Ne Me Quitte Pas

      Как Джо и предполагал, стоило войти в скайп, и к нему тут же постучалась Джеки. Он вздохнул и подключил диалог.         — Джоооонни! — капризно пропела подруга. – Ну, что такое! Ну, ты совсем меня забыл! И телефон выключил, да? Как тебе не стыдно! Я уже не помню, когда мы виделись! Я скучаю! Я совсем одна! Даже не с кем поговорить! Мне надо по магазинам, я же не могу без тебя! Я куплю кучу ерунды, только деньги потрачу зря… А ты? Ты где всё время вообще? Ты меня совсем не любишь, да?        Вейр полусидел на диване, повыше положив правую ногу с надетым на голеностоп ортезом. Очередное растяжение многострадальных связок выбило его из графиков и планов почти на неделю. Впрочем, он всё равно собирался в Швейцарию: он ведь может не кататься сам, просто консультировать от бортика. Леа — такая девочка многообещающая, он просто влюбился в неё за этот месяц! Он и другим ребятам старался помогать, по мере сил наблюдая и присматриваясь, но эта малышка девятилетняя — она стала ему как родная. Такая тихая, но такая настырная… Она могла раз за разом повторять одну и ту же связку шагов, один и тот же прыжок, одно и то же вращение, без капризов, без прохладцы, как ещё не всякий взрослый сможет. А однажды Джо увидел её в коридоре катка: она стояла у окна, спокойно подняв ногу в шпагате на стену, и читала какую-то яркую книжку, беспечно улыбаясь и пружиня в предельной растяжке. Вейр прослезился и потихоньку ушёл, чтобы не смущать девчонку. И ещё крепче прикипел…        — Джоооонни! — возглас Джеки вырвал его из задумчивости. — Ты меня даже не слушаешь! Ну, как так!        — Извини, принцесса, ты ведь знаешь, как у меня плотно всё расписано. Тебе всегда всё расскажут, я уверен. — Потянувшись, Джон улыбнулся надувшей губки девушке. — Я опять травмировал ногу, поэтому прости, но – нет! Шоппинг без меня на этот раз. Лучше сама расскажи, как дела. Как там семья? Мне интересно всё-всё! Давай, с подробностями.        Джеки защебетала про маму-папу, тётю-дядю, бабушку-дедушку, племянников и, конечно, про кузена, о котором Джо было слушать и любопытно, и неприятно. Виктор при любом удобном случае старательно поливал его грязью, и оставалось только скрипеть зубами и поражаться этому, достойному лучшего применения, злопамятному упорству. Господи, что же так ослепило его тогда? Он же всегда гордился собственным пониманием людей… Как не разглядел, как купился на сладкие речи и демонстративное восхищение? И Стефану не поверил тогда… дурак…        — И представь, настраивает против меня родных! Потому что я с тобой продолжаю общаться и дружить! А мне что, с ним дружить, что ли? Зануда он и тряпка, я и так его всегда не очень-то, а уж теперь! — Джеки тараторила и тараторила, бурно жестикулируя маленькими руками, по обыкновению унизанными дизайнерской бижутерией. В её английском едва заметно сквозил акцент, и, если не знать точно, даже не сразу поймёшь, какой…        — Джекс! — вдруг перебил он. — А почему ты никогда со мной по-русски не говоришь? У меня мало практики, я был бы рад.        — Джоооонни! — всё с той же интонацией вскричала она. — Да ты уже, по-моему, знаешь русский лучше меня! Я всё забыла! У меня жуткий акцент! Мне вся семья твердит, что я этот… не помнящий…        — «Иван, не помнящий родства», — тихо произнёс Джон на русском языке. — Но это ведь плохо, принцесса. Это, как если бы в моей семье говорили по-норвежски, а я бы вдруг отказался… Это твои корни, твоя кровь… Я не понимаю.        — Наверное, ты прав, Джо, — не стала спорить Джеки. — Но что теперь? Такая уж я, я даже не знаю, где моя земля. Американкой я себя тоже не очень чувствую, а в России я чужая давно… Может, мне переехать на Бали? Мне там нравится… потихоньку заниматься своими финтифлюшками… Но как я без тебя, а? Нет уж, так просто ты от меня не избавишься! Давай, обещай, когда мы увидимся?       На знакомый голос прибежал Тёма, забавно оглядываясь в поисках подружки, которая никогда не отказывалась с ним повозиться. Джон рассмеялся. За что он всё-таки любил Джеки, так это вот за такую лёгкость. Она отмахивалась от печалей, как от комаров, используя в качестве репеллентов шоппинг, клаббинг и фитнесс. С мужем она рассталась, имела тучу подружек и приятелей, но всем им предпочитала общество бывшего родственника — Джонни Вейра, который до недавнего времени не сильно возражал. Но теперь ситуация изменилась. Прости, Джекс…        — Я не знаю точно, дорогая, я и так уплотнил свою жизнь до невозможности. Может, перед Кентукки… будет два-три дня… — Он пожал плечами и руками развёл, демонстрируя искреннее сожаление. С Джеки ему и вправду было весело, главное, чтобы не очень часто.        — Даааа, — заныла та, снова скорчив обиженную рожицу, — то Россия, то Япония, то Китай, то Калифорния, то Кентукки… Теперь вот Швейцария ещё! Джоооонни…        — Ой, Джекс, у меня другая линия, по делу! Я перезвоню! Пока! — торопливо попрощался Джо и с облегчением переключился на чат с Ламбьелем. — Bonne journée! Ou bonsoir?* Что там у вас? Как я рад тебя видеть! С приездом!        — Bonsoir, — улыбнулся с экрана Стефан. — А у вас день, я знаю, чего ты валяешься?        — Нет, нормально! — притворно возмутился Джонни. — Это намёк, что я бездельник, что ли? А за кого я работал в поте лица, пока он там по курортам ездил? Вон какой загорелый, гляньте на него! А я, значит, и прилечь не могу!        — Господи, Джо, да я вовсе не имел в виду… — испуганно начал Стеф, и Джон расхохотался.        — Да шучу я, шучу! Рассказывай, как отдохнул. Я рад, что ты отдохнуть выбрался, на самом деле. Ты когда прилетел?        — Утром, — улыбнулся Ламбьель, с упрёком покачав головой. — Хотел сразу позвонить, потом вспомнил, что у вас ночь, а потом закрутился. Пока в Мартиньи к родителям, пока в школу… Слушай, ты волшебник, ты знаешь? Они все начали понимать, что делают на льду! Как тебе удалось, а? За месяц!        — Так уж и все, — польщённо проворчал Вейр. — Разве что Леа, но она и без меня…        — Джо! Не напрашивайся на комплименты! Я и так их тебе сейчас наговорю! Они все тобой бредят! Ты ведь приедешь, всё по плану? — встревоженно вгляделся в его лицо с той стороны экрана Стеф. — Почему ты лежишь, что с тобой? Ты не заболел?        Всякий раз Джонни досадовал и умилялся тому, что совершенно не удавалось скрыть от друга не то что неважное самочувствие, а даже простое переутомление или плохое настроение. Стефан был как рентген, и расстояние значения не имело. Вот и теперь ему не отвертеться, придётся в подробностях рассказать и о глупом падении с риттбергера, и о результатах осмотра у врачей, и о назначенном лечении. Но сперва можно сказать приятное, правда же?        — Стеф, ничего страшного со мной, просто ногу потянул! Поэтому у меня отменилось кое-что, и я могу приехать в школу раньше и остаться на неделю. Ты рад? — лукаво склонив голову набок, осведомился он.        То, как на лице Ламбьеля перемешались радость и беспокойство, отозвалось в сердце теплом. Оказывается, он соскучился по Стефану гораздо сильней, чем ожидал. Несмотря на частые разговоры по скайпу или по телефону, предстоящая встреча уже ощущалась чем-то неотложным… Хотелось снова сидеть на маленькой кухоньке до поздней ночи, делясь планами и советуясь, хотелось выходить на каток вместе, вместе пытаться делать удивительное и непостижимое — учить детей… Хотелось просто быть рядом с другом — просто быть, просто жить…        — Кстати, не успел сказать тебе спасибо! — перебил он Стефа, уже распланировавшего, как он встретит его в аэропорту Женевы, как они переночуют у него дома, а с рассветом махнут в Шампери, чтобы успеть к занятиям с самой первой группой. — Вот только ты мог додуматься до такого подарка! Как тебе в голову пришло? Я даже не знаю, что там для чего предназначено!        — Ага, тебе понравилось, я вижу! — довольно рассмеялся Стефан. – Ну, для чего пончо, ты, полагаю, сообразишь, а остальное — это снаряжение вокерро, мексиканских ковбоев. Я вспомнил, что у тебя весной всегда эти скачки в Кентукки, решил — пофорсишь! Что не так?        — А то, что я понимаю там три предмета: сапоги, ремень и хлыст! А остальное? Что там для чего? Главное, всё такое красивое! В серебре, тиснёное… Приезжай давай, будешь мне всё объяснять!        — Ты же сам приезжаешь! Вези с собой! — хохотал в ответ друг. — Я всё на тебя надену по всем правилам! Мне тоже жестами объясняли.        — Ты же знаешь испанский?        — Не так хорошо, чтобы разобраться в их местном полуиндейском диалекте! Я с пятого на десятое понимал. Но они всё на меня примерили, полюбовались, поахали, и я запомнил, что там куда. А тебе правда понравилось? — с неожиданной робостью переспросил Стеф.        — Очень! — горячо заверил его Джон. — Это очень круто выглядит. А пончо такое мягкое… и сразу греет, удивительно! А ещё от него пахло твоим парфюмом. Ты что, душил специально?        Стефан вдруг смутился.        — Нет… я на нём уснул нечаянно, — пробормотал он конфузливо. — По пирамидам налазался, да по жаре… вернулся и срубился на диване, а на нём пончо лежало. Прости… Тебе неприятно?        — Наоборот! Как будто ты сам лично подарил, будто обнял меня! Очень приятно! Чего такие мысли? — удивился Джонни. – Э? Погоди-ка… что там с Максом у вас? Я слышал уже эту историю со свадьбой… Это правда, что ли? Ты чего притих? Стеф!        — Ты знаешь, Джо, давай, ты приедешь, и мы обо всём поговорим, — немного помолчав, твёрдо сказал Ламбьель. — Это история не такая простая для меня… я не хочу по скайпу.        — Ну ладно… — растерянно согласился Джон. — Я заказываю билет на четверг. До встречи, на всякий случай, если закрутимся оба… Но я постараюсь перезвонить.        — Обязательно перед вылетом позвони! — строго и нежно предупредил Стефан. — И не выпендривайся там, ногу береги! Je vous aime beaucoup! Je suis très ennuyé… Je suis très impatient de te…**        — Je t'aime aussi, mon prince, — растроганно отозвался Джо. — Je vais faire attention, je vous le promets. Avant la rencontre…***        — Avant la rencontre, cher ami…****        Стеф первым вышел из скайпа, оставив Джонни в меланхолическом и недоумённом состоянии. Он вдруг начал беспокоиться о друге, хотя буквально полчаса назад был уверен, что тот в полном порядке: вернулся из отпуска с любимым человеком, вернулся к любимой работе, загорел, развеялся, набрался сил, эмоций… Краем уха услышав про помолвку Максима и Тани, он не поверил, потому что такие слухи бродили вокруг них всегда, то затухая, то набирая силу. Ребята это никак не комментировали, и на некоторое время их оставляли в покое, чтобы при случае вновь начать приставать с вопросами. Джон верил тому, что видел своими глазами… А вот сейчас, пожалуй, дело плохо… Бедный Стеф! Надо скорее к нему…        Джонни привычно быстро заказал и оплатил в интернете билет на самолёт, и уже сохранял код заказа, когда вновь ожил вызов скайпа. Увидев, что за контакт его вызывает, он даже присвистнул:        — Вот это сюрприз! Привет, королева! Неужто, я вправду вижу тебя?        — Да, Джонни, да, дорогой! — в свёрнутом окошке в углу экрана макбука лучезарно улыбалась Рудковская. — Это я, и я очень рада тебя видеть! ***        Выйдя в женевский зал прилёта, Джон увидел Стефана почти сразу: в лёгком белом плаще и пёстром шарфе, небрежно намотанном и свисающем чуть не до колен, загорелый, яркий, он стоял очень близко к стеклянной перегородке и взволнованно вглядывался в поток прибывших. Вейр замер на несколько секунд, так захотелось полюбоваться на друга немного со стороны, пока тот ещё не знал, что Джо его видит… Ламбьель был такой красивый… Джонни поймал себя на том, что, уже много лет со всех сторон слыша, как красив Стефан, никогда об этом не задумывался, принимая, как факт. И сейчас он вдруг осознал, открыл эту красоту для себя, словно увидел впервые: одухотворённую, светлую и одновременно томную, провоцирующе-страстную, мужественную, но изысканную, полную тайной силы и чуточку озорную… «Господи, — подумалось внезапно, — дружище, я и не знал тебя, получается! Принц мой, ты давно король, оказывается, а я, дурак, всё с тобой, как с мальчишкой…» В лице Стефа уже сквозило нешуточное беспокойство, и Джон не стал больше медлить, перехватил поудобнее любимую Биркин и, двинувшись к выходу, помахал рукой.        Ламбьель заметил его и немедленно расцвёл своей неподражаемой улыбкой. Джо обожал, когда друг так улыбался, особенно, если учесть, что эта улыбка доставалась от силы дюжине людей в мире. Заглядевшись на Стефа, легко увёртывающегося от встречных и тоже не сводящего с него сияющих глаз, Джонни неловко наступил на травмированную ногу и зашипел от прострелившей лодыжку боли.        — Джо! — Стефан оказался рядом, как по волшебству. – Что? Нога? Может, в медпункт? Сильно болит? — Он уже поддерживал его под руку, заботливо обвивая талию, перехватывая с плеча сумку, и чуть снизу заглядывал в лицо, блестя тревожно распахнувшимися глазами.        — Tout d'abord, bonjour, mon cher, — засмеялся Джон, с удовольствием повисая у него на шее. — Et deuxièmement, ce n'est rien.***** Ну, оступился слегка, какой медпункт! Пойдём заберём мой одинокий чемоданчик и домой!        — Джо, ты уверен? Это не шутки! Это нога, толчковая твоя, кстати! — всё ещё испуганно принялся настаивать Стеф. — Давай, рентген быстро, минутное дело! Не дай бог…        — Нет-нет, никаких врачей! — Джонни уже уверенно тянул его в сторону багажной карусели. — Можно подумать, что ты прямо мечтаешь упечь меня в больницу. Мне дома эти причитания осточертели. Ты вон соревновался на уколах, а мне всего-то до машины дойти.        — Джонни…        — Ты мне что, не рад? — остановившись возле широкой ленты, на которой медленно кружились разнокалиберные чемоданы и сумки, Вейр положил на плечи Стефану руки и посмотрел прямо в глаза, сделав суровое выражение. Ламбьель растерялся и уже набрал в грудь воздуха, чтобы опровергнуть столь несправедливое подозрение, но Джон рассмеялся и обнял его, прижимаясь щекой, ероша пальцами волосы: — Я знаю, что ты рад, и знаю, что ты за меня переживаешь, но это действительно ерунда, я большой мальчик и не такой легкомысленный, как ты думаешь. И всё равно — спасибо, — шепнул он прямо в ухо, обрамлённое мягкими тёмно-каштановыми прядями, — мне ужасно приятно…        Стефан обнял его в ответ и замер; краем глаза Джон увидел, как тот зажмурился. Повинуясь какому-то смутному ощущению, он коснулся губами ушной раковины и нежно выдохнул:        — Mon prince…        Стефана словно встряхнуло, он вспыхнул, потом побледнел и прижался ещё крепче, на секунду спрятав лицо у Джонни на плече. А потом потёрся лбом и отодвинулся, возвращая Вейру Биркин.        — Так который здесь твой? — меняя тему, спросил Ламбьель. — А то Луи Виттонов я четыре штуки вижу!        Усевшись наконец в машину, Джон решительно заявил, не дождавшись даже, пока Стеф выберется с парковки:        — Значит, сперва рассказываешь про Леа, а потом про что хочешь! Давай!        — Да всё отлично, Джо, — выруливая в довольно плотный поток автомобилей, пожал плечами Ламбьель. — Она такая… беспроблемная пока. Спокойная, покладистая. Скажешь — делает, не скажешь — всё равно делает, уже чувствует свои возможности, хочет идти дальше. Хорошая. Каждый раз, когда прощается, спрашивает про тебя и просит передать привет. Ждёт.        — Ждёт? Правда? — обрадовался Вейр. — Я тоже жду! Я всё время думаю, как она, и всё время составляю ей планы тренировок, силовые, ледовые… Я прямо ни о чём больше думать не могу! Я влюблён, Стеф! Она чудо, просто чудо!        — Ну, вот, — улыбаясь, произнёс Стефан, — а не хотел… «Не моё, не моё…» — передразнил он, наморщив нос, и Джон снова засмеялся, уже в который раз за последние полчаса. С другом он всегда начинал ощущать себя лет на десять моложе, жизнь казалась простой и ясной, а проблемы — несущественными. — Ты ещё во вкус войдёшь, вот увидишь, — продолжал тем временем Стеф, — станешь крут и утрёшь нос Орсеру и Арутюняну. А, кстати, вспомнил! Леа всё время падает с акселя! С двойного! Все остальные стабильные, а с акселя…        — Падает? — не на шутку испугался Джо и схватил его за руку, лежащую на рычаге коробки. — Сильно? Ничего не травмировала? Ушибается очень?        — Тише-тише! — отнял руку Ламбьель, чтобы круто свернуть налево под уже мигающую стрелку. — Она умеет падать. Всё нормально с ней. Просто я никак не пойму, в чём ошибка. Завтра сам посмотришь, на тебя вся надежда…        — Стеф, я так рад, что приехал на неделю! — воскликнул Джонни, откидываясь на сиденье. — Я очень хочу позаниматься с ребятами планомерно, день за днём… Боже, я боюсь, что вправду втянусь! Что я делать буду тогда! Хоть разорвись…        Прикрыв глаза, он слушал гул двигателя, чуть слышный шелест шин по асфальту, тихое мурлыканье музыки и ощущал такое блаженство, что самому не верилось. Он вдруг подумал, что никогда ещё, пожалуй, ничему не радовался так, как вот этой возможности, предложенной Стефаном, от которой он чуть было не отказался по глупости и из опасения оказаться несостоятельным, как педагог. Но всё оказалось гораздо лучше и легче, а главное — получалось так естественно, что он и удивлялся, и ликовал в душе. И действительно начинал всерьёз задумываться, что будет, если кто-то из этих детей попросится к нему в ученики… Именно к нему, Джону Гарвину Вейру, трёхкратному чемпиону своей страны, гордецу и бунтарю, не пожелавшему плыть по тому фарватеру, что предлагал ему мир американского большого спорта. Что он будет делать тогда? Он глубоко вздохнул и неожиданно совершенно отчётливо представил, как стоит у бортика, сжимая маленькие девчачьи ладошки и глядя в сосредоточенное ясноглазое личико, а над катком разносится голос диктора: «На лёд приглашается Леа Бенуа, Швейцария»… И рядом, конечно же, Стеф, никому другому он просто не позволит ставить программы его малышке…        — Месье Ламбьель, ты ведь знаешь, что я тебя люблю, да? — всё так же с закрытыми глазами спросил он вслух.        Некоторое время ответа не было, а потом Джо услышал сдержанный вздох и мягкий голос, в котором сквозила улыбка:        — Конечно, мистер Вейр, мне ли не знать?        Джонни рассмеялся и, открыв глаза, увидел, что машина уже въезжает на парковку Стефова дома. Какая же она маленькая, всё-таки, эта Европа…        Утром Стефан разбудил его в половине шестого и, пока Джон потрошил свой чемодан на предмет менее вызывающего облачения, сварил кофе, нажарил блинчиков, посыпал их тёртым сыром и рубленой зеленью, да ещё в каждый завернул ломтик хамона. Джо обомлел.        — Стеф, мне нельзя это есть! Я сейчас даже бегать не могу, куда мне эти калории девать?        — Джонни, хочешь спор? — спокойно отозвался друг. — Через два часа тренировки, даже не катаясь, ты будешь голодным, как стая волков, и ни одна калория никуда не отложится. Я отвечаю. Садись и не строй тут мне принцессу. Вот, три блина, и я отстану. Сахар в кофе не клал, если что.        Вейр застонал, сдаваясь, и за обе щеки умял блинчики, оказавшиеся невозможно вкусными.        — Точно отвечаешь? — прищурился он, отпивая глоток кофе, и на утвердительный кивок сцапал четвёртый блин прямо со сковородки.        Дорога в Шампери всегда лишала дара речи. Джон был готов любоваться этими видами до бесконечности и никогда не соскучиться. Раннее весеннее утро сперва подрумянило вершины, ещё почти повсюду белые от снега, потом яркие лучи прошили горы с востока на запад, заставив воздух словно засиять, а ущелья и склоны заиграть нежной зеленью. На шоссе ещё было мало машин, и Джо снова и снова ахал и призывал Стефа разделить его восторг. Друг только посмеивался.        — Переезжай, будешь видеть всё это постоянно. А то у тебя явный дефицит прекрасного в быту. Ладно, давай лучше о деле, — перешёл он на серьёзный тон. — Я хотел просить тебя обратить больше внимания на Андреа. Ему пора усложнять шаги, дорожки, но я вижу, он не понимает их необходимости. Он математик, считает стоимость элементов, тренирует самые дорогие. Я и так, и эдак…        Когда они вошли в здание школы, к ним буквально кинулись со всех сторон, обступили, а те, кто помельче, и облепили. Джон даже удивился, что на нём повисло не меньше малышни, чем на Стефане. Так рады? Скучали? Значит, правда, любят? С ума сойти… Леа застенчиво держалась в сторонке, и он сам подошёл к ней, поцеловал в замысловато заплетённую косичку на макушке.        — Привет, — улыбнулся он девочке. — Я очень рад, что опять здесь. Покажешь, что ты тут выучила без меня? Я по тебе скучал.        — Я тоже, месье Джон, — почти прошептала она смущённо.        — О, месье Джон — это слишком! — засмеялся Вейр. — Давай всё-таки просто Джон пока, а там посмотрим. Так что насчёт показать?        — Всё-всё покажу, месье Джон, — закивала девчушка, — пойдёмте, я только переоденусь, пять минут, хорошо?        — Через пять минут, но месье там не будет, только Джон!        — Нет, месье, месье, месье! — уже освоившаяся озорница вприпрыжку поскакала в раздевалку. — Взрослым надо говорить «месье»!        — Что же, мадемуазель, так и договоримся! — крикнул ей вслед Джо, и она тут же остановилась, недоумённо обернувшись.        — Почему «мадемуазель»? Я же ещё маленькая.        — Я думаю, мадемуазель Леа, что ты уже большая. Но мы об этом ещё поговорим. Месье Джон ждёт мадемуазель на катке. На свидания опаздывать не принято. — Джон улыбнулся и получил в ответ такую доверчивую светлую улыбку, что на секунду ослеп и оглох от непередаваемого чувства. По интенсивности оно было схоже с его первым «золотым» пьедесталом, но гораздо более всеобъемлющее, цельное и… подлинное, что ли… Неужели, неужели он действительно сможет это? Господи, как страшно! И как искушающе прекрасно…        Когда время тренировок фигуристов заканчивалось, на каток приходила детская хоккейная команда, тоже ещё совсем малыши, им даже ворота ставили пока только одни, потому что вратарь был один. А потом лёд арендовали желающие просто покататься. Школа зарабатывала ещё немножко денег.        Стефан ушёл с тренировки первым, вынужденный разбираться с административными вопросами, и Джон этого почти не заметил, увлечённый детьми. Поскольку коньки было не надеть, приходилось вдвое зорче смотреть и втрое громче кричать. Он помнил, что акустика здесь ни разу не для вокала. Впрочем, поскольку он уже не в первый раз проводил занятия в одиночку, неожиданно оказалось, что всё как-то устаканилось. Ребята и девочки знали, что делать, каждый имел чёткий план и следовал ему. Вейру нужно было лишь не пропустить ошибки, вовремя скорректировать неточности, и к концу он с законной долей гордости признал, что справился, пожалуй, весьма удачно. Даже Андреа, хоть и насупившись после нескольких необидных шуток, уже более чисто акцентировал рёбра в шагах. Мальчишка был талантлив, что уж греха таить. А Леа показала ему все свои прыжки, и новое вращение, и ещё детский угловатый чинян, и чудесную спираль в такой ласточке, какую когда-то волшебно делала Коэн… И он ей аплодировал, помня по себе, как окрыляет похвала тренера, особенно знаменитого. А он, как ни крути, личность в фигурном катании не рядовая… Сверившись с часами, он закончил тренировку и, провожая детей в раздевалки, постарался для каждого найти особенные слова. Почему-то ему это казалось очень важным — чтобы каждый услышал что-то лично для себя. Чтобы ощутил свою неповторимость. И когда вышел из школы в яркое мартовское солнце, не сразу вспомнил о больной ноге. Зато сразу осознал правоту Ламбьеля: есть хотелось так, что мутило.        Написав Стефу в вотс-ап, он получил в ответ неопределённое «не знаю, как пойдёт», и решил, что не будет ждать. По дороге в свою квартирку он зашёл в продуктовую лавочку и купил всё для спагетти болонезе, понимая, что терпения на что-то, более изысканное, у него нет. Осторожно прижимая к себе пакет с провизией, он повернул ключ в двери и вошёл, уже привычно ощутив себя здесь дома.        Стефан явно заходил в квартиру, потому что на мебели не было пыли, а в кухоньке обнаружились свежие специи и оливковое масло. Он, конечно, ждал приезда друга, и Джон вдруг растроганно вздохнул, хотя ничего необычного в этом, вроде, и не было. А всё-таки приятно чувствовать, что тебя ждут, любят… Любят? Вот, кстати, о любви: он так и не спросил про Макса. Что-то там у них слишком странное творится… Ладно, он же придёт рано или поздно. А пока надо скорей сделать обед. Или это ужин уже?        Джонни успел приготовить спагетти, поесть, принять душ, сварить и выпить кофе, и сидел на пушистом ковре на полу, втирая в больную лодыжку мазь, когда замок щёлкнул, впуская Стефа. Тот вошел и молча сел на пятки перед Джо, разглядывая ногу под закатанной до колена штаниной с совершенно нечитаемым выражением. Вейр так же молча закончил мазаться, натянул носок, аккуратно надел лёгкий ортез и, ловко вытолкнувшись руками, поднялся на здоровой ноге. Ламбьель ахнул и вскочил, и оба наконец засмеялись.        — Спагетти будешь? — спросил Джон, с удовольствием погружаясь в бережное объятие ласковых рук.        — Ещё как! — отозвался Стефан. — Только умоюсь чуть-чуть. И почему я от этой бумажной волокиты ухитряюсь взмокнуть хуже, чем на тренировке!        Джонни только сочувственно похлопал его по спине и пошёл подогревать теперь уже точно ужин.        Потом он сидел напротив Стефа, уплетающего его стряпню, и неторопливо рассказывал о ребятишках, с которыми сегодня опять занимался практически один.        — Знаешь, Андреа очень азартный, а ещё немного тщеславный. Когда я напомнил ему, что мы катаемся не только для оценок и побед, но и для публики, которая за это нас любит, он словно очнулся. Как он сорок минут по кругу гонял чоктау и скобки, ты бы видел! — улыбнулся Джон, подперев щёку кулаком. — Упорный, далеко пойдёт… Очень заметно прибавляет Кентен… А Мари всё-таки простовата для одиночного, как по мне. Не хочешь попробовать предложить ей парное? Кстати, я бы Феликса с ней поставил, он обещает вырасти мощным таким, сейчас бы и начать физику оформлять…        Он говорил, глядя в лицо друга, который слушал очень внимательно, не замечая, что перепачкался соусом, а карие глаза так сияли, что Джо даже смутился немного: он ведь ничего сверхъестественного не сказал, чтобы так восхищённо смотреть… Вновь повинуясь порыву, он протянул руку с салфеткой и промакнул от томатных следов подбородок и щёку Стефана, и тот прикрыл глаза, смущённо подставляя лицо.        — Вот я свинтус, да? — вздохнул Стеф, подчищая корочкой чиабатты остатки болонезе в тарелке. — Но очень вкусно, правда. Я увлёкся.        — Да это я тебя заболтал, — повинился Джон. — Поесть толком не дал… Но столько впечатлений! Я и так почти три часа тебя ждал, ты уж не сердись.        — О, Джо, перестань! Можно подумать, мне не интересно и не важно то, что ты говоришь! Но ты не сказал про Леа. Что у неё с акселем? — взволнованно спросил Ламбьель.        — А ничего особенного, — лукаво хмыкнул Джонни. — Она его перекручивает. Почти на четверть оборота.        — Как? — ахнул Стеф. — На четверть? А я не понял?        — Это неудивительно, не расстраивайся так, — Джон встал и, мимоходом погладив его плечо, принялся снова варить кофе, теперь на двоих. — Она же прыгает вправо, тебе непривычно, вот и не заметил. Тут привычка нужна.        — Джонни! — Ламбьель порывисто обнял его за талию сзади и прижался к спине, ткнувшись в шею носом. — Спасибо, что ты согласился с ними работать! Я же мог погубить девчонку! Прошляпил! Такой серьёзный момент! Как я мог не увидеть! Джонни…        Услышав дрогнувший голос, Джон развернулся к Стефану лицом и увидел, что тот расстроен почти до слёз. Взяв его ладонями где-то за ушами, Джо прижался лбом к его лбу:        — Но ведь всё хорошо. Мы вместе. Теперь всё будет хорошо, правда? Ну, скажи да, а то буду щекотать…        Стеф невольно рассмеялся: щекотать его Джонни придумал ещё в юниорах, когда они только познакомились, и озорной американец заставлял застенчивого швейцарца прекращать сидеть в уголке и принимать участие в развлечениях.        — Да, да, только не щекотать!        За кофе они обсудили, как дальше быть с дупелем Леа, смогут ли они попробовать тренировать пару, и Джон настаивал, что смогут… Порассуждали, почему у кого-то лучше идёт лутц, а у кого-то флип, пофилософствовали о судействе и новых веяниях в ИСУ, а потом Стефан сказал, что всё же надо принять душ, и ушёл в ванную, легко коснувшись губами его виска. А он, поразмыслив, заварил зелёный чай с жасмином, перелил его в термос, взял большой плед и отправился на террасу. Там стояли садовые качели, удобство которых Вейр уже успел оценить. Вид, который с террасы открывался, тоже всякий раз погружал в восхитительный созерцательно-мечтательный транс.        Джо смотрел, как меркнет тёмно-золотой свет на альпийских вершинах, как бархатное небо вспыхивает острыми лучиками звёзд, как внизу, в городке, гаснут одни огни и загораются другие… Уютные звуки доносились до него, люди возвращались домой, собирались за столом, радовались или грустили… Слышалась музыка, смех, детские голоса, где-то завывали, собираясь подраться, коты… В кармане вжикнул сигнал вотс-апа, и Джон обрадовался: Слава. «Я не катаю в Сочи, но приеду повидаться. Я так скучаю». И восемь грустных смайликов… Ещё такой ребёнок… «Я тоже скучаю. Сочи — счастливый город», — написал он в ответ. Потом отправил своё селфи с Леа, подписав, чтобы не ревновал.        — С кем болтаешь? — неожиданно раздалось за спиной.        — Ой, ты как твоя Вонка! — рассмеялся Джо. — Я и не слышал… Иди сюда, в плед, а то простудишься после душа. Всё-таки март ещё прохладный месяц, как по мне.        Стеф покладисто уселся рядом, обернувшись второй половиной толстого покрывала, и тесно прижался, делясь теплом и запахом своих духов, снова проявившихся на влажной коже. Джонни с удовольствием вдохнул поглубже и по старой памяти устроился головой на его плече. Они молча посидели, наблюдая, как вечер становится ночью, как густеет синева неба, как всё больше окон загорается в домах. Наконец Джон тихо сказал:        — Расскажи…        Тело друга вздрогнуло и напряглось, но сразу расслабилось, и Стефан вздохнул:        — Что тут рассказывать… Я не могу это продолжать.        — Так он действительно женится? — не смог не переспросить Джо.        — Да. В апреле должны назначить дату, — как-то очень спокойно ответил Стеф.        — Он сошёл с ума, — потрясённо пробормотал Вейр.        — Брось, Джо, ты же знаешь его сто лет, он всегда любил женщин. Это моя ошибка… — тихо, словно самому себе, признался Ламбьель.        — Именно потому, что знаю его сто лет, я и уверен, что он тебя любит! — горячо проговорил Джонни, выпрямляясь и стараясь в темноте разобрать выражение лица друга. — Он прежде всего себе хуже делает! Это не кончится добром, Стеф!        — Это не кончилось бы добром в любом случае! — тоже горячо, но уверенно отозвался тот. — Ты же знаешь, как это всё в России! Тати права — ему нельзя! Но, если честно, — вдруг понизил он голос, — дело не только в этом… Дело во мне, Джо… И я собой совсем не горжусь… Но я действительно не могу и не хочу больше!        В этом восклицании было столько горького облегчения, что Джон ушам не поверил.        — Стеф! Я своими глазами наблюдал за вами больше трёх лет! Это нихуя не игра! Это больно, блядь, я же вижу! Тебе больно! Я поеду в Сочи сейчас и убью его нахер! Я его предупреждал! Ты не можешь вот так просто это оставить! Ты свою жизнь под него положил почти целиком! Ты шёл для него на всё! Ты с парнем своим расстался! Блядь, он не имеет права так с тобой…        — Джо! — Стефан схватил его в охапку и прижался, прерывая гневный поток слов. — Джо, перестань… Всё не так, Джо. Я Максу даже благодарен, правда… И мне очень стыдно, что я пользуюсь этим поводом… хотя мы ещё ничего не обозначали… Я сам, понимаешь? — он отодвинулся, сжимая руки Джона и блестя в полутьме влажными глазами. — Я сам так хочу… Подожди-ка… — вдруг спохватился он. — Ты поедешь в Сочи? Сейчас? Зачем?        — Помочь со Снежным королём, — нетерпеливо объяснил Вейр. — Женя в клинике в Израиле, а в Сочи половина команды другая, вот Яна и попросила меня хоть на несколько дней подъехать, помочь парню, что будет Кая катать… Хореографы зашиваются с новой массовкой и твоими Траньками, там довольно много разучивать. Я пообещал, у меня есть окна — два раза по три дня… Но ты не заговаривай зубы мне! Что это за хрень ты несёшь? Благодарен ему? У тебя шок, Стеф!        — Джонни… — Ламбьель, всё время крепко за него державшийся, придвинулся, обеими руками взял его левую ладонь, а голову положил на грудь и потёрся, как кот. — Джо, je ne suis pas devenu fou… Je suis très sérieux…****** — Его тёплые пальцы гладили кисть и запястье, небрежно расстегнули браслет часов, сдвинули ближе к локтю. — J'ai réfléchi à toutes les… J'aime un autre homme… depuis de nombreuses années…*******        Джон, только что кипевший негодованием и обидой за друга, ошеломлённо слушал этот вкрадчивый тихий голос, не желая видеть очевидное, складывать два и два, принимать действительное… Нет-нет, так не бывает… не может быть… не должно… Но к запястью прижались горячие губы, скользнули вверх, сами себя очертили кончиками его пальцев, потом в ладони оказалась гладкая скользкость языка, и Вейра словно ошпарило кипятком, так бесстыдно и чувственно это было. Так целовать руки… это порно какое-то… это же додуматься… Нет, Макс определённо не в себе, если от этого вот отказывается!.. Бооооже, о чём он думает! Нет, Стефан не может… он не это имеет в виду… Нет! Джон не хотел знать! Нет!!!        В кои-то веки не помехой, а спасением прожужжал входящий сигнал, и Вейр, сделав вид, что ничего не понял, осторожно высвободил руку и полез в карман за мобильником, другой рукой приобняв Стефа, чтобы не показаться грубым.        Сообщение было от Славы. Тот писал, что сможет вырваться только на один день, вернее, на одну ночь, и грустные смайлики чередовались теперь с радостными. Диалог был на русском языке, и Джо спокойно читал и набирал ответ, уверенный, что Стефан спросит, если его заинтересуют строчки на непонятной кириллице. Поэтому, когда друг резко выпрямился и сел, запустив себе в волосы пальцы, он пихнул его плечом и примирительно сказал:        — Давай не будем торопить события, да? Вам надо поговорить. И он ведь ещё не женился… даже дату не назвал. Обещать не значит жениться, помнишь? — попытался он пошутить. Шутилось, впрочем, с трудом. Ощущение почти обжигающих губ и языка не тускнело даже от мыслей о Славике. — Стеф, ты сплеча не руби…        Ламбьель хмыкнул и завалился на спинку качелей, яростно терзая свою шевелюру.        — Ладно, ладно, Джо… обещаю.