Истинный Волк

      Сарге плохо спалось, но не ачингэны были тому виной: злым духам не обойти семейные онгоны, развешанные по всему чуму. Он не метался по постели, не хмурился и не стонал – сжимал в руках шкуру и видел сон.       Непроглядный лес, глубокой ночью осажденный чужаками, выл раненным зверем. Манга, высоченный и толстый, в набедренной повязке из парной шкуры, одной рукой размахивал огромным окровавленным мечом, а в другой держал за волосы голову сына вождя. По телу людоеда струились алые ручьи, словно вскрытые вены, а рев из распахнутой чернозубой пасти раскачивал ближайшие лиственницы и сосны. Сарга полз на животе, проваливаясь в сугробы по локоть, в надежде спастись от вездесущего меча из ветреных земель. Но и меч, и рука людоеда безжалостны, и оба надрывно смеялись над попытками юного волка. Слезы застилали юноше глаза, снег, попадая под одежду, колол иголками. Сарге удалось выползти на окраину стойбища, но просить помощи было не у кого. В свете высокого алого пламени он видел дикого волка, забитого копьями, и людей, порезанных и вывернутых, словно рыб. Безудержный, безжалостный огонь пожирал стойбище, в секунды превращая чумы в пепел, снег – в пар, а человеческие стоны – в тишину. И когда загорное жало пронзило тело меж лопаток, Сарга смог пробудиться от кошмара.       Он проснулся в той же позе, что и уснул, – лег спать сразу, как вернулся от вождя: столь сильно одолела его усталость. Открыл глаза резко и с несколько мгновений еще не мог отойти ото сна. Сновидение оказалось беспокойным, и оттого был рад, что, хоть и боль пришлось терпеть как настоящую, но все же развязались путы кошмара.       Рука Далора, та, что не была замотана тряпьем и не оставляла за собой шлейф резкого запаха лечебной мази, замерла рядом с плечом, когда Сарга резко открыл глаза и невидящим взглядом уставился перед собой. Далор невольно взглянул туда, куда смотрел юноша, но ничего, кроме шкур и жердей не нашел. Через мгновение взгляд Сарги ожил, сам он сел на постели и, наконец, заметил мужчину. Далор положил рядом с ним пояс с кисетом и ножнами.       — Проспал! — переполошился Сарга, первым делом вспомнив, как недавно был пристыжен за опоздание.       Но Далор не проронил ни слова. Не взглянув на юного хутэ, он в тишине вышел из чума. От запаха мази у Сарги стало покалывать виски. Сердце все еще продолжало биться учащенно, но страх прошел, оставив лишь неприятное воспоминание.       Сарга в напряжении огляделся: сестры отчего-то не было в чуме. Над чашей с чаем клубился слабый дымок, пламя горело ровно и совсем не как во сне – видно, рука хозяйки была здесь не так давно. Только вещи небрежно брошены, будто случилось что.       Быстро оделся, не забыл пояс с кисетом и ножнами. Хотел догнать Далора и узнать, что случилось, отчего мужчина был мрачнее неба перед грозой, подтвердить свои опасения да расспросить про Сааге. И так бы непременно и сделал, если бы беглым взглядом вдруг не наткнулся на мокрые вещи, сваленные на турсуки: женское платье, чулки и авун. И понял тут же, что за молчаливая и хмурая напасть одолела Далора и почему сестра не дождалась его пробуждения. Осознав, выскочил на улицу быстрее ветра.       От яркого холодного солнца и снежных искр Сарга жмурился, суматошно оглядываясь по сторонам и надеясь углядеть Далора.       «Пусть лучше в лицо скажет, чем хранит молчание!» — от таких мыслей и снега его бросило в жар.       Тяжелая фигура мужчины, в котором он признал мужа своей сестры, спряталась под пологом чума вождя. Не хотелось юноше так скоро попадаться на глаза Оёкмару, но все же кинулся следом – пусть будет, что будет!       В чуме вождя было непривычно холодно, и говорливое пламя в кострище не могло прогреть это место.       Выглядело так, будто его ждали, будто специально заманили в ловушку, из которой ни в жизнь не выбраться.       — Ведет себя тихо, а в животе у него черви! — услышал он раздраженный голос Муренчана, отдавая поклон вождю.       Сарга, желая видеть говорящего, встретился с ним взглядом и поспешно отвернулся. Приближенный в блаженстве расположился на кумланах, не выпуская из рук прикуренную трубку.       Далор стоял у стены, потупив взгляд. Сарга ужаснулся: никогда он еще не видел у этого мужчины, всегда неунывающего, настолько болезненное лицо. У самого юноши защемило в груди и помутнело в голове: больно ему было видеть, что разочаровался в нем Далор.       Вождь долго молчал, и повисшую тишину нарушал лишь треск пламени. Он смотрел на юного волка своим единственным глазом в полсилы и почти не моргал.       Наконец он спросил:       — Как одежда твоей экин Сааге оказалась в снегу, юный волк?       Слова звучали тяжело и долго, будто их отбивали молотом. Большой и черный, какой Сарга видел лишь раз в своей жизни, он прибивал каждый слог к камню у кострища, и слова звенели в душном воздухе. Сарга заметил, как напрягся Далор, замерев на полувдохе из-за вопроса вождя. А когда дождался, шумно втянул воздух, лицо его позеленело, а сжатые кулаки затряслись.       — Твое тело говорит четче, чем ты.       — Я спрятал одежду моей экин в сугробе.       Вождь выжидающе смотрел на юношу. Далор зажмурился. Муренчан недовольно сопел, всем своим видом показывая, что слушать оправдания мальчишки – время тратить.       Голос юного волка дрожал, пусть и сам он держался ровно.       — Я ослушался твоего наказа, мудрейший, и в ночь сам отправился к посланнику.       — Так наказал тебе кто?       Сарга покачал головой.       — То было мое желание. Я усыпил свою семью, облачился в одежды своей экин и провел своим обличьем твоих эсай и хутэ.       Внутри Далора бушевало пламя. Он еле сдерживался, чтобы не броситься на Саргу и не отодрать его, чтобы еще неделю мучился от того, что наслал позор на их семью. Но благоразумия в нем было больше стыда, потому извинился перед вождем и покинул чум. Муренчан склонился над ухом старца. Но Оёкмар был не намерен слушать его речи, и оттого отослал прочь. Муренчан, что-то проворчав себе под нос, послушно вышел.       Сарга закашлялся от собравшегося горького дыма. Он не мог унять свое сердце, а то все ускорялось, в страхе гоня прочь, гоня за Далором, к сестре, к дикому волку, только бы дальше от глаза Оёкмара. Но Сарга сжал кулаки и покорно ждал слов вождя.       — Подойди ко мне ближе, юный волк, и расскажи свою историю.       Сарга на полусогнутых, будто напуганное животное, подкрался и сел напротив вождя – о месте гостя он не вспомнил. И рассказал все, что счел важным, чтобы хоть как-то сгладить свою вину. Рассказал про свой страх, что растерзает волк Сааге. Что стыдно ему и боязно теперь перед духами, но иначе поступить не мог.       — Поймите, мудрейший, поступи я иначе – не простил бы себя! Муж без жены сирота, вы же знаете. — Его голос от волнения охрип, но рассказу не мешал. — Не мог я иначе.       А затем припомнил и поведал, как волк желал на него броситься, как страшился Сарга его клыков и глаз. Но друг провалился в волшебный сон, где посланец говорил с ним и показывал невозможное.       — Не мог же я вернуться домой в женском платье, вот и спрятал в снегу. А там посыпались огни и стрелы, и я оставил вещи в снежном тайнике до утра.       Оёкмар выслушал весь рассказ стрелка в полном молчании. Он указал юноше на длинную курительную трубку, исчерченную знаками людей и животных. Сарга подал ее вождю, готовый помочь прикурить, но старец только держал трубку в руках и смотрел на рисунки, будто читая с них.       — Волк говорит с тобой?       — Говорит. Вы не верите мне, мудрейший?       Выражение лица вождя подтверждало предположение юноши.       — Так и есть! Дикий не тронул меня, когда я оказался перед ним в женском обличии, и послушался, когда я отправил его домой.       Оба глаза вождя пристально смотрели на стрелка.       — Тогда покажи мне свою силу, юный волк.       Сарга разгорячено закивал. И только когда он, взяв под руку, помог Оёкмару выбраться из чума, понял, что не знает, как дать ему мудрейшему то, чего он хочет.       У чума ждал Муренчан. Его младший сын, бесцеремонно подслушивающий, упал в снег, стоило пологу приподняться. Приближенный, с головы до ног усыпанный хлопьями снега, преградил вождю путь, желая возразить его затее и, если выпадет шанс, отговорить. Но Оёкмар не стал и теперь слушать его слов. Жестом он отослал мужчину с отпрыском заниматься делами полезнее и неотложнее.       Выражение лица Муренчана, которое Сарга поймал на прощание, не было дружелюбным. Сарга помешал ему сейчас, и когда-то Сааге перешла ему дорогу – впредь, подметил юноша, стоит опасаться затей этого человека.       У высокого чума дикого волка он, вновь поднимая полог для вождя, огляделся. Надеялся увидеть Далора и, если не объясниться, то взять в чум к посланнику с собой: тот бы при одном взгляде на волка понял, что юноша не хотел никого подставлять и гневать. Но мужчины не было поблизости. А женщину своей крови он и искать не подумал: все еще считал опасным ей попадаться на глаза и волка, и вождя.       Волк не спал и будто ждал, что Сарга придет не один. Уши его были прижаты, оскал вот-вот промелькнет. И глаза, желтая трясина, прищурены и нацелены на дичь.       Вошедшие поклонились и представились перед посланником Маас Тулайя. Оёкмар отказался от помощи и после поклона так и остался сидеть у полога. Волк слушал их внимательно, не вставая с примятых кумланов. Старцу показалось, что дикий желает узнать, с чем пришли к нему люди.       Оёкмар отправил Саргу к волку, подтолкнув того тростью. Сарга не оглядывался, шел к посланнику, медленно поднимая руку с раскрытой ладонью в знак благих намерений. Ему не было страшно так, как прошлой ночью или в первую встречу на заре. Его шаги были осторожны, но тверды, сердце колотилось, но больше от нетерпения и страха перед вождем, а не перед посланником. Волк поднялся, уперся спиной в жерди и не спускал с него глаз. Казалось, никто и ничего, кроме приближающегося юноши, его не интересовало. Сарга смотрел ему в глаза и чувствовал, будто манит его волк к себе. Зовет, как манщик...       Оёкмар чуть привстал в своем углу, глухо охнул, зажав ладонью рот, не веря своему глазу. Дикий сам уткнулся мокрым носом в ладонь Сарги. Огромный волк, дикий дух облизывал протянутую к нему ладонь, будто тот с младенчества кормил его с руки.       — Только не насылай на меня сон, — просил Сарга, шепча волку на ухо. — Вождь может не понять и рассердиться.       Волк поглядел на него, оценивая. А затем тихо тявкнул – согласился.       — Мудрейший хочет убедиться, что мы с тобой понимаем друг друга, — продолжил Сарга. — Можешь ли ты помочь мне?       Посланник перевел взгляд с Сарги на замершего в своем углу вождя, побледневшего и будто усохшего – столь перепуганным он выглядел. Вновь прищурив глаза, кивнул.       Сарга помог старцу подняться и подойти к посланнику, объяснив, что тот желает поглядеть на вождя волчьего племени вблизи. Оёкмар шел мелкими шажками, будто упирался, держался свободной рукой за бороду. Волк знакомство растягивал: сперва принюхался к старцу, заставив того тяжело томиться в напряженном ожидании, и только когда по лицу вождя покатился пот, волк позволил ему на мгновение прикоснуться к морде.       Но вождь не был доволен. Он опасливо одернул руку и резким голосом приказал Сарге поскорей вывести его из чума. Волк снова улегся, сложил одну лапу на другую, прижал уши и коротко заскулил.       Вождь теребил длинную бороду, хмурился и спешил выбраться на морозный воздух.       — Юный волк ослушался воли Маас Тулайя, — грозно начал он, стоило только упасть пологу за спиной. — Поступил в разрез его велению. Препятствовал появлению шамана в племени…       Сарга съежился от разящих правдивых слов.       — Но приручил дикого волка.       Сарга хотел было вставить, что сам посланник, проявляющий к нему доброту и охоту, должно быть, и есть воля Маас Тулайя, но учтиво оставил слова при себе.       Оёкмар продолжил:       — Даже так я не могу закрыть глаза на твои проступки. Лишь ноёны сговорятся о твоей плате, узнаешь.       До своего чума вождь пожелал дойти самостоятельно. Сарга, широко зевнув, проводил его взглядом, медленно идущего, опирающегося на трость, и только потом был готов сойти с места. Следовало поскорей отправиться домой и изъясниться с семьей, но страшно не хотелось видеть глаза сестры и ее мужа. Хотелось вернуться к волку, хотелось уточнить у него, правильно ли понял последнее чувство.       Сарга беспомощно огляделся, прикрывая глаза от снега.       Чангой выглядывал из-за угла лабаза и неистово махал рукой – звал к себе.