девушка-отражение вдруг упала, на миг зеркало померкло, и вот эта девушка тоже одна. И еще раз в зал ворвался вой. - Ги-льс... Тут зеркало треснуло на пополам. Влада с криком проснулась, по щекам побежали слезы, грудь вздымалась часто-часто, а в глазах испуг, как-то неосознанно с губ слетел шепот: - Гильс. Девочка белое платье надела И перед зеркалом стала кружиться. Вальса легки и прозрачны движенья - Так же ты с ним танцевала когда-то. *** Застилала глаза ночь кромешная Падал пепел опять и опять Но спасением и надеждою Нам была только Родина-мать Парни сидели в блиндаже. Было тихо, все молчали. Над жестяными кружками плыли облака пара от горячего чая. Вдруг дверь распахнулась, в помещение пробрался холодный ветер со снегом. - Ну и метель, - сказал Ганц, смахивая с шинели снег. - Еле добрался. С этими словами он вытащил из внутреннего кармана и положил на общий стол стопку писем. Они были немножко помятые, но никто не обратил на это внимание. Каждому из присутствующих пришла весточка из дома, всем, кроме Гильса. - Ой, а твое что ли потерял, наверное, выронил там, - заметив это, сказал Ганц. - Сейчас принесу, - он рванул к двери, но Гильс остановил его. - Стой, мне ничего не должно было прийти, - он с горечью смотрел на свой чай. - А родители? А девушка? - Ганц недоуменно на него смотрел. - Родителей нету, а девушка, она в Ленинграде, не написать ей письмо. В блиндаже стало еще тише, хотя и так уже некуда. Как будто все затаили дыхание. Ребята с жалостью смотрели на Гильса, некоторые прятали глаза. В душе у парня была пустыня. Жаркое солнце боли, ранящее, как бритвами, сердце, барханы печали и одиночества, которых огромное множество. А тут ребята начали рассказывать про своих возлюбленных, про родные края, про родителей, про свои мечты и желания. Надежды на будущее. В общем, про то, с чем разлучила их война. Истории длились долго, до самого утра звучали голоса парней. А снаружи бушевала метель. Сильный ветер кружил снежинки в белом танце. Луна безучастно смотрело на бурю снежную. Не светят звезды этой темной зимней ночью. И становится радостно На душе у бойца От такого хорошего, От её письмеца. И врага ненавистного Крепче бьёт паренёк За советскую Родину, За родной огонёк.