Истинный Волк

      Земля громыхала и тряслась, словно злилась и яростью своей желала свалить духов, топчущих ее, с ног. Мелкие камушки и обломки сухих веток впивались в стопы. Голые длинные ветви, будто руки худосочного старика, тянулись, будто голодные пауки. Сухой ветер бил в лицо, затрудняя бег. Но Сарга не обращал внимания на препятствия. Он ловко перескакивал ямы и кочки и несся изо всех сил вперед.       Ему казалось, что сердце стучало в ушах столь звонко, что не было слышно ничего вокруг. Ничего, кроме стонов рощи, погибающей за его спиной.       Сарга бежал и смотрел по сторонам: искал удобный сук – вновь оказался безоружен перед манги. Он бы сломил нужный и натянул тетиву из шнурков с парки, стрелами ему стали бы ветки короткие и прочные. Но не попадался на пути. Сарга запнулся о трухлявую колоду под ногами, упал на колени, но не было времени медлить. Подымаясь, он обернулся, и дыхание его сперло от ужаса. Великан шел за ними по пятам, раздвигал деревья, вырывая их с корнем, и громко пыхтел. Глаз манги ухватился за него еще в начале пути у рощи и до сих пор не отпускал.       Саргу подхватили под локти и потянули вперед за рукава. Черные волки, в холке бывшие до локтей юноши, хранили его с начала пути, показывали верную дорогу и сами под ноги манги не кидались: завет посланника Маас Тулайя старались исполнить меньшими жертвами. Один из них попался к великану в руки и был съеден со всеми костями, а страдающая земля омыта его кровью. Сарга доверял младшим братьям дикого волка как себе.       Волки вели юношу из рощи, облысевшей от шагов манги, по следу заблудшего духа младенца. За рощей были туманные болота, заросшие и глубокие, но волки знали тропу.       Болота перебивали зловоние великана. Пахло на болотах сладко, и Сарге было сложно отогнать желание прислониться к мокрой, теплой земле и остаться в топи, лишь бы вечность окутывал нежный запах. Но волки подталкивали его в спину и торопили: задержишься долго на одном месте, и поглотит тебя зыбкая земля.       Грязная вода покрывала стопы, пузырилась между пальцами. Босыми ногами он скользил по узкой тропе, и волки ловили и не давали сорваться в трясину. Великана же некому было провести. Да и не влезла бы даже одна его нога на тропу. Манги ступил одной ногой, затем второй в болото, сделал два шага вглубь, ревя и тянясь длинными и толстыми, как стволы ели, руками за Саргой, но уже с третьего шага не смог пошевелиться. Трясина затягивала его.       На берегу, за болотом, волки и Сарга повалились на твердую землю, позволяя себе отдохнуть. Сарга сидел на теплой земле и чувствовал, как она пульсирует, будто пережевывает попавшуюся в ее пасть дичь. Он глядел на болота, и не смог бы найти место, где трясина поглотила великана, если бы не пузырилась черная вода.       А когда природа смолкла, волки повели Саргу дальше.       За болотами тянулась равнина. Далеко позади остался вращающийся диск Солнца, но в степи оно отовсюду разглядит заблудшую душу.       Пробирались осторожно, шли по тропе из талового ерника, гнулись как можно ниже к земле, чтобы кусты с красными и синими ягодами скрывали их от небесного водоворота. Сарга чувствовал, что они почти пришли; ему сделалось тревожно, когда они остановились у кустарниковой березы. Еще бы два десятка шагов, и встали бы на краю крутого берега, и свежий ветер ударил бы в лицо. Внизу журчала речка, спотыкаясь о крупные пороги. С берега виден был весь горизонт: за широкой рекой дышала тайга, объятая голубым туманом, сонная, тянулась до самого края.       Сарга бы долго любовался, если бы волки не сторонились левого края берега. Они ощетинились, заслоняя вверенного им юношу, но не уводили с берега, чтобы и теперь уберечь от опасности. Сарга приподнялся над их спинами и кустами и замер, страшась издать громкий звук.       Там, на левом краю крутого берега, в стогу храпело существо – Сарга признал в нем бальбуку.       Бальбука напоминал бочку, плотную и обхваченную железными поясами, какую Сарга видел у Ветряного человека. Вместо волос у духа росли черные сухие кусты, закрывающие морду. Руки и ноги он имел человеческие, и если бы не наставление дикого волка, Сарга мог бы принять бальбуку за человека. Но его лысый хвост покойно свисал до земли, и храп больше походил на завывание ветра в снежную бурю, чем на человеческий.       А на поясе у бальбуки свисали кожаные мешочки.       «Помощник, помощник харги собирает заблудшие души», — говорили Сарге волки, переминаясь на месте.       — И душа младенца в одном из них?       «В одном из них, в одном из них».       — Как же мне узнать, в котором наша душа?       На это волки склонили низко головы – на вопрос юноши они не знали ответ.       Тогда Сарга, осторожно ступая на носках, вышел на берег. Он огляделся, подыскивая возможные лазейки в кустах на случай, если бальбука проснется: с берега в реку прыгнуть нельзя, Амаргэн-река унесет его на другой берег, а оттуда уже не вернуться; оставалось броситься в кусты, оттуда – к болотам и погубить дух так же, как и манги.       Сквозь набухшие серые облака пробирались нити небесного водоворота. Но диск Солнца плыл за спиной Сарги, и от того юноша его не заметил.       Вопреки переживанию Сарги, бальбука крепко спал. И чем ближе Сарга подкрадывался к нему, тем сильнее закладывало уши от храпа. Он ощущал, как дыхание духа встряхивает его грудь, и от такой мощи ему становилось вдвойне страшней. Но мешочки с душами были уже в нескольких шагах. А с каждым шагом Сарга ясней осознавал: он совершенно не знает, как отыскать в мешочках душу младенца.       Стог сена, на котором спал помощник злого духа харги, оказался слишком высок. Сарга пробовал дотянуться рукой до пояса бальбуки, но оставалось еще расстояние не меньше пяти ладоней, и даже в прыжке он не смог его преодолеть. Сарга вновь стал оглядывать берег: ему подумалось сделать копье, подрезать нити, и мешочек сам скатится прямо в руки. Но если сук нужной длинны найти было легко, то заостренных камней на утесе не было совсем.       Тогда Сарга полез на стог. Сено приминалось под ним, но он взбирался выше – сон бальбуки был необычайно крепок. Когда же он добрался до самого верха, тело духа наклонилось к нему. Сарга вжался в стог, навалился на духа всем телом, чтобы то не свалилось на землю. Он услышал, что подбежали волки, собрались у стога, глядели ему в спину и пятились назад, будто хотели стянуть юношу на землю. Сарга поднял глаза к небу и зажмурился от яркого света – над ним замер небесный водоворот. Внутри диска по спирали текла вода, а по границам наполняла бесчисленное количество прозрачных нитей.       И когда ослепительный диск Солнца направил нити к земле, бальбука проснулся.       Будто прутья, тонкие нити хлестнули по берегу между Саргой и волками, кроша землю в песок. Волки зарычали, заметались по утесу – страшась попасться в нити. Сарга пригнулся – он тянулся к поясу духа.       Бальбука взревел: нити порезали сухие кусты на его голове. Он замахал руками, стараясь заслониться от яркого света водоворота. Сарга схватился за пояс, уперся ногами в стог, но только глубже провалился в сено. Волчий скулеж доносился со всех сторон. Сарга почувствовал, как спину обдало жаром, а за шиворот попала горячая вода. Сено по бокам от него окрасилось алым. Сарга вновь потянул на себя пояс, желая стянуть все мешочки разом, но веревка никак не поддавалась.       Бальбука взревел с новой силой, и у Сарги свело зубы: нить полоснула духа по мохнатому животу. Кровь в мгновение залила юноше руки, и он едва удерживал в ладонях скользкую веревку пояса. Он пригибался к стогу, проваливался все ниже и тянул за собой пояс. Веревка медлила, распускалась на тысячи ниток. Сарга зажмурился и вновь дернул со всей силы. Хрустнула последняя ниточка, и веревка слетела с живота. Сарга едва удержался на ногах, распахнул глаза и увидел нависшую над ним тень.       Огромная когтистая лапа бальбуки едва не прихлопнула его к земле. Заскользив в грязи, Сарга едва успел избежать удара. Он бросился прочь от безумного духа к кустам, но дух был проворней. Он схватил юношу, сомкнув пальцы на его груди, и поднял над головой. Волки вцепились в ноги бальбуки, но тот раскидал их, будто слепых щенков.       Сарга болтался в воздухе из стороны в сторону и не различал ничего перед глазами. Он сунул пояс в зубы, чтобы свободной рукой оттянуть коготь от пальца злого духа – другая рука была прижала к телу и страшно ныла.       Из последних сил волки бросались на ноги бальбуки, а тот отмахивался от острых, будто лезвия загорных мечей, нитей. Сарга вновь услышал жалобный волчий скулеж, а затем вой раненного духа. Смазанный мир покатился в сторону. Сарга ощутил боль в виске, увидел приближающееся пятно. А затем все утонуло в темноте и тишине.       Бальбука завалился на бок: волки прогрызли его ногу до кости. Упав на землю, дух не сдавался – широким махом откинул бросавшихся на него волков. От его ударов хрустели волчьи кости и кровь проливалась на землю. Бальбука не выпускал воришку из рук, встал на колени и взревел, желал, чтобы по всей земле услышали. Нити небесного водоворота, будто их дух и звал, устремились к нему, туго обвили мохнатое тело и потянули к Солнцу.       С болот послышался ответный рев, и берег пробрала дрожь.       Бальбука не мог больше вдохнуть: до того туго нити, теперь грязно-алые, стянули его грудь. Не было больше силы и в руках. Он раскрыл ладонь и, обмякнув, затих.       Волки бросились к краю утеса. Сарга летел в реку, и волкам было не дотянуться.

***

      Тени гуляли по стенам чума то приседая, то вытягиваясь выше всех. Можно было подумать, что они стали подражать людям, танцевали под треск огня. Но не было в их танце ничего от праздника – тени стремились выбраться на волю через дымоход.       В кострище было достаточно огня, но вопреки этому в чуме сделалось чрезвычайно холодно. Сааге прижимала к своей груди закутанный в шкуры сверток и зачарованно глядела на огонь. Она никогда не видела, чтобы пламя вело себя так странно. Оно то смиренно застывало, то бросалось, будто дикий зверь, в сторону шамана.       Сааге вдруг почувствовала, как сильно устала. Ее тело размякло под тяжестью, и руки едва удерживали сверток. Веки слипались, и Сааге клонило лечь на кумланы. С усилием воли она приоткрыла правый глаз, но сразу же закрыла и повалилась спиной на стену чума. Плечо и спину пробрал холод, но темнота поглотила все ощущения. С ослабших рук сверток свалился на кумланы, не издав и звука и не пошевелившись.       Умра сидел, будто на углях. Рубаха пропиталась потом, и его бросало то в жар, то в холод. Руки и ноги затекли, но держался в одной позе и не думал шевелиться. Он испуганно глядел на юношу перед собой, и не узнавал в нем своего внука.       Чангой сидел перед ним, низко наклонившись вперед, а голову задрал к дымоходу. Лицо его было напряжено, глаза полуприкрыты, но видны были только белки. Руки лежали на полу, будто ему не принадлежащие, одна рука без рукавицы, и видно было, что свела кисть судорога такой силы, что казалось, будь она чуть сильнее, сломала бы пальцевые суставы.       Умра потерял счет времени. Он решался спросить существо в теле Чангоя, почему на зов не пришел Сарга и отчего неизвестный дух, услышавший чужую песнь, вселился в мальчишку, а не в того, кто звал. Но язык ему не повиновался. Чернее самой ночи глаза глядели на Умру, и ему чудилось, что душа его замерзает.       — Слышу язык бэе*, — процедил дух низко и отрывисто. — Душа бэе дрожит.       Дух говорил на дивном языке из легенд. Умра знал несколько слов с детства, и в первый раз за всю его непростую жизнь знания пригодились. Гость обращался к нему, как к слабому существу, не имеющему над духом из нижнего мира власти.       Едва вороча языком, Умра прошептал:       — Назови свое имя.       — Яян* будет слышать ответ Кирган, не бэе.       Дух тихо осклабился. Умра почувствовал себя нелепо в своем наряде, ощутил себя пустым онгоном, не способным принять духов предков. Руки стали ему чужыми, а мысли – мутными. Он вдруг почувствовал себя слишком старым для обрядов и разговоров с духами. Но дух вселился в его внука, слишком неразумного, чтобы справиться в одиночку.       Знахарю было страшно представить, какие испытания послал волчьему племени Маас Тулай. Пришедший на зов дух оказался вестником тяжелых дней.       «Кирган, — Умра повторил про себя имя. — Дух смерти».       Страшно ему было не только за будущее. Ему не нужно было оглядываться по сторонам: память еще верно служила старику, и он помнил, за сколько жизней в чуме несет ответ. Дух играл с простым человеком и слушался слов шамана. Но Умра видел сам: то, чего боялся, сбылось – Чангой был в глубоком сне, и, впав в транс, не зная, как совладать с гостем, позволил духу занять его место и говорить.       Умра втянул шею в плечи и твердо сказал:       — Обращайся с ответами к шаману, Кирган. Но слушай мои вопросы. Мои вопросы желанны шаманом.       Дух сощурил глаза и долго смотрел на знахаря, прежде чем согласиться.       — Почему ты пришел на зов, тебе не принадлежащий?       — Званный вами глух к песням. Оли глух и далек.       Умра ощутил, будто ледяная вода Юрчур-реки лизнула его спину. Он вспомнил легенду о разлученных Волке и Вороне и покосился на спящего посланника и Саргу. События последних дней выстроились перед ним в верном ряду, и закономерность отчетливо прослеживалась. Но делать выводы Умра не спешил.       Гость прервал размышления:       — Много работы Кирган ждет. Яян хочет слышать ответ. Усмири язык, бэе.       — Какой работы?       — Много бэе заберет Кирган.       — Что станет с племенем?       Умра наклонился вперед, вытаращил на духа глаза, жаждал и боялся услышать ответ.       — Алые бэе склюют ваши сердца.       — Людоеды... — пропал голос Умры.       Дух продолжал, не замечая смятения знахаря:       — Волк бэе с крепким духом и телом. Выберите вождем его, и работа Кирган сократиться.       Умра сдержанно кивнул.       — Почему глух Сарга к нашим песням?       — Оли ищет свою тропу.       Сааге видела короткий сон. Она стояла на заснеженном берегу реки, широкой настолько, что не было ей края ни по сторонам, ни вдали. Река неслась по порогам, бурля и шипя, будто недовольная чем. В небе над ней парили еловые иголки, словно летняя мошка. Мошка клонилась к воде, и только касалась волн, как над водой показывалась черная птичья голова. Сааге ахнула и попятилась назад – в реке тонул ворон. Птица выныривала над водой на мгновение и верещала, как может один только человек.       Бурная вода страшила ее сильней дикой медведицы. Но сердце Сааге не перенесло бы смерть ворона. Как была в одежде она зашла в воду. Ровдуга потяжелела, будто желала остановить ее, но Сааге шла к ворону, не видя дна, и будто незримая рука вела ее по дну, где не было порогов. Но чем глубже заходила Сааге, тем дальше уносила река тонущего ворона.       Сааге бы сдалась, если бы не узнала голос, каким кричал ворон.       Она протянула руку к скрывшемуся под волнами хохолку, и имя утонуло в речном шепоте.       Сааге медленно открыла глаза – она все еще видела перед собой бурные воды и ощущала их сковывающий холод. Река таяла, уступая место присмиревшему огню. Сааге утерла с глаз слезы и ощутила на коленях пустоту. Сверток с младенцем она нашла рядом с собой, прижала к груди и заглянула в лицо. Младенец спал.       Тогда Сааге нашла взглядом младшего брата и волка у его ног. Но бросилась не к брату, а к шаману.       Она сразу поняла, что перед ней не Чангой – теперь он держался юношей, холодным и диким. Не моргая, он глядел черными глазами на знахаря, будто не слушал, а читал его вопросы. Сааге склонилась лбом к кумлану в поклоне, и ощутила взгляд сидевшего в юноше духа: тело закостенело, – и она так и застыла в поклоне перед ним.       Слезы полились ручьями по щекам, и Сааге не сказала, а промычала вопрос – едва смогла приоткрыть рот.       — Слабой душе не сказать Кирган.       Дух не сводил с нее глаз. Умра насупился, по слезам понял слова.       — Сарга вернется?       — Бэе уйдет со мной.       Сааге застонала.       Тяжелый полог встрепенулся, и пламя на мгновение низко прижалось к головешкам. Далор услышал стоны и больше не мог ждать завершения обряда. Он кинулся к Сааге, обнял за плечи, но не мог заставить подняться. За ним, опустив полог, появился Амаор. Он выглядел бледным и потерянным, не двигался с места и глядел на плачущую женщину.       Знахарь увидел, как медленно моргнул дух, а открыл глаза Чангой. Мальчишка испугался плача, и помог Далору посадить Сааге. Очнулся ото сна и волк, но людей в чуме не видел – смотрел лишь на дымоход. Кострище разгорелось, как в начале обряда, и в чуме стало теплеть.       Чангой взял с рук Сааге младенца. Та уткнулась в грудь Далору, и громко заплакала.       — Ты не говорил, что, дав одного сына, заберешь другого! — прошептала она.       Знахарь устало сидел на кумланах и изучал внука. Ему было не по себе: болела голова, ныли колени и поясница. Чангой встретился с ним взглядом и виновато улыбнулся.       — Сарга ушел за его душой.       Амаор потупил взгляд и вышел из чума.